Дураков нет - Руссо Ричард. Страница 60

Его жена словно стремилась ниспровергнуть каждый урок гражданственности, который Клайв-старший пытался преподать Салли. Взять хотя бы Гертруду Уайноски. Мисс Берил давно считала миссис Уайноски – та вела в средней школе уроки обществоведения – чокнутой. Больше всего миссис Уайноски интересовало краеведение, и пока ее не отправили на пенсию, она успела рассказать каждому семикласснику средней школы Бата, что Шуйлер-Спрингс – сущий Вавилон и его процветание зиждется на шатком основании морального разложения. После выхода на пенсию миссис Уайноски, не смирившись с утратой вынужденных слушателей, принялась за жителей Бата в иеремиевских плачах, которые публиковали в разделе “Письма в редакцию” “Еженедельника Норт-Бата”, эти плачи напоминали всем и каждому, что корень благополучия Шуйлер-Спрингс – его пороки. Тамошнее сообщество безрассудно попустительствовало всем видам азартных игр, законных и незаконных, начиная от скачек и петушиных боев и заканчивая жестокими боксерскими поединками, и долгие годы даже мирилось с существованием борделя, снискавшего особенно дурную славу. Миссис Уайноски называла его “дом дурной славы” – к недоумению семиклассников, для них эта фраза оставалась темной, а пояснить миссис Уайноски не удосуживалась. Читатели “Еженедельника Норт-Бата” догадывались, что имелось в виду; свои эпистолы миссис Уайноски завершала прозрачными намеками, что рано или поздно Шуйлер-Спрингс постигнет кара – быть может, даже библейская.

Клайв-старший любил Бат, в Шуйлер-Спрингс ему было неуютно, особенно во время туристического сезона, и он в глубине души соглашался с миссис Уайноски. Как футбольный тренер он считал себя обязанным иметь нравственные убеждения и отчаянно хотел верить, что мир подчиняется нравственным законам. А больше всего он хотел, чтобы Шуйлер-Спрингс постигло заслуженное наказание, как предсказывала миссис Уайноски, и, бог даст, при посредстве его футбольной команды. О команде Шуйлера всегда ходили слухи, что ее игроки на самом деле не из этого города, и Клайв-старший охотно делился этими слухами со своими подопечными в надежде разжечь в них праведный гнев. В Шуйлере все обманщики, говорил он, а обманщикам никогда не добиться успеха. Эту точку зрения он однажды вечером попытался изложить за столом (тему обмана затронула в очередном письме в еженедельник миссис Уайноски). Клайв-старший надеялся, что мисс Берил поддержит его.

– Ты хочешь сказать, обманщики всегда добиваются успеха, – поправила жена, едва он договорил. – Более того, – продолжала она, – если благополучие Шуйлер-Спрингс основывается на пороке и азартных играх, нет причин ожидать, что это здание скоро рухнет. Слабым подобный фундамент не назовешь, – заявила мисс Берил.

А если что и слабеет, так это умственные способности Гертруды Уайноски. Бессмысленно ждать, что Бог выскажется о Шуйлер-Спрингс. По всей видимости, Господь уже сказал свое слово: источники пересохли не где-нибудь, а в Бате.

И как в такой атмосфере учить футболу, сокрушался Клайв-старший, не говоря уже о жизни в целом? Он готов был настоять на своем, но мисс Берил всякий раз без труда брала над ним верх. Если бы она опровергала нравственные убеждения, которые он с таким тщанием отстаивал, из злорадства, он сумел бы дать ей отпор, но она всегда сокрушала его аргументы с такой нежностью и любовью, что на нее нельзя было сердиться. И, по мере того как все его аргументы разбивали в пух и прах, Клайв-старший приходил во все большее отчаяние, точно с ними рушилась цивилизация, а порой он подозревал, что так и есть. Мисс Берил в присутствии лучшего спортсмена Клайва-старшего действительно утверждала, что правительство, закон, даже самая церковь Господня не всегда достойны уважения. Если уж подвергли сомнению подобные институции, думал Клайв-старший, то скоро и футбольные тренеры попадут под удар.

Не то чтобы мисс Берил обратила Салли в свою веру. Чего греха таить, они постоянно спорили, и мисс Берил ласково журила Салли – примерно так же, как журила и Клайва-старшего. Да и Салли никогда не принимал сторону мисс Берил в ее спорах с Клайвом-старшим. Салли не догадывался, что они конфликтуют, соперничают за его внимание. Он словно и не замечал растущего раздражения Клайва-старшего из-за того, что за столом все время говорят о том, о чем хочет мисс Берил, а не о том, о чем планировал поговорить он. Клайв-старший пригласил Салли на ужин не для того, чтобы рассуждать о поэзии. Он привечал его, чтобы потолковать о футболе. И надеялся убедить Салли, что футбол и есть поэзия.

Клайв-младший наблюдал за отцом, который раздражался все больше, и ждал подходящего момента. Такой настал однажды вечером, когда Салли вызвался помочь мисс Берил вымыть посуду, – подумать только, лучший игрок Клайва-старшего моет посуду! – и тот, не в силах на это смотреть, ушел в гостиную слушать радио (или притворился, что слушает). Клайв-младший последовал за отцом и угрюмо уселся в кресло на другом конце комнаты. Наконец, поймав взгляд отца, Клайв-младший проговорил:

– Мне больше нравилось, когда мы были одни. Когда была только наша семья.

Отец хотел было ответить, но осекся и мрачно уставился на дверь кухни, из-за которой доносились громкие веселые голоса: на кухне явно кипел спор.

– Отныне так и будет, – пообещал отец, и голос его никогда не звучал решительнее, даже на футбольном поле.

На следующий день после ужина – Салли куда-то утопал с друзьями – оба Клайва, старший и младший, направились по Главной в сторону “Сан-Суси”. Было начало ноября, но погода уже испортилась, вязы стояли голые – сплетение черных ветвей где-то там, в вышине. На углу Главной и Баудон они повернули налево, как и предвидел Клайв-младший. У домика Салливанов постучали в дверь и долго ждали, наконец им открыла мать Салли, она была в халате. Она словно знала, что они придут, хотя терпеливо выслушивала Клайва-старшего в запущенной гостиной, он выразил ей соболезнования в связи с утратой старшего сына, рассказал, как гордится Дональдом (в данном случае Клайв-старший воспользовался жениной терминологией), признал, что Салли – опора команды, а в более широком смысле команда, по сути, семья, но через неделю сезон завершится и семья эта распадется. Во время сезона они с радостью принимали у себя Салли, добавил Клайв-старший, он надеется, миссис Салливан не считает, что они украли его у семьи и у них, родных матери и отца. Клайв-младший заметил, что женщина понемногу догадывается, куда клонит его отец.

– Я не выпущу его из дома, – пообещала она, когда Клайв-старший наконец замолчал.

Два Клайва поднялись на ноги, Клайв-старший опять сказал, что Салли прекрасный парень, прекрасный гражданин, что если спорт чему и учит, то быть гражданином. Это последнее утверждение неожиданно вызвало громкий смех у Большого Джима Салливана, который бесшумно появился позади них и заполнил собой дверной проем; рядом с ним Клайв-старший, тоже мужчина немелкий, казался карликом.

– Вы просто-напросто хотите сказать, что он вам надоел, – фыркнул он.

Не успел Клайв-старший возразить, как Большой Джим повернулся к ним спиной, бросив через массивное плечо:

– Гоните его домой, тренер. Я его вразумлю.

И слово сдержал. Больше Салли у них за столом не появлялся.

Быть может, они с отцом поступили дурно? Угрызения совести, которые чувствовал Клайв-младший, вспоминая об этом случае, намекали на это, но не убеждали. Если мыслить объективно, ничего дурного в желании Клайва-младшего оградить семью от посторонних не было. Но мисс Берил они с отцом об этом визите не рассказали. Он оставался их негласным секретом, однако не сблизил отца и сына, а лишь углубил пропасть между ними. После визита к Салливанам Клайв-старший еще менее охотно общался с сыном, да и Клайв-младший уже смотрел на отца другими глазами.

И очень жаль, потому что, как показало время, они были правы. Но чужака изгнать не удалось. После гибели Клайва-старшего, пока Клайв-младший отсутствовал, Салли вновь обосновался в доме его матери (Клайв-младший считал, что и в сердце), и теперь его невозможно было выдворить – ниоткуда. Мисс Берил отказывалась понимать, что Салли опасен, и ее упрямство ставило Клайва-младшего в незавидное положение: теперь, когда он повзрослел, ему предстояло закончить то, что они с отцом начали, когда Клайв-младший был подростком. Раз и навсегда избавиться от Салли – такая задача, казалось бы, вполне по плечу самому важному человеку в Бате, и Клайв-младший досадовал на собственное бессилие. Клайв-младший подчинялся, скорее, разумным законам коммерции, нежели чувствам, и не сумел бы объяснить, почему его собственное ощущение благополучия все больше зависит от необходимости выгнать Салли, но так оно и было. Даже вескость самого убедительного его показного довода – необходимость устранить угрозу, которую представляет для его матери такой разгильдяй, как Салли, – не отменяла и не умаляла скрытых, более личных мотивов.