Комсомолец - Федин Андрей. Страница 47

«Ну, наконец-то, – мелькнула в голове мысль. – Отстрелялся. Мавр сделал свое дело, мавр может вымыть тело».

Из машины выбрались люди в милицейской форме. Захлопали дверцы.

«Самое время сваливать, – подумал я.

Вернулся водитель машины скорой помощи. Забрался в микроавтобус, закурил. В мою сторону мужчина не глядел – посматривал во двор Рихарда Жидкова. Я встал с лавки, стряхнул с брюк лузгу. Не стал дожидаться, пока явившиеся на вызов бригады обратят на меня внимание. Лениво повертел головой, будто раздумывал, куда пойти. Сунул под мышку газету, подхватил чемодан и поспешил прочь от уже поднадоевшего мне дома номер тридцать восемь по улице Александра Ульянова.

Я изначально не ставил себе цель вершить правосудие. Что случится с Рихардом Жидковым дальше, меня мало интересовало. Посадят его в тюрьму или приговорят к высшей мере наказания – не имело значения. Сумеют ли милиционеры доказать, что именно Жидков убил тех людей, что зарыты в его огороде? Не факт. В девяностых подобными вещами не заморачивались. Быстро повесили трупы на умершего старика, не особенно заморачиваясь доказательствами (или я о тех доказательствах просто не знал?).

Меня не покидали мысли о том, что я так и не раздобыл железного подтверждения причастности Рихарда Жидкова к убийствам тех людей, чьи кости лежали в земле рядом с его домом. И даже сам себя до конца не убедил, что Рихард и был тем самым Зареченским каннибалом. Похищение и хранение оружия – не убийства и каннибализм.

«Пусть хоть в этом времени следствие поработает», – подумал я.

Считал: получится у советской милиции доказать причастность Рихарда Жидкова к убийствам или нет – то отдельный разговор.

Но уже за похищение человека и незаконное лишение свободы Каннибалу светил реальный срок. Так что у него долго не будет возможности закапывать под своими окнами новые кости. Если он вообще когда-нибудь вновь окажется на свободе: я все же надеялся, что милиция не позволит трупам из огорода Жидкова стать «висяками». Я размахивал свернутой в трубку газетой, шагал по тротуару в тени деревьев. В очередной раз размышлял, стоило ли мне вообще ввязываться в связанные с преступлениями делишки.

«Может, стоило ограничиться только спасением от маньяка Светы Пимочкиной?» – в очередной раз промелькнула в моей голове мыслишка.

Я снова отмахнулся от нее как от постыдной. Вспомнил лицо сидевшей в подвале Зареченского каннибала женщины, той самой Даши со шрамом на верхней губе. Представил, что ей пришлось пережить и что могли испытать другие жертвы Каннибала. Вновь пообещал себе, что не буду играть в сыщика или мстителя, а всего лишь подправлю кое-какие моменты будущего.

Я зажмурился, шагнув на ярко освещенный участок тротуара. Опустил взгляд на неровный асфальт, на свои поношенные туфли и потертые штанины. Отметил, что теперь смогу немного приодеться. Не факт, что взятых в доме Жидкова тридцати рублей хватит на полное обновление гардероба (о нынешних ценах на одежду я пока имел очень приблизительное представление), но уж на новые брюки их должно было хватить (а может, и на обувку).

«Тридцать рублей, – подумал я. – Скромно нынче платят за разоблачение маньяков».

До автобусной остановки мне оставалось идти меньше сотни шагов, когда я услышал звонкий оклик.

– Гражданин!

Автобуса я на горизонте не наблюдал. Спешить к остановке не видел смысла. Поэтому позволил себе проявить любопытство: оглянулся в поисках «гражданина». Но вместо подозрительного человека в мешковатом костюме и серой шляпе (именно с таким образом ассоциировалось строгое слово «гражданин») увидел, что меня догоняли молодые мужчины (лет по двадцать пять) в модной по нынешним временам одежде и с красными повязками дружинников на рукавах.

– Гражданин! – крикнул один из дружинников, обладатель рыжей шевелюры и таких же рыжих усов. – Да, да! Мы к вам обращаемся! Стойте!

Рыжий дружинник указал на меня пальцем, точно взял мою фигуру на мушку пистолета. Так и бежал – с вытянутой рукой. Вторую руку он прижимал к карману, в котором позвякивали монеты. Его черноволосый напарник чуть отстал, шумно дышал, будто гнался за мной десятки кварталов – от самого проспекта Ленина. То и дело смахивал со лба капли пота. Звуки шагов дружинников эхом отражались от стен домов. На груди у мужчин, точно капли крови, блестели комсомольские значки.

– Стою, – откликнулся я.

Поставил чемодан на землю. Подавил желание картинно поднять руки. Похлопал себя по бедру свернутой газетой. Почувствовал диссонанс: утро – дружинники. Эти два понятия в моем представлении не сочетались. Потому что со слов Могильного и Аверина я представлял: дружинники дежурили по вечерам, кружили по городу по редко освещенным фонарями улицам, распугивали преступников. Увидеть парочку мужчин с красными повязками утром я никак не ожидал. И точно не представлял, чем привлек их внимание.

– Народная дружина, – выдохнул рыжий.

Мужчина показал повязку на рукаве, вынул из кармана с переставшей позвякивать мелочью корочки – продемонстрировал их мне (в закрытом виде). Его напарник не потрудился ничего предъявлять, лишь пытался успокоить дыхание. В этом времени я пока отыгрывал роль наивного юноши, потому не заглянул в документ, не проверил подлинность печати и не сверил фотографии с образцами реальных физиономий дружинников. Только кивнул и вопросительно приподнял брови.

– Чем могу помочь? – спросил я.

– Что в чемодане? – выдохнул черноволосый.

Он наконец сумел выпрямиться, чуть отдышался.

– Это ваш чемодан, гражданин? – спросил рыжий.

Мне вдруг почудилось, что я вновь очутился в Зареченске девяностых годов и встретил милицейский патруль. Вот только тогда грозный вид и тон охранников правопорядка подтверждали автоматы Калашникова. Сейчас же… Я посмотрел на дружинников. Из атакующего арсенала те имели лишь свистки на тонких веревках, а вместо милицейской формы и бронежилетов – красные ленточки на рукавах и значки с изображением серпа и молота, с надписью «Дружинник».

– Конечно, мой, – сказал я. – А чей же еще?

Дружинники переглянулись.

– Раннее утро, и ты тут… с чемоданом, – сказал черноволосый. – На вокзал, что ли, собрался? Или спер его где-то? Что-то мы раньше тебя в нашем районе не видели!

Я вдруг словно увидел себя со стороны: щуплый парень в поношенной одежде (а-ля беспризорник), несущий откуда-то рано утром чемодан. Подозрительная личность.

– И… откуда ты его несешь? – спросил рыжий.

Мужчина шагнул в сторону – отрезал мне путь к ближайшему переулку.

«Твое-то какое дело?!» – хотел возмущенно гаркнуть я: правильно реагировать на подобные наезды в прошлой жизни научился. Но прикусил язык. Вспомнил, что «наивный юноша» обязан был ответить грозным дружинникам совсем иначе.

– От знакомых иду, – проблеял я. – Вещи у них оставлял, перед тем как мы в колхоз на картошку поехали. Вот, теперь забрал, отвезу в общагу.

Мужчины оглядели меня с ног до головы, будто прикидывали, походил ли я на студента.

– И где живут твои знакомые? – спросил черноволосый.

– На Александра Ульянова, – сказал я.

– Да неужели? – встрепенулся рыжий. – И какая у них фамилия?

На его лице появилась торжествующая улыбка.

Я насупился, как и поступил бы на моем месте настоящий первокурсник.

– Вам-то что? – сказал я. – Зачем вам их фамилия? Можно подумать, вы всех жителей в этом городе пофамильно знаете.

Улыбка рыжего дружинника превратилась в ухмылку.

– В городе-то, может, и не знаем, – сказал мужчина. – Но улице Ульянова – всех. Я там родился, вырос и живу, чтоб ты знал. Так от кого ты тащишь вещички?

– От Пимочкиных, – «нехотя» пробормотал я.

– Это которые двадцать пятом доме живут?

– В тридцать втором, – сказал я.

– Точно, – сказал рыжий. – В тридцать втором.

Кивнул своему напарнику.

– И что лежит у тебя в чемодане? – спросил черноволосый.