Орнамент - Шикула Винцент. Страница 20

— Мы могли бы еще немного пройтись — предложил я, но она напомнила мне, что скоро ее поезд. Она боялась на него опоздать, но я стал уверять, что идти нам не больше получаса, успеем как раз вовремя. Она согласилась, и сразу стало веселее, мы прибавили шагу. Мне захотелось выразить свою радость как-нибудь еще, и я прижался к ее плечу, а потом, поскольку она не возражала, взял ее под руку. Шли мы, однако, как-то неравномерно; то почти бежали, то медленно брели, поддерживая друг друга. Эва пыталась продолжить разговор, снова расспрашивала про Йожо, но я отвечал очень коротко, одной-двумя фразами, стараясь говорить так, чтобы она не могла уточнить предыдущий вопрос. Потом я вдруг не удержался и начал ее целовать. По ней не было видно, что она удивлена, но и что она от этого в восторге, тоже нельзя было сказать. Ведь я целовал ее и раньше. Она вообще вела себя сдержанно, а теперь казалась еще более сдержанной. И напомнила про поезд, на который не хотела бы опоздать. Мы двинулись дальше, но я продолжал стискивать ее локоть, пожимать руку, перебирать ее пальцы и при этом все повторял, что сам себе кажусь смешным. Она молчала. А у меня как раз теперь начал развязываться язык, вдруг захотелось все ей про себя рассказать, в надежде, что смогу таким образом завоевать ее расположение. Но потом сообразил, что сегодня мне это не удастся, просто не успею многого о себе рассказать, поэтому я остановился и начал снова ее целовать. На этот раз она показалась мне более податливой. Я почувствовал ее руки на своих плечах, обхватил ее покрепче, пальцами она вцепилась в мое пальто, но длилось это недолго, она тут же от меня отстранилась. Мы снова пошли вперед. Через несколько шагов я сказал ей: — Если мы с тобой еще раз встретимся, я обязательно с тобой пересплю! — Она молча шла рядом со мной. Я так и не понял, какие чувства вызвали в ней мои слова.

Поезда пришлось ждать еще несколько минут. Я предложил проводить ее дальше, до Трнавы, но она покрутила головой. Эва выглядела серьезной и задумчивой, а я снова разговорился, захотелось еще что-нибудь ей наскоро рассказать. Она заулыбалась, и я был рад, что удалось ее развеселить. — Вот видишь, надо было мне все-таки с тобой поехать. Ездить со мной — одно удовольствие. В каникулы обязательно с тобой куда-нибудь выберусь. А путешествовать пешком или на велосипеде я люблю еще больше, чем на поезде. Летом буду приезжать к вам каждый день. От нас до Трнавы всего ничего, а оттуда до вас и вообще два шага.

— И отсюда до нас недалеко. Если бы ходил прямой автобус, я бы меньше, чем за час доехала до дому. Да что я об этом говорю? Ты же эту дорогу уже проезжал. Не было бы так холодно, я тоже могла бы приехать на велосипеде. Это мой любимый вид спорта.

— Правда? И мой тоже. Вот увидишь, как-нибудь я к вам прикачу. Но могу и раньше приехать, конечно, если ты меня пригласишь. Когда я был у вас в прошлый раз, мне показалось, что твой отец на меня сердится.

— Тебе это действительно только показалось.

— Нам надо чаще встречаться. Поеду в следующий раз домой, обязательно загляну к вам.

— Смотри, поезд уже подходит! Но сначала признайся, что все, о чем ты сегодня говорил, было не всерьез.

— В последнюю минуту я должен взять свои слова назад? Да я ничего такого и не говорил. А хотелось бы сказать намного больше. Нет, правда, я должен поехать с тобой!

— Не надо. Я предпочитаю ездить одна. До свидания! — она подала мне руку, но расставаться с ней мне не хотелось. — Буду ждать тебя в субботу.

— Но ты не можешь запретить мне поехать сейчас.

— Не могу, если ты поедешь сам по себе, но ведь у тебя даже билета нет. Всего хорошего! — она зашла в вагон. И вскоре показалась в окне. Она смеялась.

Смеялся и я. Поезд тронулся. Я замахал ей рукой. И действительно сам себе казался смешным.

Снова все шло по-прежнему. Ледяной ветер мчался по улицам, свистел в ветках деревьев и телефонных проводах, стучал в ворота и бился в окна, наскакивал на прохожих, возле молочной подхватил пустой бидон и долго катал его; насыпал в него снегу. Но в комнате было тепло, стоял аромат чая, и нам не хотелось даже выглядывать на улицу. В такие минуты человек невольно вспоминает о чем-то далеком, что в другое время вряд ли бы вспомнилось; на ум ему приходит кто-то, кто, может быть, уже умер, но сейчас хоть на минуту оживает вновь, а то, что он, может быть, когда-то сказал, сейчас обретает совсем иной смысл, и даже люди, с которыми мы никогда и словом не перемолвились мимо которых проходили, не замечая, в такие минуты кажутся нам настолько близкими, что даже спустя годы мы можем их вызвать в своих мыслях из небытия, так же обстоит дело и с многими другими вещами, на которые мы когда-то не хотели обращать внимание, не заметили, когда и куда они подевались, а теперь пытаемся до них дотянуться.

Часто я думал об Эве.

Мне хотелось признаться в этом Йожо, но я опасался, что мой слишком большой интерес к его двоюродной сестре он истолкует по-своему, и это приведет к недоразумениям и ссорам. Эва занимала в его жизни важное место. Отношения между ними, — ведь Йожо никогда ни с одной женщиной не встречался, — были такими особыми, что я порой чувствовал себя третьим лишним. От этого ощущения меня не могло избавить даже расположение Эвы ко мне, тогда еще, возможно, напускное. Ничего плохого пока еще не случилось, но я уже предчувствовал, что рано или поздно Йожо станет мешать мне, а я буду мешать ему.

Лучше бы мне было не расставаться с Иренкой! С тех пор как мы перестали с ней дружить, я не был ни на одном концерте. Нужно было бы подождать ее возле автобуса и все еще раз объяснить: послушай, девочка, не глупи, ты же прекрасно знаешь, что между нами ничего такого не произошло. А я уже по ночам не сплю… Хотя это неправда. Зачем мне ее обманывать? Я думаю о ней все меньше и меньше, зато все чаще думаю об Эве. Йожо про это не знает. А я не хочу ничего скрывать от Йожо, Эва, всего тебе хорошего! Меня ведь ждет дипломная работа. Зачем мне еще подружки? Но я со всем справлюсь. Вспомню о чем-то далеком, что в другое время вряд ли бы вспомнилось.

А потом вечером, да и в следующие дни, когда на улице дул ветер и швырял в форточки снег, а в комнате уютно попыхивала печка, и стоял аромат липового чая, мне хотелось поговорить с Йожо об Эве; чем чаще мы о ней говорили, тем интереснее казались нам эти разговоры, иной раз уже после полуночи или перед рассветом Йожо приходилось закрывать наши дебаты: — Надо ложиться спать. Боже ты мой! Я совсем забыл про французские слова, а ты хотел перечитать еще раз «Рыжую телку»…

Но разговаривали мы и потом, в постелях, с выключенным светом. Я говорил Йожо, что, наверное, пора мне уже собрать воедино все свои записи по Кукучину. На это потребуются одна-две недели, потом возьму взаймы у кого-нибудь пишущую машинку…

Тут мне пришло на ум, что, наверное, Эва тоже умеет печатать на машинке и могла бы мне помочь, но вслух я это не сказал. Вместо этого намекнул Йожо, что не отказался бы и от его помощи: — У меня уже все продумано, но, кажется, недостает какой-то изюминки. Профессор, наверно, будет доволен, но не знаю, получится ли заинтересовать его моей работой всерьез. Сейчас мне даже кажется, что сама тема не очень-то мне подходит. Лучше было бы выбрать что-нибудь из межвоенной литературы.

Йожо сам предложил свою помощь: — Если ты мне в этом хоть немного доверяешь, возможно, я буду тебе чем-то полезен. Кое в чем помогу. Я же все равно от нечего делать твоего Кукучина вместо тебя перечитал.

— Знаешь, пожалуй, я бы от твоей помощи не отказался. Любая идея, пусть самая крохотная, мне бы пригодилась. А то кажется, что в моих рассуждениях нет никакой изюминки. Может, достаточно было бы что-то изменить в форме, как-то немного приукрасить.

— Завтра и начнем, — сказал Йожо. — Покуда меня видишь, слепоты не бойся!

Но мы так и не начали. Поскольку утром мне нужно было идти на занятия, а потом, кто знает, что на меня нашло? Я отправился на главный железнодорожный вокзал, сел в поезд и поехал в Трнаву. Мне вдруг захотелось встретиться с Эвой.