Да здравствует король (ЛП) - Хара Кай. Страница 59

Теперь мы друзья, связанные смертью и общим переживанием горя.

— Что тебе нужно? — Он добавляет.

— Больше этого, — говорю я, поднимая свой бокал и осушая его.

— Тебе следует отказаться от бутылки, приятель. — Предупреждение исходит от Риса, который смотрит на меня с беспокойством в глазах.

— Отвали.

— Слушай, я знаю, что тебе больно…

— Отвали. — Прорычал я. — Ты можешь просто дать мне спокойно выпить. Мы находимся на моей частной территории, я никуда не собираюсь ехать, я не собираюсь садиться за руль, у меня нет телефона. Я не подвергаю опасности ни себя, ни кого-либо еще, так что позвольте мне просто напиться, чтобы не думать о том, что мою мать убили десять лет назад, а я только сейчас об этом узнал.

— Мы просто хотим убедиться, что ты в безопасности.

Рис рядом с Фениксом, и они оба стоят надо мной. Я сижу в шезлонге у костра на восточной части территории. Рядом со мной лежит бутылка скотча, почти пустая.

— Тогда возьмите стаканы, сядьте и молча смотрите на костер вместе со мной, пока я буду напиваться до чертиков.

Феникс бессловесно кивает, они садятся по обе стороны от меня и, к счастью, делают то, что я говорю. Я даже не знаю, как разобраться в том водовороте дерьмовых, противоречивых и непонятных эмоций, которые я сейчас испытываю.

Один пятиминутный разговор может изменить основу вашей жизни и все, во что вы верите. Как мне совместить десять лет презрения к ней с печалью и неожиданным горем от ее потери. Я так долго ненавидел ее, и в один момент мне приходится одновременно любить и оплакивать ее.

Злость и обида на то, что я каким-то образом потерял ее во второй раз, даже не сумев найти, чернотой завладели моей душой. Я не должен был искать ее. Жить с верой в то, что она ушла от нас, менее больно, чем знать, что она мертва гораздо дольше, чем я думал ее искать.

Мы молча пьем уже несколько часов. Если я думал, что алкоголь заглушит боль, то я ошибался. От него все становится только хуже. Он обостряет каждую мысль, каждую ненавистную эмоцию в моем теле, каждую порочную мысль. Он подпитывает черную яму негатива внутри меня.

Сквозь туман темноты пробивается яркий смех, легко прорезая его. Он отчетливо звучит среди моих беспорядочных мыслей.

Я знаю этот смех. Я бесчисленное количество раз пытался вырвать его из рук его обладателя.

Беллами.

Я поднимаю глаза и вижу ее издалека, идущую к костру. Она говорит по телефону и оживленно идет к нам, почти скачет. Счастье просачивается из каждой ее поры. На ней байкерские шорты, безразмерный свитер и кроссовки с носками Nike.

От нее захватывает дух.

Она отвлекает.

Подняв глаза, она видит, что я смотрю на нее, и улыбается, помахивая мне свободной рукой. Ее рука немного колеблется, как будто она чувствует, что я в полной заднице. Как будто она видит это в моих глазах.

Может быть, ее свет сможет вытащить меня из темноты.

Когда она подходит ближе, я слышу, как она говорит:

— Хорошо, мама, поговорим позже. Я тебя очень люблю, повеселись с Дэйвом.

Если счастье просачивается из ее пор, то яд вытекает из моих. Этого небольшого обмена достаточно, чтобы тьма снова сомкнулась вокруг меня.

Яд просачивается сквозь меня, наполняя мои вены и топя в горечи.

Мое поле зрения сужается.

— Эй. — Говорит она, приближаясь к нам. — Привет, ребята. — Она слегка машет им рукой.

Рис слабо машет ей в ответ.

— Какого хрена ты здесь делаешь?

Этих слов достаточно, чтобы остановить ее на месте. Хорошее настроение и доброта, которыми она была овеяна, врезаются в кирпичную стену, которая является моей яростью.

— Роуг. — Рис выкрикивает мое имя, вскакивая на ноги. Его тон — предупреждение.

Не делай того, о чем потом пожалеешь, — говорит он.

Очень жаль. Я нахожусь в режиме самоуничтожения.

Я оборачиваюсь к Беллами, которая все еще стоит на месте с озадаченным выражением лица. Она в замешательстве от происходящего.

— Я спрашиваю, какого хрена ты здесь делаешь, Беллами?

— Я тебя слышала. — Она говорит, задрав подбородок. — Это шутка?

Ее маленький акт неповиновения громко и ясно дает понять, что она не отступит. Она не собирается отступать.

Отлично. Она хочет играть, а у меня есть потребность уничтожить.

Голос внутри меня пытается прорваться на поверхность, но я не слушаю его. Я не слышу, что он говорит.

Только не она. Не она. Не она.

— Ты мне надоела.

Она не отвечает, только скрещивает руки и смотрит на меня.

— Да что с тобой такое? Я думала, мы уже прошли стадию твоего мудака.

— Осторожнее, — говорю я, огрызаясь на нее. — Тебе стало слишком комфортно. Ты забыла о своем месте и о том, с кем имеешь дело. Я сказал, что у нас эксклюзивные отношения, а не то, что ты можешь приходить и уходить отсюда, как будто это место принадлежит тебе. Или владеть мной. Ты просто вкус месяца. — Я сделал паузу, размышляя. — Или, может быть, недели. Это уже немного приелось.

— Зачем ты это делаешь?

Легкая дрожь в ее голосе — единственный признак того, что я ее понимаю.

— Потому что ты мне надоела. — Я пожимаю плечами.

Чисто. Просто. Перерыв.

Это то, что нам нужно.

Так почему же у меня болит левая сторона груди, когда я наношу каждый удар.

Я делаю глоток из бутылки скотча, которую держу в руке, и закрываю глаза, чтобы не видеть, как она уходит.

Но когда я открываю их снова, она все еще здесь. Почему она все еще здесь?

Мои слова уже должны были прогнать ее.

— Почему ты все еще здесь?

— Я пытаюсь понять, пьян ты или просто придурок.

Я мрачно смеюсь. Звук отвратительный.

— И то, и другое, — говорю я холодно, отстраняясь от ситуации. — Ты была такой же, как и все остальные девушки. Хороша для того, чтобы продержаться несколько дней, а потом перейти к другой. Я скажу, что трахалась ты лучше многих.

Она пытается скрыть это, но эти слова наносят удар.

Она делает шаг назад, ее взгляд скользит сначала по Фениксу, потом по Рису. Они неподвижно стоят по обе стороны от меня. Я чувствую их недовольство. Им нравится Беллами, они считают, что она мне подходит. Возможно, им не нравится, как я с ней разговариваю, но они всегда меня прикроют.

Она уходит.

Ее шаги размеренны, и я знаю, что она пытается сохранить размеренность шагов, чтобы не убежать, потеряв самообладание.

Я знаю, что причинил ей боль.

Я смотрю, как она уходит в глубь дома. Молчание затягивается, прежде чем Рис нарушает его.

— Ты чертов мудак. — Он говорит, качая головой. — Я знаю, что ты горюешь, что все еще тяжело и ты не знаешь, как это пережить, но это не то. — Он уходит, засунув руки в карманы.

— Да, уходи. Посмотрим, будет ли мне до этого дело.

— Я не уйду, Роуг. Ты, придурок. — Он сказал это с явным разочарованием в голосе. — Я иду за Беллами, чтобы попытаться исправить беспорядок, который ты только что устроил. Потому что, обещаю тебе, ты пожалеешь об этом завтра, когда не будешь так злиться и выходить из себя. Я гарантирую это, даже если ты сам себе в этом не признаешься.

Он ушел, не сказав больше ни слова.

— Что-нибудь еще хочешь добавить? — бросаю я в сторону Феникса.

Он качает головой.

— Ну вроде все.

Он направляется за ним, затем останавливается и поворачивается ко мне.

— Я знаю, что тебе больно, ты имеешь на это полное право. Но применять словесный огнемет к единственной девушке, о которой ты когда-либо заботился, — это не тот способ справиться с этим.

Именно это я и делаю. Я хочу накричать на него. Я отталкиваю людей. Лучше причинить боль, чем быть обиженным.

Гневная энергия проносится по моему телу, как удар смертоносной молнии. Я поднимаюсь на ноги, гневно вышагивая под старым дубом. Я не могу это контролировать.