Фавн на берегу Томи - Буркин Станислав Юльевич. Страница 18

Бакчаров несколько раз спускался и поднимался по одной и той же горе на восточном краю города, трижды перебирался тудасюда через одну и ту же речушку по разным пешеходным мостам, несколько раз переходил на поперечные полусельские улицы, много раз спрашивал, где находится указанный в карточке дом, на что ему отвечали чтонибудь вроде:

— Нуу, барин, такой улицы в Томске нет. Такая токмо в Барнауле, да и там не Кузнечный взвоз, а Кузнецкий.

— А эта улица как называется?

— Не знамо, барин. Сами не здешние. Мы из села Кемерово, проездом до Красного Яра. Зайцев будем стрелять, шакалов этаких! А копеечку дадите, коли не жалко?

В конце концов спасла его одна старуха. Она сказала:

— Не ходи туды, милок. Погубишь душу свою, а ты молод еще.

— А куды туды? — схитрил Бакчаров.

— Оон за той церковью на Воскресенской горе обрыв, с него крута лестница, под ней, как в овраге, дорога, а на той стороне оврага домина сатанинская. Не ходи туды, милок, ейбогу, не ходи…

Воскресенскую улицу, как и большинство окрестных улиц, заполонили разбросанные в беспорядке постройки с плоскими пирамидами мшистых крыш, засоренных тополиными веточками и опавшей листвой. Разные по величине и архитектуре дома на таких улицах, покосившись, порой едва не падали с какогонибудь косогора или, наоборот, упирались крышей в основание вышестоящей избушки. Воскресенская улица, совершив зигзаг, упиралась в давшую ей имя красивейшую церковь в стиле барокко. Сразу за церковью был обещанный старухой провал.

На другой стороне провала возвышался указанный в адресе особняк, возвышался как бы отдельно от всего остального города. Покосившийся, обугленный с одного края деревянный замок с темными, молчаливыми окнами мрачно громоздился на вершине густо поросшего умершей растительностью утеса.

Тропа к дому, очевидно, заросла, и, прорываясь к нему, Бакчаров карабкался по скользкой грязи, хватаясь за ломкий бурьян. Когда запыхавшийся учитель вцепился в кованую садовую ограду и начал закидывать на нее ногу, к нему обратились.

— Зря пришел! — даже не глядя на гостя, сказала злая полная татарка.

Запыхавшийся Бакчаров рухнул на сырую листву, сел, раскинув полы шинели, и принялся поправлять очки.

— Простите, мне дали этот адрес, — задыхаясь и глотая слова, начал объясняться учитель, — сказали, что я могу найти здесь Альмиру Залимиху… в смысле… Залимиеву.

— Самто откудова? — недобро спросила старуха.

— Из Люблина, — робко ответил Бакчаров.

— Я спрашиваю, кто послал тебя?

— От Человека я, — произнес Бакчаров, и это слово подействовало.

— От Человека, говоришь? Это другое дело. Ну, заходи тогда.

Она повела его за собой. Обошли деревянный замок. Оказалось, что фасадом он был обращен не к улице, а к дремучему лесу, из которого к дому выходила вечно размытая неизвестно куда ведущая дорога. Поднялись на крылечко, старуха отворила дверь и первая вошла в сени. Бакчаров вступил за ней и не сразу понял, где очутился: в аду какомто! В сенях было полно едкого дыму. Из печи, как в кузнице, красными языками вырывалось пламя.

— Садись, — приказала старуха. Лицо у нее было остроносое, птичье, и глаза тоже птичьи, кругленькие, бойкие, черные. Учитель опустился на стул возле рабочего стола.

— Говори, чего надобно?

— Хочу узнать, от чьей руки умерла дочь губернатора Мария Сергеевна.

— Тогда для начала давай рассказывай все, что сам знаешь о ее гибели, — потребовала старуха.

Бакчаров потупился и вздохнул.

— Только поклянитесь, что все, что сейчас услышите…

— Я сейчас как позову Яшу, он тебя отсюдова быстро выведет! — взъелась старуха, перебив учителя. — Эх, чего выдумал…

— Всевсевсе! — примирительно поднял руки Бакчаров. — Был не прав, уже рассказываю…

— А то клясться я ему еще тут обязана, — продолжала негодовать Залимиха. — Я тебе, что, нанялась, что ли, правду выискивать…

— Вчера на рассвете, — спешно начал Бакчаров свою грустную историю, — я стрелялся на дуэли с неизвестным обидчиком. Он явился в плаще с двумя секундантами. Оказалось, что это была Мария Сергеевна…

— Убил, сукин сын! — разоблачительно воскликнула Залимиха. — Убил девочку!

— Кто, я? — испуганно выкрикнул Бакчаров и от бессилия схватился за голову. — Так поймите же, я тоже думал, что это я. А Иван Александрович утверждает обратное. Говорит, не я убил ее. Через то меня к вам и отправил.

— Душегуб! — обозвала старуха учителя и призадумалась.

«Господи, что я здесь делаю?» — осматривался Бакчаров в ужасе.

— Ладно, — хлопнула себя по бедрам Залимиха. — Человек просто так ничего утверждать не станет. А уж тем более ко мне отправлять. Убил, не убил — сейчас и узнаем с помощью старинного способа. Кто еще на дуэли был и кто знал о ней?

— Моим секундантом был слуга из дома губернатора, еще была сестра Марии Сергеевны — Анна Сергеевна и их кузен — Павел Яблоков. Ну, может, еще кучер. Вот и все, пожалуй.

Суровая хозяйка чародейской лаборатории недовольно хмыкнула и тут же засуетилась, собирая склянки и горшочки с этажерок вдоль стен.

Выставив десяток зелий на стол, татарка закусила кулак, хмурясь и чтото соображая.

— Монеты есть? — спросила она у Бакчарова.

— Дада, — переполошился учитель, хлопая по карманам. — Вот, — сказал он, показывая старухе перевязанную тесемкой трухлявую пачку.

— Я сказала, монеты! — грозно рявкнула ведьма.

— Ага, ага, монетымонеты, — снова засуетился Бакчаров и вытащил изза пазухи два серебряных рубля.

Бабка попробовала их зубом, нашла, что один фальшивый, спрятала его под фартук и потребовала еще.

Бакчаров развел руками.

— У меня больше нет.

Залимиха, чтото недовольно прорычала, положила на стол два тяжелых каменных диска и принялась истирать серебро в порошок.

— Яша! — прокричала она козлиным голосом, подняв лицо и мерно вращая измельчающие серебро жернова. — Яша! Поди сюда, черт косой, нечистая сила!

Скрипнула дверь. Бакчаров ожидал увидеть какогонибудь старика или горбуна лохматого, но в дверь просунулась милая детская голова — повосточному кругленькая, коротко стриженная, на длинной шее — голова мальчика.

— Проводи его в дом, — приказала старуха мальчику и обратилась к учителю: — Я позову, когда надо будет.

Бакчаров вошел из сеней в прихожую и словно бы в другой мир попал. Здесь было чисто, светло и неплохо обставлено, из комнат доносилась фортепьянная музыка. Мальчик провел его в гостиную, где сидела за пианино тощая гимназистка лет пятнадцати и, сбиваясь, играла чтото очень легкое и быстрое.

Бакчаров сразу собрался, весь выпрямился.

— Здравствуйте, — обернулась к нему девушка, и музыка оборвалась окончательно. — Присаживайтесь, где вам угодно.

Бакчаров поклонился, кашлянул в кулак и лихо мотнул головой, романтично вскидывая челку, однако вспомнил, что в настоящий момент лысый и конфузливо потупился.

— Что с вами? — взволнованно спросила девушка.

— Ничего, — сказал Бакчаров. — Я хотел сказать «здравствуйте».

— Я сейчас чаю вам принесу, — подскочила другая девушка, южной внешности, — длинная тонкая шея, такая же, как у мальчика, тяжелая коса, бледная кожа, большие черные глаза, личико с аккуратными полосками бровей и пухлыми коричневатыми губками.

Она принесла ему крохотную чашечку чая на блюдечке и большой круглый фарфоровый чайник.

— Наливайте себе еще, как выпьете, — мягко сказала девушка и уселась на диван чуть боком, стиснув колени и скрестив на них длинные тонкие руки. — Не спешите, бабушка вас позовет. Меня Эвелиной зовут, а проще Евой. А вас, простите за нескромность?

— Дмитрий Бакчаров, — официально ответил гость, девушка сказала, что ей очень приятно, и воцарилось молчание.

Какоето время Бакчаров сосредоточенно хлебал чай, потом стал осматривать просторную и старинную комнату с высокими потолками. Обычная обстановка хозяина небольшого дела — старые пузатые комоды с медными ручкамибляхами, стулья с овальными спинками и кривыми ножками, зингеровская швейная машина в углу, буфет с фарфоровыми экспонатами за стеклом, потемневшие от времени обои и мрачноваторомантический портрет в черной раме — лукавонежный взгляд женщины с вялой розой, выпадающей из бледной пухлявой руки.