Ящик водки - Кох Альфред Рейнгольдович. Страница 104

3. 1992-1996

Бутылка одиннадцатая. 1992

– 1992-й – это первый год России.

– Да, первый год чисто России. СССР уже ж не было.

– Горбач в декабре отдал чемодан – и был таков.

– Смешно: я нашел в Интернете постановление ЦК КПСС «О подготовке к празднованию 80-летия создания СССР». Это у нас на декабрь 92-го намечалось. Неплохо!

– Да.

– Итак, самое начало года: 2 января – либерализация цен, начало проведения реформ. А десятого числа – отмена фиксированных цен на хлеб и молоко. То есть сначала оставили на хлеб и молоко твердые цены…

– А потом быстро сообразили, что херня это все. И освободили вообще все цены.

– Мне в 96-м Немцов, когда был губернатором в Нижнем, по тогда еще довольно свежим следам рассказывал, что он именно в том январе договаривался с командованием военного округа – завезти в город полевые кухни. Тогда реально боялись, что народ с голоду начнет пухнуть, бить витрины и грабить склады. Но, в общем, как-то обошлось без полевых кухонь.

– А мне Немцов рассказывал, что полевые кухни он таки выкатил…

– Это он тебе, может, как частному лицу говорил. Для прессы же он более ответственно высказывался. А ты сам помнишь это все? Ты где вот был тогда? Это ты, кстати, цены освободил?

– Это не я. Это Егор Тимурович.

– А ты был кто тогда?

– Я в Питере был заместителем председателя городского комитета Госкомимущества.

– А тебе заранее сказали, что цены освободят?

– Это и так ясно было. Они еще в ноябре об этом предупредили и даже цифры назвали… Это ни для кого не было неожиданностью.

– Это для тебя не было.

– И для тебя не было. Просто ты уже забыл. Там же история такая, что люди кинулись снимать с книжек деньги, а им не выдают, потому что Павлов заморозил счета.

– Да… Я помню, что колбаса была три рубля, что ли, – а стала десять.

– Но стала. Стала! В том-то же и дело, что она появилась!

– Да, все лежало-продавалось. Это, значит, и было конкретно началом реформ.

– Да.

– Все. Сказали – хватит шутить.

– Да. Хватит шутить! И приватизация началась. Мы разработали за январь-февраль городскую программу приватизации. Потом в марте ее затвердили в совете. И в апреле уже первые аукционы пошли. Так же, как в Нижнем. Магазины мы начали продавать. На аукционах. Пригласили опытных аукци-онщиков, которые еще в «Союзпушнине» в советские времена мех продавали западникам. И с их помощью вместо соболиных шкурок магазины продавали. Много продали! Почти все. Народ сначала бухтел, а потом начал покупать. Там важно было разъяснить трудовым коллективам, какие у них льготы. Они участвовали в этих аукционах и выигрывали. Было весело! А потом ваучерная началась. Вот тут уже нам крови попили, конечно, с ваучерами.

Комментарий Коха

Большой комментарий про приватизацию я напишу позже, когда про 1994 год будем говорить, а сейчас можно привести отрывок из нашумевшей в связи с «делом писателей» книги «Приватизация в России». И хотя этот текст писался мной в 1997 году, в конце лета, тем не менее он, на мой взгляд, лучше передает ту атмосферу, которая тогда, в 1992 году, царила в нашей команде, чем если бы я взялся воспроизводить это настроение сейчас.

Уже в феврале 1992 года мы провели через горсовет городскую программу приватизации с конкретным адресным перечнем магазинов, которые нужно было выставлять на аукционы. Первые аукционы прошли в начале мая того же года…

Помню, на самом первом аукционе продавали парикмахерскую на Невском. Парикмахерская дохода не приносила, а ведь Невский проспект – центральная улица города, и помещения должны там стоить очень дорого. Было понятно, что в ходе приватизации такие малорентабельные предприятия, каким была, в частности, и эта парикмахерская, будут вытесняться, перепрофилироваться. Сколько же шуму тогда поднялось! От нас стали требовать непременного закрепления профиля приватизируемых объектов. Почти за каждый магазин, парикмахерскую, прачечную приходилось бороться. В конце концов, ту свою первую парикмахерскую мы продали за довольно приличные деньги: 20 с лишним миллионов рублей. Сейчас на том месте располагается магазин по продаже импортных кухонь – предприятие наверняка гораздо более прибыльное, чем бывшая парикмахерская, способное окупить свое существование в центре города.

Вообще-то стоит, видимо, внести некоторую ясность в вопрос о первенстве питерцев в проведении аукционов. Дело в том, что первый аукцион по продаже магазина состоялся все-таки в Нижнем Новгороде в апреле 1991 года. Мы свою парикмахерскую в «Союзпушнине» продавали уже в мае. Однако питерцы еще раньше нижегородцев проводили аукционы не по продаже, а по сдаче магазинов в аренду. Вот здесь мы были действительно первыми во всех отношениях.

Когда малая приватизация только раскручивалась, было немало казусов. Помню, например, одним из первых мы продавали огромный универсам в новостройках: большой оборот, гигантские площади. Это был чуть ли не второй или третий аукцион, а столь крупный объект вообще продавался впервые. И никто не верил, что можно будет просто так прийти и купить его в открытой борьбе на аукционе. В итоге на торги пришли два покупателя, да и те, насколько я понимаю, были в сговоре: трудовой коллектив магазина и «заряженная» им вторая компания. И они купили универсам за смехотворную цену: 2 млн 100 тыс. рублей (сравните: первую «свою» парикмахерскую мы продали за 20 с лишним миллионов). Народ просто обалдел: а мы-то что ж не участвовали?! Больше ничего подобного, конечно, не случалось.

Еще запомнилось, как продавали на Невском один овощной магазин. Это был самый известный из всех овощных магазинов в городе, и директор его соответственно был патриархом всей овощной торгашеской «мафии». Фамилии его уже не помню, помню только, что это был старый человек, ему за семьдесят перевалило. Когда дело дошло до продажи его магазина, мне все стали советовать: «Ты к нему обязательно съезди!» – «Зачем, – говорю, – мне к нему ехать? Пусть он сам ко мне едет, если ему надо». – «Нет, – твердят мне, – езжай! Это такой человек. Он в свое время пинком любые двери открывал». – «Теперь, – говорю, – открывать не будет». – «А ты все равно поезжай. Он ведь старый человек, он не понимает всего, что происходит; прежними понятиями живет. Ты уважь его». Короче, я поехал.

Только зашел к нему, он мне тут же стал наборчик в пакетик укладывать. Я говорю: «Мне этого ничего не надо». – «Как – не надо?! А у нас вот тут апельсинчики». – «Да не надо мне ваших апельсинчиков!» – «Как же, а вот виноградику». Когда он понял, что со мной торговаться бесполезно, он и говорит: «Ладно, давайте так. Мне уже семьдесят с лишним лет, я скоро умру. Вот когда умру, тогда продавайте этот магазин, делайте с ним что хотите. А пока дайте мне спокойно умереть». На том и разошлись. Через год этот директор умер, и магазин мы продали.