История российского государства. том 10. Разрушение и воскрешение империи. Ленинско-сталинская эпоха - Акунин Борис. Страница 19

Бронепоезд Председателя Реввоенсовета

И все же наскоро созданная Красная Армия была еще очень слаба. Невзирая на огромное численное превосходство, контрнаступление, предпринятое ею в августе, завершилось неудачей. Новое наступление, осеннее, позволило оттеснить войска Комуча за Волгу, но дальше сложилась патовая ситуация.

Однако в ноябре 1918 года положение кардинально изменилось. Влияние «германского фактора» на внутрироссийскую ситуацию закончилось, потому что сначала в Австро-Венгрии, а затем в Германии и Турции произошла революция. Все три империи рухнули.

Непосредственным следствием этого события стал кризис «южной Вандеи» атамана Краснова, который без поддержки немцев не мог противостоять красным отрядам. На Дону установилась советская власть.

Вскоре ослабело и белое сопротивление на востоке. Значительная часть чехословаков поспешила вернуться домой — чтобы участвовать в создании новой страны, Чехословакии. В одиночку «Народная армия» Комуча, наполовину состоявшая из ополчения, которое мало чем отличалось от красноармейских формирований, стала отступать в сторону Урала.

В конце 1918 года казалось, что Советская республика уже одержала победу в Гражданской войне.

На самом деле война только теперь начнет разворачиваться во всю силу.

Причин было две — внешняя и внутренняя.

Первая состояла в том, что у стран Антанты после поражения Германии освободились руки (а также гигантские запасы оружия и снаряжения). Теперь бывшие союзники царской России могли принять более активное участие в борьбе за будущее этой важной страны.

Во-вторых, «германский фактор» в значительной степени сдерживал обе стороны — и белую, и красную — от эскалации. Теперь стихия взаимной ненависти вышла из-под контроля.

Не в последнюю очередь обострению гражданской войны способствовала политика, которую проводила советская власть.

Инициатива переходит к белым (конец 1918 — конец 1919)

Российское государство теперь называлось иначе — Российской Советской Федеративной Социалистической Республикой, или, по недавно возникшей моде на аббревиатуры, труднопроизносимым буквенным сочетанием «РСФСР». Федерализация отчасти была данью утопическому коммунизму, рассчитывавшему на «самоопределение трудовых масс» и «добровольный союз народов», но главным образом она объяснялась почти полной утратой контроля над процессами, происходившими в необъятной стране, следствием всеобщего хаоса. От управленческой гиперцентрализации, на которой веками держалось российское государство, ничего не осталось. Беспорядок в высшем эшелоне власти усугубился еще и из-за того, что в марте 1918 года правительство перебралось из Петрограда в Москву — подальше от немецких войск и от опасно «непролетарского» города на Неве.

Вакуум исполнительной власти заполняли стихийно возникающие советы, которых к лету 1918 года насчитывалось уже 12 тысяч (накануне октябрьского переворота их было всего четыреста). Помимо этих органов самоуправления появились многочисленные республики или «коммуны», создавшие собственные правительства. Эти автономные образования могли быть как большими, так и маленькими, размером в губернию или даже в одну волость. Они назначали собственные налоги, устанавливали собственные порядки, при необходимости заводили собственные армии. Власть там вовсе необязательно принадлежала большевикам. Могло быть и так, что локальный лидер, формально вступив в РСДРП(б), вовсе не считал себя обязанным исполнять партийные директивы. Очень скоро для населения советский режим стал ассоциироваться с хаосом, беззаконием и насилием — последнее в условиях перераспределения собственности и растущего ожесточения было неизбежно.

Кроме того, административная «лоскутность» приводила к параличу системы снабжения. Поезда с продовольствием часто реквизировались по дороге или просто разграблялись. Карать местное самоуправство у центра возможности не было.

Проблема голода, особенно острая в больших городах, скоро стала для Совнаркома главной. Решить ее экономическими способами ленинское правительство не умело, да и не хотело, ибо враждебно относилось к «частнособственническим инстинктам». Оставалось только одно: прибегнуть к насилию.

В 1918 году начал оформляться политико-хозяйственный режим, получивший название «военного коммунизма». Здесь, как и в вопросе федерализации, упрощенно-идеалистическое представление о простоте создания коммунистического общества (пресловутое «всё поделить») сочеталось с суровой необходимостью.

Товарно-денежные отношения практически прекратились. Национализация промышленности, запрет на частную торговлю, транспортный коллапс, разрушение банковской системы за несколько месяцев превратили капиталистическую страну в общество, где главной валютой стали натуральные продукты: еда и предметы самого примитивного выживания. Деньги не исчезли полностью, но карточная система и неосторожная эмиссия привели к астрономической инфляции. К концу Гражданской войны индекс цен по сравнению с 1913 годом вырос в 27 тысяч раз. Со временем дело дойдет до выпуска купюр номиналом в 10 миллиардов рублей.

Большевики заменили рыночный принцип принудительно-распределительным. Во имя борьбы с голодом была введена «продовольственная диктатура»: государственная монополия на сельхозпродукты и так называемая «продразверстка». Последняя означала, что крестьянам оставляли только часть собранного урожая (очень мало — в некоторых областях всего по 200 кг зерна на едока), а всё остальное полагалось сдавать государству — вроде бы за деньги, но при гиперинфляции получалось, что бесплатно. Специально учрежденная армия «продотрядов», вооруженных городских рабочих, реквизировала у крестьян запасы, нередко подчистую.

Эта грабительская кампания, особенно широко развернувшаяся в конце лета и осенью, во время сбора урожая, резко изменила отношение основной массы крестьянства к советской власти, которая сначала дала землю, а теперь отбирала ее плоды. Крестьяне не встали на сторону белых, но перестали поддерживать и красных.

Хуже всего пришлось горожанам, поскольку теперь их существование полностью зависело от выдачи продуктов по карточкам, а представители «эксплуататорских классов» были приписаны к четвертой категории, ниже уровня выживания. С осени 1918 года активизируется приток добровольцев в белые армии.

Настоящий террор был развернут против так называемых «мешочников» — людей, которые пытались привозить в города продовольствие маленькими партиями, «в мешках». Эта практика могла бы до известной степени смягчить продовольственный кризис, но коммунистические власти видели в мелкой коммерции возрождение капитализма и безжалостно пресекали «спекуляцию» — на самом деле товарообмен между городом и деревней. Виновных часто расстреливали на месте.

Не наступило облегчения и для рабочих, защитниками которых объявляли себя большевики. Из-за развала производства началась тотальная безработица. На многих предприятиях, которые еще не остановились, рабочих принуждали трудиться в мобилизационном порядке.

В августе рабочие оружейных заводов Приуралья, в Ижевске и Воткинске, подняли восстание под лозунгом «Советы без большевиков!». Произошло это в самый тяжелый период боев между красными и белочехами. Восставшие встали на сторону Комуча и создали большую армию, около 20 тысяч человек, которая была отлично вооружена — винтовки и пулеметы производились на месте. Возникла конфузная для большевиков ситуация: против них выступил тот самый пролетариат, чьей партией они себя провозглашали.

Восстание было подавлено только после того, как в ноябре с фронта ушли чехи, и Красная Армия смогла перебросить против рабочих-оружейников две армии. Несколько сотен пленных «пролетариев» были расстреляны пролетарской же властью.