Миндаль цветет - Уэдсли Оливия. Страница 19

– Согласен, – сказал Рекс примирительным тоном, – признаю себя побежденным.

Чай продолжался без дальнейших разногласий.

– Сколько времени пробудет здесь Пан? – неожиданно спросил Рекс.

– Не знаю; до тех пор, пока Тони не устроит все это скучное дело.

– Это не займет слишком много времени. Отец задаст ему два вопроса. Пан ни на один не даст прямого ответа, и останется только вопрос о деньгах на расходы Пана. Я уверен, все сведется к этому.

– Да что, в сущности, случилось?

– Ну, что ж, Пан женился на этой девушке, она ему надоела, потом была дуэль или что-то в этом роде, и его выгнали с дипломатической службы. Теперь он остался без жалованья, без дела и, я полагаю, без хорошего настроения.

– Ты ненавидишь Пана, не правда ли? – лениво спросила Дора.

Рекс беспокойно зашевелился. Он обладал большой выдержкой и умел скрывать свои чувства.

– Конечно, нет, – сказал он, – теперь это было бы слишком по-детски.

– Да, мы теперь такие уж взрослые.

– Что касается меня, я страшно стар для своих лет, – весело сказал Рекс.

Вошла Джи, и комната сразу озарилась светом; она опиралась на палку, и это было единственным признаком ее подчинения могуществу лет.

Лицо Рекса расцвело от удовольствия, и он приподнялся на постели.

– Дорогая, как мило с вашей стороны навестить меня, – сказал он радостно, – какой приятный сюрприз! Эмилия, позвоните, чтобы дали еще чаю и миндального печенья, а ты, Дора, сходи, пожалуйста, в классную за большими розами, что там стоят, Джи будет приятно посмотреть на них.

Джи села около него.

– Опять расклеился?

Он утвердительно кивнул головой и улыбнулся:

– Да, но я даже рад этому происшествию, раз оно привело вас ко мне. Вы слышали, Пан приезжает сегодня вечером?

– Скверная история! – коротко заметила Джи.

– Я того же мнения, – согласился Рекс, – Джи, действительно это некрасивое дело?

– Да, непростительное, по нашим понятиям. Дора возвратилась с розами.

– Посмотрите, какие они очаровательные, – сказала она.

Она на минуту остановилась, устраивая их под висячей лампой, свет от которой, по мере того, как она двигалась, водил нежные тени по ее лицу, казавшемуся то золотым, то розовым; волосы ее блестели, от ее зеленых глаз, когда она с улыбкой смотрела на Джи и Рекса, исходило сияние.

– Правда, они очень хороши, – сказала Джи, когда девушка положила розы перед нею.

Рекс тихонько свистнул, встретившись глазами с Джи.

– Я тоже так думаю, – сказала она ему, улыбаясь.

– Разве это не удивительно, – сказал он, затаив дыхание, – как вы сразу догадываетесь?

Джи стала изучать его лицо, в то время как он снова посмотрел на Дору, сидевшую теперь на ковре перед камином; она ела сама и кормила внука Ника, молодого восьмимесячного щенка, булкой, на которую был положен «только намек» анчоуса.

На ней была охотничья юбка и шелковая блуза с черным галстуком; волосы ее были заплетены в одну толстую косу и перевязаны темным бантом. Нельзя было назвать ее нарядно одетой, но, сидя перед огнем, который играл на ней золотыми и пурпурными тенями, она являлась воплощением молодости и нежной свежести.

Она начала причесываться «наверх» с последнего дня своего рождения. Эмилия специально ездила в Лондон учиться делать прическу и теперь производила это артистически.

– Я должна покинуть вас, мои дорогие, – сказала Дора, взглянув на них и наматывая ухо Ника-младшего на свой тонкий пальчик. – Тони сказал мне, чтобы я пришла пораньше. Когда я оденусь, я приду показать вам мое новое платье: оно все белое с серебром. До свидания еще раз!

Лишь только дверь закрылась за ней, Рекс сказал:

– Не правда ли, как странно, что мы оба в одно и то же время подумали то же самое?

– Просто у нас обоих одинаковый вкус; мы любим прекрасное, а Дора, несомненно, красива; мы и раньше это с тобой находили.

Рекс, лежа на спине, думал.

– Вы знаете, – вдруг сказал он, – сегодня – я не могу объяснить вам почему, – но мне это представляется каким-то другим; я чувствую это сильнее.

Джи взглянула на его сосредоточенное лицо. Он напряженно смотрел в огонь, повернувшись боком к ней: ей виден был его тонкий, почти аскетический профиль, нежные черты лица, плотный подбородок и решительный рот. Сердце ее сжалось, когда она вспомнила, какое счастье отразилось на его лице при взгляде на Дору. Конечно, он был еще мальчик, а она – почти девочка, но…

Одна мысль о том, что он может быть несчастен, была ей невыносима. «А впрочем, – подумала она, – как все это проблематично. Зачем загадывать так далеко?»

ГЛАВА IX

Дора медленно спускалась с лестницы. Было еще немного рано и, кроме того, в новых парчовых башмаках с высокими красными каблуками трудно было идти быстро.

Снизу, из залы, наполовину скрытый тенью, падавшей от старого знамени, Паскаль Гревиль наблюдал за нею.

Красота ее сразу поразила его. Дора на минуту остановилась поправить оборку юбки, и Паскалю показалось, что кожа ее еще белее ее платья. Он быстро подался вперед и стал так, чтобы свет прямо падал на него; ему уже раньше приходилось проделывать это, и он знал цену первого впечатления.

Он не ошибся. Настоящая красота не может остаться незамеченной, а у Доры в высшей степени было развито чувство прекрасного, и вид Пана доставил ей наслаждение.

Он что-то сказал ей. Она засмеялась, покраснела и воскликнула:

– Пан!

Гревиль взял ее за руку:

– Дора!

Он не сразу выпустил ее руку и секунду молчал, а потом сказал:

– Выросли, стали совсем другой!

– О нет, не совсем еще, – сказала Дора, немного конфузясь.

– Ну, хорошо, – он быстро развел своими изящными загорелыми руками, – что же теперь сказать? Я помню Алису из «Страны чудес», а нахожу Афродиту.

– Обе начинаются с «А», – скромно заметила Дора, – как бы то ни было, есть сходство.

Гревиль машинально рассмеялся; он был положительно уничтожен ее красотой и молодостью. Он вдруг почувствовал себя очень хорошо; не было больше той скуки, того недовольства, которые томили его последние годы. Ему знакомо было это переживание, но он давно его не испытывал.

Дора между тем изучала его. Он это сознавал, и это доставляло ему удовольствие.

Она думала, как странно встретить красивого мужчину, и действительно, Гревиль заслуживал этот эпитет. Черты его лица и форма головы были безукоризненны. У него были немного странные, но очень привлекательные темно-золотые глаза и почти черные волосы. Несмотря на легкий загар, кожа его была очень нежна, а улыбка прямо очаровательна.

Он был высок, широк в плечах и вообще имел наружность спортсмена. Дора с удовольствием заметила, как он хорошо сложен. Окружавшие ее мужчины – Тони и Пемброк – в этом отношении не удовлетворяли ее вкуса, а Рекс почти не шел в счет.

Кроме того, слух о разводе Паскаля не мог не привлечь к нему внимания. Несчастная любовь вообще возбуждает интерес, а по отношению к Гревилю ее можно было предположить особенно легко, так как женщины всегда интересовались им, обожали его и баловали. Для него это, конечно, не было тайной; он отлично знал силу обаяния своей личности и могущество каждого взгляда. Он ехал в Гарстпойнт крайне неохотно, предвидя, что ему придется тут скучать, и ехал лишь потому, что ему нужны были деньги, а он знал, что только Тони мог дать их ему.

Брак его, состоявшийся десять лет назад, был сплошной неудачей. Он женился на несчастной итальянской маркизе исключительно потому, что иначе ему пришлось бы отказаться от дипломатической карьеры. Впрочем, то, чего он избег тогда, все равно его не миновало. Он и сейчас покидал свой служебный пост помимо своего желания, и это в особенности раздражало его, так как самой служебной деятельностью он не дорожил. Но, хотя, с одной стороны, эта отставка и была ему неприятна, с другой стороны, он был счастлив, что, наконец, отделался от Бьянки, которую он когда-то сравнивал с Примаверой и Семирамидой, но только не с Афродитой: она была некрасива, и в их браке ему приходилось быть красивым за двоих.