Точка Лагранжа (Сборник) - Бенедиктов Кирилл Станиславович. Страница 52
— Ксана, — прохрипел Кольцов, чувствуя, что силы оставляют его. — Ксана, девочка, я прошу тебя! Мы же не чужие друг другу люди! Давай прекратим все это безумие, ну пожалуйста! Я люблю тебя, девочка! Хочешь замуж — прекрасно. Вернемся в Москву и сразу же идем в загс. Я знаю, ты всегда хотела венчаться — мы повенчаемся. Полетим в свадебное путешествие на Сейшелы, в отель, где можно трахаться прямо над волнами… Только прошу тебя, брось это ружье и помоги мне. Я все для тебя сделаю, обещаю…
Он продолжал бормотать бессмысленные слова, а сам все отползал и отползал от надвигающейся на него обнаженной, окровавленной богини, пока не наткнулся спиной на что-то твердое, наполовину закопанное в песок. Камень? Нет, вроде бы металл. Кольцов со стоном повалился на бок, попытался дотянуться до твердого предмета. Пальцы сомкнулись на пластиковой рукоятке, нащупали металлическую скобу, спусковой крючок…
Ракетница.
«Благодарю тебя, господи!»
Времени на раздумья не оставалось. Оксана была уже в пяти шагах, уже поднимала ружье, чтобы ударить. Молясь, чтобы пистолет был заряжен, Кольцов выбросил вперед руку с ракетницей и потянул тугой крючок на себя.
Перед глазами у него вспыхнул огненный цветок. Ракета, шипя, прочертила короткую сверкающую дугу и ударила Оксану в живот.
Девушка закричала.
Кольцов, приподнявшись на локтях, смотрел, как она зажимает руками расползающееся по животу темное пятно. Богиня мщения в одно мгновение превратилась в маленькую, смертельно напуганную девочку.
«Смертельно, — подумал Максим. — Ключевое слово — смертельно».
Он смотрел, как его бывшая подруга корчится на песке, и не испытывал ничего, кроме холодного любопытства естествоиспытателя. Как выглядит смерть под водой, он уже видел. Теперь пришла пора посмотреть, как выглядит смерть на суше…
— Ты убил ее, — произнес чей-то голос у него за спиной. — Зачем ты убил ее, Максим?
Кольцов вывернул шею так, что хрустнули позвонки. Оказывается, он почти дополз до уродливой лачуги сумасшедшего старика — до нее оставалось от силы пятнадцать шагов. А на полпути между ним и хижиной стояла Татьяна.
Она тоже была совершенно обнаженной. И выглядела куда соблазнительнее, чем Оксана. Но Максиму сейчас было не до эротических переживаний.
— Я защищался, — прохрипел он. — Видишь гарпун? Она стреляла в меня. Хотела убить…
— Хотела? — усмехнулась Самойлова, и Кольцов вдруг подумал, что если она дотронется до него, то ее руки будут такими же ледяными, как и у Оксаны. — Но убил ее ты. Как и моего мужа, да, Максим?
— Нет! — взвизгнул Кольцов. — Я не убивал Олега! Это был несчастный случай! Несчастный случай, понимаешь?
Татьяна подошла ближе и присела рядом с ним на корточки. Прямо перед собой Максим видел ее крепкие маленькие груди с выпуклыми коричневыми сосками. Кожа ее отливала голубым и казалась почти прозрачной.
— Ты ударил его в спину, — сказала она спокойно. — Олег всегда опасался, что ты сумеешь оказаться у него за спиной. Поэтому всегда шел вторым. Но ты перехитрил его.
Кольцову показалось, что в голосе ее промелькнуло что-то вроде уважения. Внезапно он понял, что врать больше не имеет смысла. Что все, что он сейчас может ей сказать, не будет иметь никакого значения. Все, кроме…
— Танечка, — задыхаясь от волнения, проговорил он, — Танечка, я люблю тебя. Я сделал это ради тебя. Я не мог выносить этого унижения, пойми! Он жил с тобой, спал с тобой, он сделал из тебя икону и молился на тебя… А какое он имел право? Ведь ты же для меня предназначена, ты же моя судьба, я люблю тебя, Танечка…
Татьяна негромко засмеялась.
— Пять минут назад ты признавался в любви Оксане. А потом застрелил ее.
Она снисходительно потрепала его по щеке и выпрямилась во весь рост.
— Может, ты и меня застрелишь, а, Макс? У тебя в ракетнице как раз остался один патрон.
Кольцова будто хлестнули по лицу мокрой тряпкой. Он приподнялся на локтях и швырнул пистолет прямо ей под ноги.
— Таня! Да как ты могла подумать! Я — тебя? Да я ради тебя весь мир на колени поставлю! Вот увидишь, это не просто слова. У тебя будет все, все, понимаешь? То, что тебе давал Олег, — пыль по сравнению с тем, что дам тебе я! Только будь со мной, Танечка! Я никогда никого не любил, кроме тебя!
— Как трогательно, — сказала Татьяна, поднимая ракетницу. — А я никогда не любила никого, кроме своего мужа.
Она направила пистолет на Максима и улыбнулась.
— Если ты думаешь, что я не смогу выстрелить в тебя, ублюдок, то сильно ошибаешься. Я сделаю это с удовольствием. Но, поскольку ты так красиво говорил здесь о своих чувствах, то я, пожалуй, дам тебе шанс.
— Шанс? — растерянно переспросил Максим. Он не мог поверить, что так ошибся в этой женщине. Как ему могло показаться, что она на его стороне? Что она разгадала его замысел, но не осуждает его, а даже в некоторой степени гордится им?
— Если ты сумеешь переплыть лагуну, я обещаю оставить тебе жизнь. Не буду преследовать тебя, не сдам тебя полиции. Живи, если сможешь. Но сначала ты должен переплыть лагуну.
— Я ранен, — быстро сказал Кольцов. — Как я поплыву с такой железкой в ноге?
Ствол ракетницы уперся ему в переносицу.
— А вот это меня уже не волнует. Ставки сделаны, как говорят в Лас-Вегасе. Ну же, я жду!
Максим неловко развернулся и пополз к воде. Правую ногу как будто поджаривали на адской сковороде, левую сводило судорогой каждый раз, когда торчавший из нее гарпун задевал за камень или втыкался в песок. «Ничего, — думал он, стараясь не закричать от боли, — я переплыву эту чертову лагуну. На одних руках переплыву. Подумаешь, гарпун…»
Оказалось, однако, что он недооценил все коварство Татьяниного замысла. Дно лагуны у самого берега состояло сплошь из острых, как бритва, кораллов и скользких камней. Руки Максима превратились в изрезанные и кровоточащие куски мяса прежде, чем он добрался до настоящей глубины.
Когда дно под ногами Кольцова наконец провалилось вниз, он сделал глубокий вдох и перевернулся на спину, едва сдерживаясь, чтобы не завыть от боли. Черный купол южного неба висел над ним, отражаясь в водах лагуны россыпью крупных звезд.
До берега было метров двадцать. «Спасен, — подумал Максим. — Даже если она сейчас выстрелит в меня, то наверняка не попадет».
Мысль эта не принесла ему никакой радости. Все, что происходило с ним в последние полчаса, казалось кошмарным сном, и единственным желанием Максима было поскорее проснуться.
Что-то с силой потянуло его вниз. Он глотнул соленой воды, вынырнул, отплевываясь, забил руками по неподвижному зеркалу лагуны.
И снова ушел под воду.
Максим был хорошим пловцом и неплохим ныряльщиком. Перед тем как уйти на глубину, он успел как следует вдохнуть воздух. Его тренированным легким этого должно было хватить минуты на полторы.
Сначала он ничего не увидел — поднявшаяся со дна илистая муть клубилась вокруг, словно дымовая завеса. Он чувствовал, что кто-то, вцепившийся сзади в пояс его джинсов, тянет его все глубже и глубже. Пытался извернуться, чтобы схватиться с невидимым врагом врукопашную, и не мог.
А потом хватка ослабла, и Максим все-таки повернулся к своему противнику.
У него за спиной скалился Олег. У Олега было посиневшее, раздувшееся лицо и мертвые, лишенные всякого выражения глаза.
Но он улыбался.
19
Старик сидит в своем кресле, скрипучем и древнем, отхлебывает из банки дрянное американское пиво и смотрит на воды лагуны. Он сидит так много, много дней. Так много, что уже не помнит, сколько их было.
Не помнит, менялся ли узор созвездий над островом. Приплывали ли на остров корабли с изящными изогнутыми носами, с грузом мирры, золота и черных жемчужин, которые порой снятся ему в красочных снах.
Он не помнит, как его зовут. Он — повелитель Пунта, и этот ничего не значащий уже много тысяч лет титул заменяет ему имя.
Боги стареют, вот печальная истина, которую открывают для себя все бессмертные на этой земле. Боги становятся дряхлыми и забывчивыми. Они перестают вмешиваться в судьбы людей, предоставляя их самим себе. Когда-то старику казалось забавным играть с людьми, искажая или выпрямляя линии их судеб. Это время прошло. Теперь он устал и потерял интерес к играм. Если людям хочется играть, он не мешает им — только и всего.