Дураков нет - Руссо Ричард. Страница 44

Вера не удивилась, когда отец отодвинулся на стуле и, пошатываясь, поднялся.

– Я… сейчас… прости… Вера, – сказал он и направился в гостиную.

Она вскочила помочь, но из-за раздвинутого стола в комнате было тесно, их разделяли кобыла Шарлотта и кошмарный Шлёпа, да и отцу не нужна была ее помощь. Ему нужен был кислород. Воздух.

Пикап за окном Вериной кухни по-прежнему изрыгал клубы густого дыма, хотя уже достаточно стемнело и разглядеть, что он отравляет воздух, было не так-то просто. Тьма поглотила тьму, подумала Вера. Снаружи зажегся фонарь, но светлее толком не стало. Вера почувствовала, что в кухню вошел Питер, и обернулась – сын действительно стоял на пороге. Он принес разделочную доску с остатками индейки. Вера купила птицу крупнее, чем нужно, Питер порезал лишь половину. И когда он держал доску нетронутой частью к Вере, казалось, будто к золотисто-румяной индейке никто даже не прикоснулся, не съел ни куска, точно Верино подношение вернули нетронутым, отвергли с презрением ее жертву. Питер заметил, что на столе возле раковины нет места, и положил доску с остатками индейки на круглый столик.

– Я сказал мальчикам, что они могут идти мыться, если ты не возражаешь, – сообщил он.

– С чего бы мне возражать? – спросила Вера, хотя поняла, что Питер имеет в виду.

Во время их визитов единственная ванная комната в доме Ральфа и Веры неизменно служила предметом раздора. Она вечно была занята, всем приходилось ждать, чистых полотенец не хватало, и при таком обилии гостей ее не удавалось содержать в чистоте. Грязные люди заставали друг друга врасплох в самые грязные минуты.

– Хочешь, я вытру тарелки? – Питер нерешительно подошел к раковине. – Все равно я ничем не занят.

– Я лучше сама, – ответила Вера. Питер редко проявлял любезность, а если такое случалось, то лишь в те минуты, когда мать не могла принять его любезное предложение, когда ей было не до него. – Кухня у нас жутко тесная.

– Нормальная кухня, мам, – многозначительно возразил Питер.

Вера терпеть не могла эту его интонацию. Если кто и ненормальный, так это она, вот что он имел в виду.

– Почему бы тебе не составить компанию деду, – предложила Вера. – Я справлюсь. Правда.

Питер достал из ящика полотенце.

– Он спит, – ответил он. – Он очень плотно поел.

Подключив отца к аппарату – Роберт жадно вдыхал кислород, – Вера принесла ему тарелку с едой и поставила перед ним на поднос.

– Ты пыталась сделать слишком много, – сказал Питер и добавил (она так и знала): – Как обычно.

– Да, конечно, – согласилась Вера. – Надо было оставить его на День благодарения в пансионате для ветеранов.

– Я не это имел в виду. – Питер вздохнул. – Зря ты нас пригласила. – Мать ничего не сказала, и он продолжал: – Шарлотта хочет уехать утром.

Вера ошеломленно уставилась на него.

– Просто… – начал Питер.

– До чего же мерзкая баба, – перебила Вера.

Не успели они отобедать, как Шарлотта ушла – ей-де нужно в магазин, но Вера услышала отрывок очередной пикировки, приключившейся за закрытой дверью свободной комнаты. “Старик не единственный, кто задыхается в этом доме, – говорила Шарлотта. – Все равно что жить в баллончике дезодоранта. У нее в каждой комнате по два освежителя воздуха. Не успеешь сходить в туалет, как она тут же врывается и брызгает освежителем. Неудивительно, что ты ненавидишь женщин”. Питера, видимо, эти слова позабавили, потому что Шарлотта добавила, помолчав: “Не смейся. Если ты с ними спишь, это еще не значит, что ты их любишь”.

Питер уставился на полотенце.

– У нас с Шарлоттой действительно не ладится, – признался он. – Из-за того, что мы здесь, стало только хуже.

– Ты хочешь сказать, стало хуже из-за меня, – поправила Вера, счищая объедки с края раковины в измельчитель отходов.

Питер не ответил.

– Тогда, разумеется, уезжайте, – сказала Вера. – На здоровье.

– Я так и знал, что ты все неправильно поймешь, – произнес Питер. – Ты вечно все вывернешь так, будто все только и норовят тебя обидеть, что бы ни делали. Видела бы ты себя, когда хлопотала над дедом. Можно подумать, он вышел из-за стола, специально чтобы тебя помучить, разрушить твои планы.

– Я была бы весьма благодарна, если бы ты не подвергал меня психоанализу, – сказала Вера, отправляя в раковину последние остатки. Разделавшись с этим, она взяла миску с начинкой для индейки и тоже выбросила в измельчитель, а следом отправила тыкву. – Особенно в том, что касается твоего деда. Я знаю, ты образованный, а я нет, но на свете есть вещи, которых ты не понимаешь и никогда не поймешь.

Питер пристально смотрел на нее.

– Это же хорошая еда, – указал он.

Вера отправила следом за тыквой картофель и стручковую фасоль.

– Зачем ее беречь? – спросила она. – Кто это все будет доедать?

– А Ральф?

– Что Ральф? – Вера включила измельчитель, тот загрохотал, раковина задрожала. Видимо, среди объедков попалась кость, она стучала в раковине, как камень. Питер потянулся было к выключателю над раковиной, но Вера схватила его за запястье, сжала со злобой и не выпускала, как он ни старался вырваться. Она смилостивилась над ним, лишь когда чуть-чуть успокоилась и выключила измельчитель.

– Ты обращаешься с ним так, будто его нет, – тихо произнес Питер.

Вера не сразу нашлась что ответить.

– Я не специально, – наконец выдавила она. – То есть специально, конечно, но не знаю почему.

Некоторое время оба молчали.

– Все разваливается на части, – проговорила Вера, когда к ней вернулся дар речи.

– Что, мам? – с нескрываемой досадой спросил Питер. – Что именно разваливается на части?

– Я. – Вера ухмыльнулась. – Неужели не видишь?

Она смотрела сквозь кухонное окно на улицу своей жизни. Фонарь светил ярче. Чтобы от искусственного освещения был хоть какой-то прок, должно стемнеть окончательно.

– Помнишь, какая красивая была наша улица? – спросила Вера сына. – Помнишь, как в детстве мы отпускали тебя гулять и ничего не боялись? Помнишь, как было до нашествия?

Питер нахмурился. Вера почувствовала это, даже не взглянув на него.

– До какого нашествия, мама?

Она обвела рукой улицу, мир за пределами кухни.

– Варваров, – пояснила она. – Открой глаза.

Питер выглянул в окно и только сейчас заметил пикап, припаркованный у тротуара.

– Это не папа?

Вера не подумала о такой возможности и хотела было возразить: да нет, не может быть, но тут одна уверенность сменилась другой. Ну разумеется, подумала Вера, когда сын оделся и отправился посмотреть, кто сидит в машине. Она видела, как Питер обогнул машину, подошел к двери водителя и заглянул в салон. Она видела, как он постучал в стекло, подергал дверь, видела, как пикап легонько качнулся от его стараний. Ну разумеется, подумала Вера. Это так похоже на Салли: мир такой большой, он мог умереть в любом месте в любой день из уходящей в бесконечность вереницы, но нет, ему понадобилось умереть именно в День благодарения у двери того самого дома, который она сумела выстроить в его отсутствие. Эта горькая, злая мысль уязвила Веру, и слезы, навернувшиеся на глаза, застали ее врасплох.

Салли снилось, что они с Рубом, Карлом Робаком и известным телевизионным судьей сидят голыми в крохотной сауне и спорят. Салли рассказал о работе, которую они с Рубом в августе выполнили для Карла Робака, и как тот упорно отказывается им заплатить. Когда слово предоставили Карлу, тот признал, что не заплатил, но объяснил, что Салли подключил все трубы неправильно. Теперь, когда смываешь в унитазе, из кранов течет дерьмо. “Из-за этого мой брак трещит по швам”, – добавил Карл, оправдывая поданный им встречный иск. Когда судья попросил Руба пролить свет на спорный вопрос, Руб без запинки процитировал песенку о сгущенке и предложил Салли повторить. Во время допроса кто-то постоянно стучал в дверь сауны, отвлекая Салли, и когда его попросили повторить песенку, у него ничего не вышло. Он не помнил ни строчки, хотя Руб только что ее продекламировал. “Я выношу решение в пользу ответчика”, – заявил судья и с силой стукнул молотком по колену Салли. Тут дверь сауны распахнулась и вошла Тоби Робак, тоже голая. Руб уставился сперва на ее грудь, потом на лобок. И закричал. В руке Тоби появился пистолет, она прицелилась в мужа. “Не занимайтесь самоуправством, – посоветовал ей судья. – Подайте на него в суд”. Но Тоби Робак – лицо строгое, непреклонное, ноги расставлены широко, по-мужски, – все же выстрелила, и настал черед Салли кричать.