Практикант 5 (СИ) - Гришанин Дмитрий. Страница 2

Параллельно с количеством отстреленных патронов (и, соответственно, пораженных потусторонних ублюдков) начинала неотвратимо разгораться в затылке знакомая мигрень. Это обратная сторона таланта — откат, не позволяющий пользоваться уникальной абилкой бесконечно долго. Но, стиснув зубы, я терплю головную боль, продолжая планомерно расстреливать неподвижных врагов. Патроны в пистолете заканчиваются, увы, раньше наседающих зубастиков. И приходится производить смену обоймы.

Это молниеносная в режиме реального времени, до автоматизма отточенная на тренировках, нехитрая операция, сейчас, когда все вокруг застыло на паузе Настройщика, превращается в удручающе-долгий нудный процесс, когда отщелкнутая из пистолета пустая обойма, вместо приличного вылета, начинает выползать из рукояти со скоростью беременной улитки, а отчаянная попытка подхватить ее ногтями левой руки и вытянуть самостоятельно, увеличивает скорость извлечения всего-то до черепашьей. Заблаговременно припасенная в левой ладони сменная обойма так же мучительно туго забивается в пистолетную рукоять. И когда она наконец встает на место, от чудовищной боли в разрывающемся на части затылке глаза начинает постепенно застилать багровая пелена.

На остатках морально волевых, мучительно-медленно передергиваю затвор, и возобновляю дальнейшую стрельбу…

Под занавес, когда все набегающие твари оказываются отоварены уперевшимися в уязвимости маслинами, я смещаю пистолетный ствол на ближайший сияющий солнечным светом портал, и провожу пять подряд оставшихся выстрелов в сероватое пятно в нижнем краю бывшего зеркала — место знака-активатора — багровой женской ладони, эффектное появление которой разом на всех зеркалах барбершопа стало отправной точкой для дружной активации десятка потусторонних порталов.

Когда, закончив стрельбу из повторно разряженного пистолета, я отменил Настройщика, из-за лютой мигрени перед глазами уже все плывет, превратившись в мутное багровое болото.

Тут же окружающая тишина взрывается многоголосым визгом и звоном осыпающего стекла.

Ослепший от мигрени, я не вижу: как друг за дружкой, с эффектом домино, рушатся настенные порталы, как, спотыкаясь после сбитых ударами пуль прыжков, вокруг меня штабелями валятся на пол смертельно раненые бестии и царусы…

Лишь по сгустившимся в помещении сумеркам и быстро затухающим воплям подранков, я догадался, что отчаянная попытка ликвидации спонтанного прорыва реализовалась похоже, если и не на все сто, то на девяносто процентов точно.

Слааавнааая охооотааа, — раздался в голове тягучий голос исчадья.

— Марина, ты здесь? Помоги мне. Я ослеп, и ничего не вижу, — попытался по новой наладить контакт с бывшей союзницей.

Но вместо ответа тягучим голосом, ощутил вдруг неожиданный удар копной шелковистый волос по лицу. Даже не удар, а эдакое игривое касание. После которого застилающая взор багровая пелена тут же развеялась, и я вновь четко увидел перед собой заваленный мертвыми телами потусторонних тварей разгромленный зал барбершопа.

Дооо встрееечиии, — очередная тягучая фраза в голове совпала с хлопком наружной двери за спиной.

Порывисто обернувшись, я лишь мельком увидел за стеклянной дверью почти растворившийся в свете уличных фонарей силуэт обнаженной девушки, сбегающей по ступеням крыльца на тротуар.

— Твою ж мать, — обреченно выдохнул я в след сгинувшей беглянке и, сменив пистолет в руке на айфон, набрал наконец номер офиса.

Глава 2

Глава 2

— Сережа, хорош дрыхнуть! Вставай уже, кому сказано! Мы на пару опаздываем! — трясла меня за плечо неугомонная Терентьева.

— Маш, ну будь человеком. Я только-только глаза сомкнул, — плакался я, отчаянно зарываясь головой в подушку, поскольку одеяло жестокая девчонка сорвала с меня в первую очередь.

И я ведь ничуть не соврал, действительно вернувшись домой из офиса после ночного аврала всего час назад. Почему там промурыжили меня почти до рассвета? Ну, во-первых, мне дважды в подробностях пришлось пересказывать предысторию прорыва с зовом исчадья и сам отчаянный отстрел (уже мною лично) прорвавшихся из теневой параллели «гостей», сперва прибывшим на зачистку местности в разгромленный барбершоп Игорю с Александром, затем в офисе съехавшимся на экстренную планерку Борисычу и Митюне с Елизаветой. А, во-вторых, пришлось еще потом подвергнуться дотошному лизкиному исследованию. И получавшая карт-бланш от шефа Лизавета кучей артефактных приборов битый час пыталась нащупать на моем теле след наброшенного бывшей союзницей недавно теневого аркана(так мне было сказано, без разъяснений). Уж не знаю нашла там чего-нибудь митюнина подруга на мне, или нет; со мной результатами исследований своих артефактор делиться на отрез отказалась. Когда она закончила, мне просто было велено одеваться и возвращаться домой… Тихонечко прокравшись обратно в квартиру, я наконец нырнул под одеяло, прижавшись к теплой машкиной попке, и только-только начал засыпать, как заголосил будильник в ее гаджете.

— Какой только что⁈ — возмутилась Терентьева. — Мы ж в одиннадцать вместе спать завалились! Выходит, уже больше восьми часов ты харю плющишь. А столько долго спать, между прочим, вредно…

— Маш, отстань, а. Езжай пока в институт одна. Я ко второй паре потом подтянуть.

— Ага! Щас! Только шнурки поглажу!

— Пожалуйста, не нужно так громко разговаривать.

— Капустин, да ты ваще охренел! Ну-ка вставай живо, кому сказано!

— И одеялом, плиз, обратно накрой меня, когда будешь уходить.

— Короче, умник, если, пока я до трех считаю, сам не встанешь, я тебя водой холодной из кружки оболью.

По полу в сторону выхода из комнаты звонко застучали каблучки, и я, облегченно выдохнув, стал нащупывать пальцами ног край сброшенного одеяла.

Увы, вскоре выяснилось, что булки расслабил я слишком рано.

— Раз!.. — требовательно громыхнул над головой голос прицокавшей обратно надзирательницы.

— Маш, ну че за детский сад-то?

— Два!..

— Вот только попробуй, я тебе тогда…

— Три! На…

— Да блин! Ты совсем ку-ку что ль? — подорвался я с кровати отфыркиваясь, как конь. И легко настигнув с визгом бросившуюся вон из спальни подругу, прижал ее спиной к стенке.

— Отвали от меня, Капустин, ты мокрый! — захлопала ладошками меня по голой груди Машка. И тут же, противореча своим словам, жадным страстным поцелуям впилась в мои приблизившиеся губы…

В итоге первую пару мы-таки вопиющим образом прогуляли, с ревом подкатив к альма-матер лишь ко второй. Но выспаться, несмотря на опоздание, мне, увы, так и не позволили.

— Серег, че-т ты оброс уже совсем у меня, — вдруг выдала Машка, когда мы вдвоем поднимались по центральной лестнице института на четвертый этаж.

— Да ты гонишь, Маш, — фыркнул я, стряхивая руку девушки с головы, на которой она игриво взъерошила мой спортивный ершик. — Еще и на сантиметр волосы не отросли.

— А, по-моему, когда ты лысеньким был, так тебе было гораздо лучше, — парировала подруга.

— Не-не-не, даже не уговаривай, — замотал я головой. — Никаких больше лысых голов! И, вообще, вторая неделя декабря уже идет. Кто ж зимой-то налысо бреется?

— Ну Серё-ёёё-ёж!

— Маш, прекрати. А то поругаемся.

— Да ну тебя, зануда… Вот почему сережку в ухе перестал носить? Она, между прочим, добавляла тебе шарма.

— Ага, еще ногти розовые, как у педика, мне припомни, — отмахнулся я.

— И вовсе не как у педика. А как у стильного, модного парня, — закусилась Терентьева. — Ну ладно ногти… Шубку-то свою роскошную отчего в ящик задвинул, сменив на косуху эту дурацкую?

— Я ж в тачке всегда. А там и так тепло. И в косухе, кстати, мне за рулем гораздо удобней.

— Ну разумеется! — фыркнула Машка. — Осенью в шубе на той же тачке было рассекать норм. А зима пришла — поменял теплую шубейку на холодную кожаную куртку. Вот где логика, Сергей!

— Слушай, Маш, я ж в твой гардероб не лезу. Не навязываю тебе, что носить.