Мы больше нигде не дома - Беломлинская Юлия Михайловна. Страница 2
Глаза красные, как у белого кролика.
Мой Гастон — из книжки «Роковая любовь».
Призрак Оперы.
Все москвичи знали, что он — редкая в нашем кругу, ранняя птица. И даже с первого московского поезда можно смело идти в эту мастерскую, и там тебе откроют.
И там ты, глупый бедный москвич, будешь пить своей первый Утренний Питерский Кофе.
Да, Призрак Оперы обычно к девяти уже там.
В своей мастерской, во дворе театра, бывшей адмиральской квартире.
А я приду нескоро.
Хорошо если к двенадцати.
А может и к часу.
Господи, как же я хочу домой…
Домой?
Нет.
Я еще не готова.
Вернуться к себе самой.
«Юля Беломлинская — паучиха Черная вдова…»
Я все читала, вспоминала и плакала…
Наверное, эти дурацкие юхины строчки покоробились и расплылись,
на них вылилось три ведра моей скупой мужской слезы…
…Последний удар, который я ему нанесла, уже перед отъездом, был отказ подписать какое-то прошение о том,
чтобы какой-то его партии панк-рока отдали остров в Тихом океане.
Такая натурально концептуальная петиция.
— Подпиши! Устроим там колонию, класс будет! Все будем ходить голыми!
— Нет, Боря, не подпишу. Я точно знаю, что у тебя на острове всем можно будет ходить голыми. Но зато ходить одетыми будет запрещено под угрозой расстрела и высылки.
С этим я и улетела в Америку.
И вот сижу, вспоминаю свою Школу Злословия…
А потом вспомнила, что все это только классики на асфальте.
И только кажется, что нельзя преступить эту черту.
Ее можно даже просто стереть.
Она мелом нарисована.
Первое, что я спрашиваю у крошки Цыпера по приезде:
— Как там Юха?
Цыпер говорит:
— Юха оказался такой хороший… Вписался в ОГИ, на детских утренниках читать сказки. Представляешь, честно встает утром, приходит к десяти. И не пытается там с родителями этих детей тусовать, а честно читает…
Я тоже думаю: какой хороший стал Юха…
И потом вспомнила эту всю историю и сделала его героем хулиганской слэм-поэмы «Интервью».
Потом видела я его один раз.
Он пришел на мой концерт в «Китайском летчике»
А потом я еще хотела повидаться, его звала куда-то по телефону, а он сказал:
— Мне не доехать. Я живу в лесу.
Он просто в спальном районе живет,
Но я решила, что в настоящем лесу.
Все эти страсти и обиды, обретенные в двадцать с лишним лет, так навсегда и остаются.
А я как раз в это время умудрилась подъебнуть почти всех.
Наверное, мстила мужчинам за свой неэлегантный Нос.
И хотела быть Чертом Из Табакерки…
А сейчас я рада просто тому, что все мы живы.
А Портрет не выжил, погиб еще при мне, в конце восьмидесятых.
Мастерская Гастона принадлежала театру, и там делали ремонт.
Стенки ломали.
Кусок стены с этой фреской выломали и прямо из окна бросили во двор.
Она не разбилась.
Так и лежала внизу во дворе.
Раньше именно в этом дворе был вход в «Бродячую собаку».
Пошел снег, мы смотрели в окно, и снежинки падали на этот нос и узкий глаз.
Общий у юноши Б. Ю.
и девушки с перевернутыми инициалами, Ю. Б.
Питер 2009
АБВГДЕЙКА
Рождественский романс.
Питерец Москву традиционно не любит.
Ездит туда исключительно на заработки.
Или в крайнем случае на казенные деньги, в командировку.
Вот и я попилила на казенные деньги — в командировку.
На вокзале меня встретил поэт Емелин и самолично проводил в гостиничный комплекс Измайлово, называемый в народе Абвгедейка.
Это потому что там корпуса Альфа, Бета, Вега…
Бросили сумки и «эй ямщик, гони-ка к ЯРУ» — в ОГИ.
Вообще то я почти совсем непьющий человек — мне пить попросту нельзя, но тут взыграло во мне чувство стиля: непьющий командировочный — это нонсенс.
И главное там возник удивительный персонаж, который все время покупал мне ликер «Самбука» — ну тот, который поджигают, потом, как-то сложно пьют, накрывши рюмочкой.
В моей любимой книжке «Пятнадцатилетний капитан» — вот от такого как раз умер, загоревшись один отрицательный герой — король Муани Лунга.
А я — выжила!
Однако поутру было сильно хреново.
Зеленая встала я, в пять вечера, зеленая отправилась на важное мероприятие — брать интервью у писателя Лимонова..
Интервью прошло чудно — потому что сама я говорить почти совсем не могла. Сидела на стуле тоже с трудом, но мономан Лимонов этого не заметил. Он вдохновенно говорил полтора часа. Слушать у меня тоже не особо получалось, но это было и не нужно — диктофон крутился. Зато на лице моем было именно то овечье—покорное выражение, которое так приятно созерцать любому харизматическому лидеру.
После интервью я решила, что сегодня будет вечер тихого отдыха, в гостинице перед телевизором. Тем более поэт Емелин предупреждал — самое трудное это первый день похмелья.
В маленьком кафе в вестибюле Абевегедейки сидели трое ребят и чудно пели под гитару.
Всякие гитарные песни — Высоцкого, Розенбаума, Кима, старые романсы…
Я все таки не выдержала и решила немножко посидеть с ними. И ничего, конешно, не пить, а только сто граммов водки, налитой в зеленый чай. Это изобретенный мною коктейль. Я назвала его своим именам «Джульетта». Удивительный напиток. Сахару не класть!
«…Ходят кони над рекою…»
— А вы, девушка, наверное, любите Окуджаву?
Голос был такой приятный, я и не заметила, когда он подсел к нашей компании.
Маленький полноватый человечек. У него была круглая азиатская физиономия. Длинные ярко-зеленые глаза в пушистых ресницах. Казанский татарин.
Так я его определила и не ошиблась. Он улыбнулся…
У Булгакова в «Мастере…» Арчибльд Арчибальдович ледяным голосом спрашивает швейцара, впустившего в ресторан «Грибоедов» Ивана Бездомного: «- Ты видел, что он в подштанниках?»
Я, сама себе, и швейцар, и «Грибоедов», и Арчибальд Арчибальдович.
Поэтому впоследствии неоднократно задавала себе похожий вопрос ледяным голосом:
— Ты видела, что у него все зубы во рту железные?
Видела!
И более того, он сам мне доверчиво сообщил, что не так уж давно откинулся.
Но теперь живет честной жизнью и держит небольшую строительную компанию —гастарбайтеров.
Он мне очень понравился. То есть с момента, как я «перешла на дружбу» с поэтом Емелиным — мне так никто не нравился.
«…Ямщик, не гони лошадей…»
Конешно, он начал меня угощать. «Джульетты» полетели одна за другой.
Я уже вовсю подпевала про всевозможные варианты коней, лошадей, ямщиков и извозчиков.
Но тут в кафе ввалились сутенеры и грубо нарушили нашу певческую идиллию.
Сутенеры, вот такие в классическом смысле этого слова — не подрядчики у проституток, не охрана, не менеджеры, а именно «коты» — ничего не делающие, просто живущие с этими девицами за их счет, во все времена и во всех странах — на редкость омерзительные существа. У проституток подороже их давно уже заменили подрядчики и охранники, но в мире дешевки все по прежнему, как в рассказах Горькова, Куприна, или какого-нибудь О, Генри.
Девицы, неизменно некрасивые и несчастные, по прежнему, героини песни, обнаруженной мною в одном из горьковских рассказов:
«…Понедельник наступает
Мне на выписку идти
Доктор Крюков не пускает,
Ах ты, мать его ети…»
«Коты» — точная копия тех их купринской «Ямы» — наглые, злобноватые отморозки.