Ящик водки - Кох Альфред Рейнгольдович. Страница 160

– Урок такой: «Мудак я, надо слушаться людей! Когда профессионалы говорят, что тебя не пустят, надо развернуться и уйти». Нет – в голове сидит, что визу всем в аэропорту ставят…

– Но, видно, мало тебя парили на киче, мало натравили на тебя турецких клопов! Ты так ни хера и не слушаешь по-прежнему никого.

– Да, все своим умом живу… Хорошая история?

– Просто ломовая. А ты после этого ездил в Турцию?

– Да. А мне не за что на них обижаться – посадили за дело. Я ведь даже расписку написал: не имею ни к кому претензий, если меня примут.

– Подольше б они тебя тогда помучили, ты б больше слушал специалистов.

– Смешно, да. А теперь ты расскажи про свое личное в 96-м году.

– Ну, у меня много было всего тогда. Во-первых, меня чуть кондратий не хватил. Давление, сердце, херня всякая. Один товарищ – мы с ним ехали куда-то в машине, а мне как-то херово, как бы с похмелья и даже хуже, – говорит: «А давай мы тут заедем по пути к одному врачу знакомому, в больницу, так, на минутку, и он тебя глянет». Ну давай… И там они как смерили, и тут же начинают меня на каталку укладывать и везти куда-то: типа в таком состоянии выпускать клиента – дело чуть ли не подсудное. Так что пришлось им бабок давать, чтоб выпустили (только не из тюрьмы, как тебя, а из безобидной больницы) и стерли файлы. Неохота было укладываться в палату, тем более так, с полоборота. Никуда я не лег и обследование прошел амбулаторно. Я какое-то время – аж два месяца – вообще не пил. Представляешь? Я даже, помню, на свадьбу съездил – и там не пил. И вот за эти два месяца, что я не пил, я сильно подутратил интерес к жизни. Я думал: «Ну и на хер такая жизнь, не пимши? Что, теперь до самой смерти – кефир-клистир-сортир?» С грустью я размышлял об этом… Думал – на хер мне такая жизнь? Или – пусть будет хоть такая? И вот нашелся еще один врач, бывший муж одной знакомой. Доктор наук, серьезный человек. Посмотрел он меня и говорит: «Да посылай ты их всех куда подальше! У меня у самого ровно то же самое! Надо просто таблетки там какие-то принимать. И пей себе гуляй». Я так и сделал. Действительно, я какое-то время даже эти таблетки ел. А после их выкинул и стал жить как живется. Еще я в 96-м поменял вид деятельности. В 95-м я, как известно, руководил женским журналом «Домовой» и учил читательниц не только возиться на кухне и говорить про умное, но также и правильно рожать. А на рубеже годов я стал работать в холдинге, у Яковлева замом. Чем занимался? Например, набирал людей. Неловко даже говорить кого – настолько это великие люди сегодня. Я тебе по секрету только. Это Мостовщиков, Колесников и даже сам Панюшкин. Была идея – сформировать такую когорту никем не победимых. Платить им денег, посылать в Париж, иномарок дать казенных, ну, в общем, чтоб ни в чем себе не отказывали.

– Золотые перья.

– Типа.

– Скажи честно: а вот если б ты в то время встретил меня – не вице-премьера, а просто Алика, и ты б посмотрел мои заметки, – ты бы меня взял на воспитание трудиться золотым пером?

– Понимаешь, дело ж не только в литературном таланте. Человек должен быть тертым, обтертым, отпетым… И технологично чтоб было. Не просто так – сядь и красиво напиши. А – через три часа вылетай туда-то, там немедленно найди все, что надо, добудь реальную фактуру, какой ни у кого не было и нет, и завтра в 18.00, будь добр, продиктуй оттуда бессмертный репортаж. И никого не волнует – как ты кого найдешь, кому ты будешь взятки давать, как ты оттуда выберешься, будет у тебя вдохновение, не будет, с похмелья ты или как – плевать. Сделай – и все.

– Ты считаешь, что я к этому не способен?

– Я считаю, что это тебе было не нужно тогда и тем более не нужно сейчас. Там надо все-таки выкладываться. Ну вот как тебя под пули загнать за тысячу долларов или даже за пять? Нет в этом для тебя бизнес-задачи интересной. Должен быть путь: или – или. А не просто попробовать для общего развития. Тут так – patria o muerte. Дело принципа. А не бизнеса.

– А где они раньше работали, эти перья?

– Панюшкин – в журнале «Матадор». Костя Эрнст его издавал, еще когда был простым журналистом. А до этого он, в смысле Панюшкин, писал дисер во Флоренции (что-то по истории тамошнего искусства) и подрабатывал переводчиком. Я с ним в Венеции и познакомился. На карнавале. Мне нравились тогда его тексты… Мостовщиков же работал в «Известиях», где добился права публиковать свои не всем понятные сочинения в модном тогда жанре «поток сознания» – или подсознания. Чтоб ты понял, Мост много писал о необычных чувствах и странных мыслях персонажа, которого звали Василь Василич Захарько. Персонаж этот никому не был известен, а Мост и не брал себе труда объяснить, кто это такой и отчего мы должны им интересоваться. Однако было немало людей, которым это очень нравилось. После Мост еще во многих местах работал. В частности, на ТВ делал передачу «Депрессия». Я у него там даже выступал, но остался недоволен. И вот чем. В том сюжете на самом краю кадра подсобные рабочие непрерывно доили козу, и струя звенела об оцинкованное ведро. А когда все кончилось, ведро с козой убрали. Я Мосту сделал замечание, что он пошел против всех журналистских правил, не выпивши молочка из-под той козы. Ладно сам не стал пить, это пусть остается на его совести. Но мог бы мне налить по крайней мере! Нехорошо получилось. Против всех понятий. А ведь еще Чехов, большой журналист, учил нас этому! На примере ружья, которое должно стрельнуть в последних кадрах. А Колесников, например, работал в «Московских новостях». Ими еще не твой друг Женя Киселев руководил, а кто-то другой. После Егора Яковлева. Не помню, кстати, кто. И писал Андрей репортажи из Чечни. И вот я, почитав их, позвал его на работу, и он пошел. Я ему сделал предложение, от которого он не смог отказаться.

А писатель Кабаков из тех же самых «МН» ко мне не пошел. Я думаю, логика его была такая: «Московские новости» – незыблемая цитадель демократии, а в «Коммерсанте» непонятно что. Да, может, мне и не по рангу было звать такого матерого автора. После он таки пошел, и мы вместе поработали. Он говаривал, что лучше быть приличным человеком и херовым писателем, чем наоборот. Это очень тонко и симпатично. Кабак (так его иногда называют; а папаша его был военный, и ему не дали генерала, сочтя, что генерал Абрам Кабаков – это для Красной армии уж слишком) мне дико нравится своим серьезным отношением к жизни. Вроде он и не против стеба, едкий такой шутник, но как доходит до серьезного, у него идеалы там, принципы, то-се – по полной, как положено. Снимаю шляпу, честно. Кроме Кабакова еще один человек не пошел тогда ко мне работать, и тоже из идейных. Это Дима Быков, поэт, бывший куртуазный маньерист, репортер, писатель, который привлекался к уголовной ответственности за сквернословие – вобщем, достойный человек. Он не пошел в «Коммерсантъ», даром что сидел тогда на мели. Позиция его была такая: он не мог бросить своего главного редактора Пилипенко («Собеседник»), который его выручал в трудные минуты. Ну а что, красивый поступок. Я был растроган. Жалко, я с Пилипенко в «Собеседнике» разминулся. Приличный он, видно, человек.

Комментарий Свинаренко

Вообще я дико люблю, когда люди совершают красивые поступки, я потом годами про них вспоминаю и всем рассказываю – вот как сейчас буквально. Для чего-то мне это нужно; мало что меня так радует, как такие вот поступки. Помню, в «Коммерсанте» были два друга, которые по жизни все делили пополам – все, что заработали. Такая у них была спарка. Один, к примеру, шел на новый проект, а второй оставался на хлебном месте и содержал две семьи – свою и друга. После тот, который ушел, поднимался, переходил на новый уровень денег – и начинал повышать благосостояние опять-таки двух семей. Я этим друзьям, откровенно говоря, завидовал, да и многие вокруг тоже. Это было из области красивых поступков, безусловно. Фамилий я тут не называю, поскольку кончилось это все печально. Друзья разругались. У меня такое чувство, что в какой-то момент один из них вышел на такой уровень по деньгам, что делиться пополам уже было выше его сил. После и второй тоже поднялся, можно было б делиться достойно, – но было уже поздно. Поезд ушел. Да чего уж там, много мы уже видели ситуаций, когда прекрасные отношения портились из-за денег… В первые годы новой жизни мы этому еще удивлялись, было в диковинку, а после стало общим местом. Я тут про это рассказываю потому только, что в середине девяностых этому можно было удивляться. Как в начале 90-х экзотикой были настоящие проститутки. Помню, один товарищ мне взахлеб рассказывал про первое в его жизни посещение публичного дома. Типа ему бандерша объясняла, что неплохо бы взять девушке советского шампанского, а он спрашивал, нельзя ли ей налить мартини, у него как раз с собой бутылка. И хотя приносить с собой и распивать было не положено, бандерша позволила, потому что мартини тогда – это было круто. В принципе это одна и та же тема – влияния товарно-денежных отношений на отношения межличностные: дружбу и секс.