Королевская кровь-12. Часть 2 (СИ) - Котова Ирина Владимировна. Страница 18

Здесь были и местные, и беженцы — только-только они нашли покой, как снова пришлось убегать. А если иномиряне захватят все, если всех победят, то куда тогда убегать? И что будет с ней и с ее сыном?

Она снова заплакала от страха и бессилия — где же ты, Четери? Если бы он был здесь, то она бы не боялась никаких иномирян. Он один бы победил всю армию и защитил и ее, и людей Тафии.

Но его здесь нет. И она обещала Богине быть сильной.

Она погладила живот и открыла глаза. Сейчас ей придется справляться самой несмотря на страх и растерянность.

Солнечные часы на одной из больших площадей показывали чуть больше девяти утра, когда дракон опустил ее во дворе одного из старых больших домов, перестроенных и оборудованных под родильное отделение госпиталя.

Врачи и виталисты действительно были на местах. В коридорах пахло лекарствами и мятой, у стены с изображением Синей — покровительницы женщин с младенцем на руках, — стояли плошки с эфирными маслами, бродили роженицы, держась за животы, а из палат доносились крики и плач новорожденных. Лери, сдав Светлану коллегам, улетел, пообещав вернуться через час-полтора. У входа остался дежурить дракон, который должен был бы подменить Лери, если он задержится.

Ее врач-йеллоувинец, осмотрев Свету и выведя изображение ребенка на медицинском ультразвуковом сканере, подтвердил открытие уже на шесть пальцев.

— Ребенок в норме для этого срока, — проговорил он, вторя виталисту Лери, — больше двух килограмм вес, сорок два сантиметра рост. Сердцебиение в норме. Для экстренного кесарева нет показаний. Не волнуйтесь, госпожа, — он сложил руки лодочкой, — родите такого малыша и не заметите. Чего же вы плачете, госпожа? Не волнуйтесь ни из-за чего, сейчас главное — родить. Боги нас не оставят.

Она замотала головой — слезы лились сами.

Свету, переодев в больничное, а родителей и массажистку — заставив пройти дезинфекцию и надеть халаты и шапочки, — отправили в предродовую палату. Там ее, вцепившуюся в идола-пташку и кинжал Чета, встретила личная акушерка.

Живот тянуло все сильнее, Светлана старательно дышала — так, как научила ее акушерка: вдох через нос, и долгий выдох «у-у-у-у-у» через рот на схватке с «распусканием» напряжения в животе. К ней каждые двадцать минут подходил виталист — проверять ребенка, влить в него, недоношенного, немного сил, поддержать и силы мамы. В одной из соседних палат кричала женщина, затем она замолчала на надрывном, страшном стоне — но раздалось мяуканье младенца. И снова раздались женские крики — уже с другой стороны.

Да и сама Света уже не сдерживала стонов — и сидела на мягком валике, раскачиваясь вперед-назад, опираясь на кровать, пока Люй Кан массировала ей спину. Свете становилось все больнее, и она, зацепившись взглядом за закрывший окна терновник, дышала, дышала, дышала, а время текло ужасающе медленно — час, полтора, два… и круговорот появления новой жизни, будничность этого действа, усталые лица врачей и обеспокоенные — родных, запах мяты и нежные песни равновесника почти ввели ее в транс, словно она наблюдала за собой со стороны.

В какой-то момент этой отстраненности ей показалось, что мир словно на несколько мгновений стал тусклее, словно в нем резко скакнуло вниз напряжение. А равновесник, замолкнув, на эти секунды стал совсем прозрачным, будто вот-вот и развеется — она так испугалась, что поскорее попросила маму накапать в рот пташке-идолу ароматических масел. Верный друг ее стал плотно-фиолетовым, с роскошным хохолком, и вновь запел.

Снова вернулся рваный, болезненный ритм схваток — все чаще, и чаще, и чаще, и снова мир сузился до дыхания и пропевания спазмов… она почти не слышала врачей и виталистов, как-то отвечая на их вопросы, и молилась только, чтобы это поскорее закончилось. А когда ее вдруг потянули вверх, она почти взвыла, чтобы ее не трогали.

— Нужно на кресло, госпожа, — проговорил рядом с ней голос виталиста Лери, — пора.

Было около одиннадцати, когда она, осторожно, чувствуя распирание внизу живота, шагала к креслу, вцепившись в виталиста до боли. Вдруг снаружи раздался далекий многоголосый визг. Роддом, как показалось Светлане, замер, затих, затаился от страха. Всего на секунду.

Она сбила дыхание, открыла рот — и закричала, сгибаясь и сильнее хватаясь за сопровождающего. И роддом следом снова наполнился криком рожающих и новорожденных.

Потому что женщины не выбирают, когда рожать. И дети появляются на свет даже когда рушится мир.

Настоятель и братия обители Триединого в Тафии все последние недели проводили в молитвах. Стихии слабели, стихиям нужна была помощь обычных людей — и в обители на службы вставали множество горожан и беженцев, выпевая славословия вместе с монахами и послушниками.

Настоятель Оджи за последние дни ощутил и волну слома стихий, которая прошла над Тафией — и потом стало известно о смерти Хань Ши, — и то, как кто-то незримый, вечно уравновешенный и спокойный, окутал Туру своей силой, выравнивая провалы энергий, укрепляя обмелевшие русла стихийных рек и распределяя их по планете. И потому в обители Триединого, помимо основного молитвенного правила всем богам, выполнялись еще два. Одно — Черному, который должен был вернуться на Туру, чтобы спасти ее. Второе — Желтому, который должен был удержать планету от разрушения до возвращения брата.

А сам настоятель, проведя все положенные службы, творил и личную молитву Триединому, чтобы он не оставил Туру без помощи. Так делали все настоятели обителей двух материков.

Следил настоятель и за странным метеоритом, закопанным принцем-послушником под деревом в монастыре, записывая наблюдения в книжечку. Стихии над камнем иногда начинали едва заметно закручиваться, но под влиянием молитв успокаивались. Однако после смерти Хань Ши с каждым днем все активнее вел себя камень — а этим утром и вовсе взорвался силой, так яростно закрутились вокруг него потоки. Словно в мире случилось что-то еще, словно еще один из поддерживающих Туру столпов пропал.

И когда вскоре после этого пришла весть, что «метеорит» и есть ключ к порталу в Нижний мир, что именно здесь начнется выход очередной армии иномирян, настоятель Оджи почти не удивился.

Когда за братией в укутанную терновником обитель прилетели драконы — все, и монахи, и простые послушники, в несколько кругов стояли вокруг цветущей вишни и читали молитвы Желтому, смиряя яростно расширяющийся над камнем стихийный водоворот.

— Мы останемся тут, пока сможем сдерживать его. Пока обитель стоит, — сказал настоятель спасателям. — Нужно дать время людям покинуть Тафию.

Его слово не стали оспаривать. А когда драконы уже поднялись в воздух, монахи со страхом почувствовали, как скакнуло напряжение стихии — и сквозь небольшие оконца в терновнике увидели, как крылатые ящеры обратились в людей и полетели вниз, к оплетенным духом-защитником крышам Города-на-реке.

Настоятель Оджи не успел даже воздеть руки — как ощутил уже привычно тонкое вмешательство бога равновесия.

Желтый выровнял баланс так быстро, что драконы успели обернуться обратно и вновь поднялись в воздух. Слава богам, что на спинах у них в тот момент никого не было.

Но стало очевидно, что уходить всем придется на своих ногах — ведь никто не знал, когда напряжение стихий снова упадет.

Около 4.30 по Рудлогу, 2.30 по Инляндии, 7.30 в Истаиле

Матвей Ситников проснулся оттого, что ему стало невыносимо жарко. Он не мог лежать — на грудь словно давила чугунная плита, и потому сел на койке, обхватив голову руками и тяжело дыша.

Вокруг спали измотанные защитой хутора бойцы. Матвей несколько мгновений тупо искал взглядом Димку. Пока не вспомнил, что он сейчас в лазарете.

Не хватало воздуха. Он сглотнул сухим ртом, попытался подняться и тут же рухнул обратно на кровать. Все бы отдал, чтобы выйти наружу. Наверх. В прохладу. Подышать.