Европа, тюрки, Великая Степь - Аджи Мурад. Страница 53

Впрочем, здесь всегда даже самые набожные помыслы хорошо уживались с приземленным поведением. В XI-ХII веках в храмах Киевской Руси зазвучали и политические мелодии, они тогда впервые послышались там. Политизация религии была нормой для Европы и нехарактерна для Востока… В недрах тенгрианства благодаря русским начали зреть несогласия.

Оставаясь по своим корням западной страной, варяжская Русь приняла чуждую ей восточную духовную культуру. А это невозможно. Русь даже теоретически не приняла бы ее — другой генетический код! В «степной» Церкви, названной на II Эфесском соборе (449 год) Скифской, как бы сошлись воедино Запад и Восток. Прийти к компромиссу они не могли, их раскол был делом времени.

Самая восточная — и географически, и по духу — епархия Скифия тогда уже была в долгой изоляции. Ей не простили евреев, принятых под защиту. Ей помнили прошлое величие Аттилы. Многого не могли забыть римляне и греки… Лишь церкви Кавказа, которые вместе с кипчаками хранили верность Богу, поддерживали с тюрками какие-то отношения. Собственно, это и было то, что некогда называлось восточной Церковью.

Правда, Кавказ подвергся давлению Рима, склонявшего его пастырей к вере только во Христа. В Армении эта попытка отчасти удалась, там в 1198 году появилась община христиан-католиков, потом она бежала и в 1717 году обосновалась в Венеции… Но на большой Руси «маленького» раскола быть не могло. Другие масштабы — раскол здесь европейцам надо было готовить старательно и долго.

И его готовили, не упуская даже мелочей…

Тенгрианство отличала свобода — администрации, как папство, оно не имело. Важнейшие вопросы по восточной традиции решали «кругом» — на Соборах, которые созывали по мере необходимости. Тюрки не администрировали свою духовную жизнь, у них был иной обычай. И это стало их минусом, надеясь на Бога, они оплошали сами. Тюркское духовенство словно забыло, что Европа для них была «чужим монастырем», в котором действовал «свой устав»! Тюрки и здесь отставали из-за своей консервативности и чудовищного упрямства.

Слабостью тенгрианства оказалось даже то, что в отличие от западной Церкви, где богослужение велось на латыни, оно пользовалось местными языками. Желание сделать службу понятной обернулось бедой — внесли разброд, который вел к разобщению, дробил паству на национальные области и государства. Иначе говоря, Духовный институт Великой Степи рассыпался, он никогда не был единым, монолитным… И это тоже взяли на учет в Ватикане. Разведка папы работала блестяще.

Столкнувшись с европейской культурой, тенгрианство понесло урон из-за своей неорганизованности. В Европе действительно были свои порядки и правила. Отсюда уязвимость.

Запад не принял свободу духа Великой Степи, не потерпел ее в своем духовенстве. Свои взгляды на культуру и ценности он проявил сперва на Никейском соборе 325 года, а потом на Халкидонском соборе 451 года. Там оформляли Церковь прежде всего как организацию!

Греки догадались, что тюрки не пойдут на роль главы христианской Церкви, им стал византийский император Константин. А не тюрк, которому Константин платил дань! В Риме христианской Церковью до IX века тоже управлял император. А в Дешт-и-Кипчаке такого не было — никогда! Тюркские ханы не помышляли о власти над Церковью, которая понималась как власть над Богом. Ханы просто не допускались к решению церковных дел. Светское и духовное в Великой Степи жило каждое своей жизнью.

Поначалу так было и на Руси. Первым, кому стало тесно под крышей храма, был князь Андрей Боголюбский (1111–1174), во всей «степной» епархии он единственный увидел не силу духа религии, но силу ее власти. (Вот оно, варяжество! Вот он, Запад!) С той минуты желание подчинить себе Церковь или хотя бы часть ее не оставляло русского князя, как не оставляло оно когда-то греческого императора Константина. А потом и папу Григория Великого.

Но ни строительством пышного храма во Владимире, ни даже похищением для него драгоценной киевской реликвии, иконы Пресвятой Богородицы, князь Андрей Боголюбский ничего не доказал… Ему явно не хватало римского терпения и греческого коварства. Он был слишком прямолинеен (сказывалась кипчакская кровь матери).

И хотя князь повелевал изображать себя с нимбом над головой, однако святее он не становился. Вмешиваться в церковные дела и ему возбранялось. Конфликт между Церковью и светской властью на Руси, заложенный в ее недрах, вызрел к XII веку. Он был неминуем: столкнулись две психологии, два миропонимания — восточное и западное… Не вдаваясь в детали, лишь отметим, что князь Андрей за дерзость поплатился, Бог покарал его — «хотя самовластьцем быти», сказали современники из окружения князя, зверски убив его в ночь на 30 июня 1174 года.

Бог сберег тенгрианскую веру и во времена монгольского правления в Дешт-и-Кипчаке, названном уже Золотой Ордой. Правда, монголы и не стремились что-либо подчинить — тенгрианство было близко им. Хан Батый, придя к власти, построил храм, пожелал креститься, его сын Сартах был священнослужителем, дослужился до дьякона. Монголы либеральны были во всем, они освободили русское духовенство от уплаты дани, а храмы и монастыри взяли под защиту от русских князей, которые запускали руки в церковные карманы, как в свои.

Золотой Век православия на Руси совпал с монгольским владычеством. «Яса Чингисхана» предоставляла Москве защиту и освобождение от дани и податей в обмен на обещание молиться за хана и его семейство… Больше всего выиграли от монгольских милостей монастыри.

В XIV веке русские выстроили у себя столько же монастырей, сколько их было построено в стране за четыре века, прошедших со времен ее отхода от язычества. К 1550 году на Руси насчитывали двести с лишним монастырей. К сожалению, российская историография всему этому не придает значения, настаивая на страданиях Русской православной церкви при монголах. При этом сознательно забывая добавить, что русской Церкви тогда не было в природе, она образовалась только в 1589 году, через сто с лишним лет после так называемого татаро-монгольского ига.

На разрыв со Степью Москву умело подбивала Византия. Подписав в 1439 году Флорентийскую унию, греки окончательно отвернулись от Бога Небесного, превратились в тайное оружие Рима.

Именно греческие правители стали «подправлять» русскую духовную жизнь, а потом и политику. Это они утвердили мнение, будто Русь приняла крест не от Степи, а от Византии. Их не смущало, что в истории Греческой церкви факт крещения ею Руси не зафиксирован! Грекам важно было связать молодое и неопытное государство церковными узами, идеологией привязать к себе. Это им, к сожалению, удалось.

А началось грекофильство с 1393 года, когда греческий патриарх написал в Москву князю Василию I письмо, что, «мол, по слухам», на Руси есть Церковь, но нет царя: «Невозможно христианам иметь Церковь, а царя не иметь. Царство и Церковь имеют между собой тесное единение и общение, и невозможно отделить одно от другого».

Запад начал подыгрывать московским правителям, льстить им, желая видеть в их лице союзника против тюрков. С этого письма и начиналась большая политическая игра, Москву принялись убеждать в ее величии и особой роли.

…Собственно духовный институт Великой Степи христианами Европы был признан с V века (II Эфесский собор, 449 год), по прошествии времени он имел ряд митрополий (Астраханскую, Брянскую, Казанскую, Киевскую, Владимиро-Суздальскую, Рязанско-Муромскую, Елецкую, Сарайскую, Тамбовскую и другие), резиденция патриарха размещалась в Великой Степи. Как самостоятельная существовала Албанская (чисто христианская) церковь на Кавказе, ее основали в 304 году, до 1836 года просуществовала она.

На Руси своей Церкви не было — греки лукавили и здесь. Отсюда это их, «мол, по слухам», есть Церковь, хотя прекрасно знали, что ее нет. Лишь к 1448 году Москва получила право на митрополию. [53] Первым ее епископом стал Иона, с него началась русская автокефалия (церковная самостоятельность). Но — под присмотром тюркского духовенства.