История российского государства. том 10. Разрушение и воскрешение империи. Ленинско-сталинская эпоха - Акунин Борис. Страница 16

Зато за Украину, которая в январе 1918 года, после разгона Учредительного Собрания, объявила о создании независимой Украинской Народной Республики, большевики были готовы посражаться. В конце того же месяца, после ожесточенных боев, советские части заставили правительство Центральной Рады уйти из Киева.

Но ситуация во всех трех проблемных регионах — и Финляндии, и Украине, и Закавказье — зависела не от петроградского Совнаркома, а от Германии и ее союзников, которые в это время становятся главным арбитром в восточноевропейских делах.

Русская армия развалилась, война была проиграна. Фронт против немцев, австрийцев и турок держать было нечем. Солдаты массами отправлялись по домам, окопы во многих местах остались пустыми.

Участь России находилась в руках победителей. В Берлине, посовещавшись, пришли к логичному заключению, что полезнее будет сделать ставку на большевиков, поскольку те выступают за прекращение войны, однако нужно максимально ослабить Россию, для чего следует поддержать сепаратистские движения.

К этому и сводилась стратегия «центральных держав» на переговорах с Совнаркомом, начавшихся в декабре 1917 года в белорусском Брест-Литовске, на оккупированной немцами территории.

Советская делегация, которую вскоре лично возглавил наркоминдел Троцкий, вела себя неумно, облегчая германцам с австрийцами их задачу. Помимо того, что из революционеров вообще получаются скверные дипломаты, вызывающее поведение советской делегации объяснялось еще и тем, что большевистские вожди искренне верили в идеи, которые провозглашали: солдаты империалистических армий под воздействием российских событий вот-вот повернут штыки против своих правительств и грянет всемирная революция.

В состав советской делегации были включены рабочий, крестьянин, матрос и солдат (всех их потом удалили за полной бесполезностью). Была и (неслыханно в истории дипломатии) одна женщина, да какая — бывшая террористка Анастасия Биценко, некогда застрелившая генерал-адъютанта Сахарова. В общем, это была не столько делегация, сколько демонстрация, что при кулуарности переговоров и отсутствии прессы не имело особенного смысла.

Переговоры в Брест-Литовске: странная советская делегация (справа) — и большевики, и аксельбанты

Тактика советской стороны с учетом отчаянного положения, в котором находилась Россия, выглядела столь же нелепо.

В ЦК, Совнаркоме и ВЦИК шли ожесточенные дискуссии, какого курса держаться. Обозначились две противоположные позиции. Ленин требовал немедленно заключить мир любой ценой, иначе советская власть рухнет под ударом вражеской армии. Но группа очень популярного в партии Николая Бухарина выступала за войну, утверждая, что не жалко пожертвовать советской властью в России ради победы мировой революции. В результате, как прошлой осенью в вопросе о вооруженном восстании, возобладала компромиссная линия Троцкого: ни мира, ни войны, а переговоры затянуть — коммунистическая пропаганда и фронтовое «братание» с русскими солдатами рано или поздно пробудят в немецких и австрийских пролетариях революционный дух.

Представители «Четверного союза» (Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии) были очень заинтересованы в быстром заключении мира. Германия планировала весной большое наступление на Западном фронте — до того, как из-за океана прибудет миллион американских солдат. Требовалось перекинуть во Францию с Востока как можно больше войск. Поэтому условия России были предложены весьма умеренные: никакой контрибуции плюс — в полном соответствии с ленинскими декларациями — Польша и прибалтийские регионы получат право на самоопределение. С учетом того, что эти территории и так находились под контролем немцев, требования никак не выглядели чрезмерными.

Но российская сторона уклонялась от подписания мира, изобретала все новые и новые отсрочки, превращала переговоры в бесконечные идеологические дискуссии.

Читая воспоминания Троцкого, поражаешься тому, до чего задиристо и эпатажно вел себя с опытными немецкими и австрийскими дипломатами этот очень неглупый человек.

Он выпускал воззвания к германским солдатам, агитируя их за революцию, публично интересовался, «не расскажет ли немецкий штаб немецким солдатам чего-нибудь насчет Карла Либкнехта и Розы Люксембург?» Даже годы спустя мемуарист хвастается своими пикировками с дипломатами противоположной стороны и с удовольствием рассказывает о том, как его очередная шпилька «произвела впечатление величайшего скандала» и как «у многих из сановников перехватило дыхание».

Блеф в диалоге с противником, у которого на руках все сильные карты, ничем хорошим, конечно, закончиться не мог. Постепенно немцы поняли, что с большевиками, во-первых, не нужно церемониться, и что, во-вторых, они понимают только язык угроз, подкрепленных действием. К тому же, видя полную деградацию русской армии, германское верховное командование, не дожидаясь формального мира, и так перекинуло на Западный фронт наиболее боеспособные соединения.

Разыгрывая сепаратистскую карту, Берлин и Вена стали вести отдельные переговоры с Украинской Народной Республикой. Центральная Рада, в отличие от Совнаркома, подписала мирный договор очень быстро, обязавшись в обмен на военную помощь против Советов поставлять Германии и Австро-Венгрии продовольствие и сырье. Одновременно Берлин предъявил России ультиматум: или подписывайте договор, или перемирие будет прекращено.

В соответствии со стратегией «ни мира, ни войны» Троцкий объявил, что армию Россия распускает, но мир на таких условиях подписывать отказывается.

Тогда немецкие войска перешли в наступление по всей линии фронта и, почти не встречая сопротивления, продвинулись на несколько сотен километров, на севере приблизившись к Петрограду.

Лишь теперь, перевесом в один голос, Ленину удалось провести через ЦК решение о срочном заключении мира на любых кондициях.

3 марта 1918 года Россия капитулировала. Подписанный в Бресте договор был, по выражению Ленина, «похабным». Помимо территориальных потерь, гораздо более существенных, чем предлагалось вначале, Советы признавали независимость Украины, соглашались не только разоружить армию, но и передать немцам флот, а также обещали прекратить революционную пропаганду.

В результате Брестского мира Россия теряла треть населения и свою главную житницу, где выращивалась почти половина хлеба — страшный удар по стране, и так охваченной продовольственным кризисом.

И этим урон отнюдь не ограничивался.

Подписание стыдного мира раскололо верхушку режима. Левоэсеровская фракция правящей коалиции почти целиком выступила против капитуляции, и даже часть большевиков, нарушив пресловутый «демократический централизм», тоже не послушалась своего ЦК. Скоро этот раздор приведет к кровопролитию.

Очень сильно упала популярность советской власти в целом по стране — большевиков считали виновниками национального позора.

Еще одним опасным последствием стало обострение отношений с бывшими союзниками по Антанте. Теперь они стали проявлять к советской России неприкрытую враждебность и тоже, подобно немцам, перестали церемониться. Еще в конце февраля, когда германские войска появились в Финляндии, англичане, французы и американцы высадили в Мурманске десант, создав плацдарм для потенциальной экспансии. В начале апреля под предлогом защиты своих подданных японцы оккупировали Владивосток. В правительственных кругах и в прессе Англии, Франции, Японии, США громко зазвучали голоса сторонников широкой интервенции против «предательницы» России.

«Четверной союз» стал рассматривать Россию как завоеванную страну. Германский посол Вильгельм фон Мирбах держался с советским правительством как представитель высшей инстанции. Одновременно немцы присматривались к другим российским политическим силам — не доверить ли управление Россией кому-то более надежному и приятному, чем Ленин с Троцким. Представитель германского командования при Мирбахе барон фон Ботмер пишет в своем дневнике (май 1918 года): «Если, в чем мы убеждены, Германия утвердится в России…, большевизм долго не удержится у руля. Поэтому для нас уже сейчас небезразлично, кто именно придет ему на смену — относящиеся ли с ненавистью к Германии эсеры или руководимые "правыми" буржуазные партии. Мы просто обязаны попытаться повлиять на ход событий».