Младший научный сотрудник-5 - Тамбовский Сергей. Страница 6

Нинка как картинка, 82 год, Нижнереченск

А не позвонила мне Нина ни вечером, ни утром, так что я остался в полном неведении относительно ее намерений и поступков. А на следующий день настала пора забирать маму из санатория – я, дабы не ударить в грязь лицом, нанял такси на полдня. Просто места знал, где это можно было сделать за недорого, вот и арендовал Волгу ГАЗ-24 вместе с водилой, шустрым заводским пареньком по имени Антоша. Выехали мы пораньше, чтобы успеть все дела сделать.

– Как машина-то? – завел я диалог на интересную мне тему, – часто ломается?

– Постоянно, – буркнул он, не желая, видимо, молоть языком зря.

Так что никакого диалога у нас не вышло, но я не расстроился, а вместо этого начал изучать проносящиеся за окном виды среднерусской природы. Из нашего Заводского района в сторону, где раскинулся мамин санаторий, была, собственно, одна дорога, через Петряевку и Доскино, ударение на первом слоге (было и второе Доскино, но оно совсем в другой стороне лежало). Нет, можно было вырулить и на столбовой Московский тракт, но это лишний крюк в добрый десяток километров. Так что лежала наша дальняя дорога в казенный дом через Доскино.

Это была узловая железнодорожная станция с кучей путей и тупиков, где сортировались грузы, следующие из столицы на восток и юго-восток. Она мне с детских лет знакома была, эта станция, у нас тут родственники по матери жили, так что меня периодически к ним сплавляли на выходные и праздники. Особенно врезались в душу кривые, как разбойники из Али-Бабы, сосны, росшие вдоль путей… так-то они обычно вымахивают на сотню метров вверх абсолютно в прямом виде, если в густом лесу. А на открытой местности вот так изгибаются во все тяжкие… и возле этих сосен, я, значит, и играл с друзьями в прятки, лапту, двенадцать палочек и калим-бамбу. По вагонам, которые в отстойниках отстаивались, мы тоже лазили, но уж замки не вскрывали и пломбы не трогали, тут с этим строго было.

Жили в этом Доскино бедненько, но весело, почти все жители работали в двух местах, на станции Доскино либо в совхозе с таким же названием. Совхоз на растениеводстве специализировался, картошка-капуста-морковка, огурцы в теплицах, поэтому ясно, что зимой холодной там особенной работы не было, народ поэтому пил горькую и пел песни…

Но ладно, хватит о грустном – миновали мы как станцию, так и совхоз с одноименным названием, постояли на переезде стандартные десять минут и уже катим по полям, по лесам, огибая Кировск, большой город-спутник нашего Нижнереченска, столицу химической промышленности. О, а это знаменитый кировский трамвай, который ходит через весь город, потом через всю кировскую промзону и разворачивается на полянке в лесу, протяженностью километров в 20 у него маршрут, не меньше. Был… а 21 веке никому это не стало нужно, трамваи с рельсами порезали и сдали на лом, остались одни кривые шпалы кое-где…

А после Кировска пошли сплошные сосновые леса вдоль берега реки, вот тут, недалеко от станции Желнино и притаился искомый мной санаторий-профилакторий имени товарища Микояна.

– Сюда что ли? – нарушил, наконец, молчание Антон, указывая на кривую стрелочку с кривыми же зелеными буквами «Санаторий» сразу после железнодорожной платформы Желнино.

– Ну а куда же, – подтвердил я.

– Я туда не поеду, – хмуро отрезал он, – там ямы по полметра и грязи полно, сядешь по самую ступицу.

– Ну припаркуйся тут где-нибудь, – предложил ему я, – а я мать приведу через полчаса примерно.

Через сотню метров прогулки по гудящему сосновому бору моему взору открылись ворота в санаторий… мать я нашел быстро, она уже с вещами сидела на лавочке возле административного корпуса.

– Здравствуй, сынок,– сказала она мне, – вот хорошо, что ты приехал, а то я сижу тут думаю, как мне домой добираться…

– Щас доберемся с комфортом, – пообещал ей я, – ты лучше про себя расскажи, как дела-то?

– Нормальные дела, – встала она со скамейки, а я подхватил сумку, – и вообще мне здесь понравилось – врачи вежливые, процедур много, питание отличное.

– В следующем году опять съездишь, – пообещал ей я, – а в том пакете что? – указал я на то, что она в руке держала.

– Аааа, – посмотрела она на него, – грибы тут. Все равно большую часть дня нечего делать было, вот я и ходила по соседним лесам, кое-что набрала.

– Пожарим с картошкой, – сообщил я, когда мы уже шли к выходу из санатория, – что за грибы-то?

– Белые и маслята…

– Мои любимые, – сообщил я, когда мы обходили очередную яму с водой.

– Да что ты все про грибы, да про грибы, – не выдержала она, – про себя лучше бы рассказал, а то, как уехал в Москву, ни слуху, ни духу.

– Да все путем, мама, – сказал я, – перевели меня в одну московскую контору, там теперь числюсь, зарплата побольше, перспективы получше…

– А жилье? – тут же выловила краеугольный камень советского быта она, – общежитие что ли дали?

– Бери выше, мама, целую квартиру выделили, аж в две комнаты… садись вот, – открыл я ей заднюю дверь Волги.

– Ух ты, – обрадовалась она, – сто лет на Волгах не ездила.

Потом она поздоровалась с водителем и мы тронулись в обратный путь.

– А в личной жизни у тебя что? – продолжила допытываться она, когда мы миновали станцию Желнино, – там какая-то Нина у тебя появилась вроде…

– Пока ничего определенного, – отвечал я, – как что-нибудь определится, ты об этом первой узнаешь.

– Там квартира-то наша как, в порядке? – уточнила она, когда мы вырулили на трассу.

– А что ей сделается, – ответил я, – стоит на месте. Так у тебя точно здоровье наладилось?

– Точнее не бывает, – усмехнулась она, – главврач санатория написал в карте, что началась активная ремиссия.

– Ну-ну, – буркнул я, вспоминая значение этого слова, – если началась, то это хорошо. А еще что там у вас в санатории полезного было?

– Ой, – махнула она рукой, – много всего – концерты почти каждый день, из области артисты приезжали. А вечером танцы.

– Неужели ходила? – не смог не задать такой вопросик я.

– Ну да, не удержалась, вспомнила молодость, – улыбнулась она, – почти что, как в своем Ковеле… только музыка новая и незнакомая.

– Ну-ну, – улыбнулся я, – в сорок лет жизнь только начинается, как говорила эта…

– Вера Алентова в «Москве слезам не верит», – поддержала она меня.

А мы тем временем миновали кировскую промзону и выбрались к станции, она же совхоз Доскино.

– К родственникам твоим заехать можно, – наугад предложил я, махнув в сторону частных домиков по Второй совхозной улице, – они же живые еще?

– В другой раз как-нибудь, – осадила она меня, – родственники никуда не денутся. Давай сразу уже домой – там я тебе еще одну интересную новость расскажу.

Я с любопытством посмотрел на нее, но понял, что при посторонних она мне ничего такого не скажет. Прибыли мы к своему подъезду буквально через 15 минут, все же дорожный трафик в начале 80-х это не совсем то же самое, что в нулевые годы.

Я, конечно, слегка так убрался в нашей квартире, но чисто косметически – если докопаться, то огрехи можно было найти, но без придирок тут все более-менее прилично было. Отставил мамины вещи в сторонку, проводил ее на кухню, где уже был накрыт мало-мальски приличный стол, и разлил красное грузинское вино по стаканам.

– Ну давай, мама, за то, чтоб болезни обходили наш дом десятой дорогой, – сказал я.

– За это грех не выпить, – опрокинула она стакан, закусила буковинским сыром (другого не достал) и добавила, – а теперь слушай новости, сынок.

Я сел на табуретку и приготовился слушать.

– Меня замуж зовут, – ответила она, сжав губы в горизонтальную линию.

– Этот, – начал вспоминать я, – физрук который?

– Да, Владик, – пояснила она. – Два раз в санаторий приезжал, с цветочками… во второй раз официально предложил выходить за него.

– Я не против, – сказал я, наполняя бокал по второму разу, – ты у меня молодая и красивая, ничего против твоего счастья я иметь не могу. Да, как у него там с запахом из рта? Ты жаловалась вроде.