Охота на гончих - Федотова Надежда Григорьевна. Страница 122

Норманн, уже порядком ушедший вперед и потому не расслышавший ни слова из короткой беседы, кивнул. Потом сделал знак Мартину и свернул в сторону большого дома. Мак-Тавиш нога за ногу поплелся за ним.

Нэрис, зябко кутаясь в плед, приложила ладонь к горящему лбу и вздохнула. Не обошлось. Оно и понятно: несколько часов кряду в одном платье по холоду пробегать, в снегу от души поваляться – а после на чудо надеяться?.. Тут и посильней человек с простудой сляжет. Как же горло саднит. И нос распух совсем да не дышит. С лихорадкой грудной, конечно, она вряд ли свалится, но… как же все это некстати! «И настойки больше нельзя, – с сожалением подумала леди, косясь на раскрытый саквояж, – уж больно крепкая. Молока с медом, укутаться потеплей, пропотеть хорошенько – даст бог, к утру полегчает». Она проводила взглядом скрывшихся за перегородкой мужчин и спустила ноги с кровати. Молоко было на полочке в сенях. Если его, понятно, за два дня не выпили. Но Ивар козьего не любит, так что…

– Ты куда?

Быстро вернувшийся муж, за спиной которого маячил Мэтью, поймал ее уже на пороге комнаты.

– Да я за молоком, Ивар, – сказала Нэрис. – Вон оно, в крынке.

– Иди ложись, – сердито велел он. – Сам принесу. За ночь не набегалась? Ложись в постель, говорят тебе! А ты, Мэт, здесь подожди, я быстро.

Тот кивнул. Нэрис тоже спорить не стала. «Сам так сам, – подумала она, вновь забираясь на кровать. – Мне так даже и лучше… Ох, как ноги крутит!» Леди опустила тяжелую голову на подушку и свернулась калачиком, из-под полуопущенных ресниц наблюдая за мужем. Ивар вынул из сундука ларец, из ларца – писчие принадлежности, присел за стол и торопливо нацарапал на листе бумаги несколько строк. Даже перечитывать не стал – сразу песком посыпал. И, отряхнув, свернул трубочкой.

– Отнесешь это хозяину «Щербатой секиры», – сказал он Мэтью, капая воском на срез листа. – Скажешь, что срочно. Если его на месте не окажется – иди прямо к хозяйке. Ей можно доверять полностью. – Лорд запечатал свиток и протянул Мак-Тавишу. – Лучше лошадь возьми, чтоб быстрее. Здесь не дадут, но на постоялом дворе хоть какая кляча найдется… В кабаке не задерживайся, письмо отдашь, и назад. Все понял?

Мэт еще раз кивнул. Сунул свиток за пазуху, натянул капюшон и исчез. Нэрис, прикрыв веки, зарылась лицом в подушку. Шаги, хлопок двери, скрежет опускающегося засова, снова шаги… «Про молоко забыл», – подумала она. Потом почувствовала, как просела перина с краю кровати, и улыбнулась:

– Нехорошо, Ивар. Мэт с Марти жизнь мне спасли, а ты их на мороз?

Плечи ее укутал медвежий полог, волос коснулась жесткая шершавая ладонь.

– Ничего им не сделается, – услышала леди. – Деревенские же, хоть паши на них, хоть пляши. Ну, как ты? Совсем худо?

– Терпимо…

Нэрис, перевернувшись на спину, открыла глаза. Ивар сидел рядом, сгорбившись, и смотрел на нее. Вид у него был больной, лицо серое, а глаза в полутьме казались совсем черными. Словно прорези маски, подумала Нэрис. И почувствовала, как по спине пробежал неприятный холодок: точно такое же лицо было у брауни тогда, в гостиной. Расцвеченное багровыми отблесками огня, застывшее и… чужое. Леди Мак-Лайон порывисто приподнялась на постели:

– Ивар!..

– Ш-ш-ш, – отозвался он, укладывая ее обратно. – Тихо. У тебя жар. Надо поберечься, котенок. А еще лучше – поспать. Лекарство выпила?

– Да, но…

– Вот и умница. – Он подтянул край полога повыше. Потом, наклонившись, коснулся губами ее лба и уже хотел было выпрямиться, как скользнувшие из-под одеяла тонкие руки жены крепко обвили его шею. И столько в этом привычном жесте было отчаяния, столько невыплаканных слез, что лорд вздрогнул. Маска, сковавшая лицо и пустившая корни в самое сердце, дала трещину: темнота внутри и снаружи вдруг вспыхнула разноцветными искрами, с удвоенной силой загудел огонь в очаге, в нос ударил запах прелой соломы, смешанный с резким ароматом полыни, боль в сломанной руке прошила насквозь, отдаваясь в каждой мышце, в каждой царапине – невыносимая, необходимая. Боль чувствовать себя живым.

– Нэрис, – глухо прошептал Ивар, закрывая глаза. – Нэрис!..

Держаться не осталось ни сил, ни смысла. Как корабль, отдавшись на милость ветра, на всех парусах несется к рифу, так лорд Мак-Лайон завис над пропастью и рухнул вниз. Навстречу самому себе, навстречу той, которая была рядом – всегда, несмотря ни на что. А она гладила его по голове, шептала что-то, прижавшись сухими горячими губами прямо к уху, и с каждым словом, с каждым прикосновением лопались в груди натянутые до предела невидимые струны – пока не осталось ни одной, пока не осталось вообще ничего, кроме блаженной пустоты внутри, и тепла, и ласковых рук, и этого тихого нежного голоса, повторяющего раз за разом, что все будет хорошо…

Сильный шторм не длится долго. Но выматывает подчас больше, чем самое тяжелое плавание. Дрова в очаге почти прогорели, над забытым котелком рассеялся пар, а лорд и леди Мак-Лайон все так же лежали, тесно прижавшись друг к дружке и не открывая глаз. Двигаться не хотелось. Не хотелось даже думать.

– Ты пахнешь дымом, – сказала Нэрис.

Ивар улыбнулся:

– Ты теперь тоже.

– Да… Сейчас бы в баню!

– Согласен. Мы, кажется, грязнее последнего побирушки. Надо будет завтра кого-нибудь попросить…

– А почему только завтра?

– Сегодня, – криво усмехнулся он, – найдутся дела поважнее. И мне еще очень повезет, если хоть пару часов сна урвать получится.

– Ты о Творимире?..

– О нем. Вячко сейчас его ищет, а когда найдет… Ждать, пока оборотень сам сюда заявится, – слишком большой риск. Придется брать на месте. И, если честно, я не имею ни малейшего представления, как мы это будем делать.

– Но вас же пятеро, если с русом!

– Четверо. Ульф останется с тобой. Ему эта идея все равно кость в горле, так что, как говорится, и овцы целы, и волки сыты. М-да. Только бы кого другого этим вечером собой не накормить.

– Все так плохо?

– Хуже некуда. Зверь совершенно неуправляем. Вся надежда на Мак-Тавишей: я сейчас однорукий, а Вячко… Ты же его видела. Дело, конечно, не в росте, боец он явно крепкий, но где куница, а где медведь? Творимира в свое время и пара матерых волков-перевертышей завалить не смогла.

Нэрис, вспомнив Ирландию, задумчиво кивнула.

– С другой стороны, – продолжил советник, открывая глаза, – ваш брауни не зря опасался огня. Он знал, что случится. Вопрос: знал ли он о том, что будет дальше?

Ивар посмотрел на жену. Та, словно почувствовав этот взгляд, зажмурилась еще сильнее. «Говорить? – лихорадочно билось в мозгу. – Или нет? Какой прок от этого, если Творимира, считай, все равно уже не вернешь?» Она заколебалась.

– Нэрис, я жду.

Леди глубоко вздохнула, уже почти решившись, и тоже открыла глаза. Однако, взглянув в лицо супруга, поняла, что вывалить на него страшную правду просто не сможет.

– У вас все получится, – после паузы сказала Нэрис. – Это главное. Остальное ты увидишь сам. Прости, милый.

Советник с тихим смешком откинулся на подушки. Его губы тронула кривая улыбка:

– Ясно.

На несколько минут в домике повисла тишина. Нэрис терзалась про себя, не смея взглянуть на мужа, а он… О чем думал он, было неизвестно. Тем не менее доискиваться правды лорд не стал. Помолчал, глядя в потолок и повернулся к жене:

– Тихоня говорил, вы на рынке в трактир завернули?

– Когда? – моргнула она. – А! Перед тем, как по головам получить?..

– Именно. Само заведение меня не интересует, но причина, по которой ты его внезапно покинула, – очень даже. Цитируя того же Тихоню: ты сидела вместе с остальными, потом вскочила как ошпаренная и со словами: «Я поняла!» – бросилась вон. Так что же ты поняла, Нэрис? То, что смерть кормилицы не была случайной?

– Нет, – нахмурившись, медленно сказала она. – То есть это не случайность, конечно, ее убили, но думала я вовсе не о том. Помнишь ту склянку? Которую отдала Эйнару Хейдрун?