Дары и анафемы - Кураев Андрей (протодиакон). Страница 75

Католики и протестанты ведут многовековой спор о том, совершается ли спасение через добрые дела и заслуги, или же спасение — это дар от Бога, который несоизмерим ни с какими человеческими делами. А ведь в Евангелии есть удивительный ответ… Он обретается в концовке Евангелия от Иоанна. Апостолы безуспешно ловят рыбу на Тивериадском море, и Воскресший Иисус является им и спрашивает: Есть ли у вас какая пища? (Ин. 21, 5). Апостолы признаются в неудаче: Нет (Ин. 21, 5). И тогда с берега Христос говорит Апостолам, которые были недалеко от берега: Закиньте сеть (Ин. 21, 6). Они бросают и вытаскивают полные сети. И вот лодка, перегруженная этими рыбами, плывёт к берегу… И что же, — достигнув берега, они начинают чистить рыбу и жарить её? Нет, — оказывается, ужин уже готов. Удивительно в этом евангельском рассказе не то, что Господь сотворил чудо: Он Сам дал Апостолам рыбу, как некогда Он Сам умножал хлеба. Удивительно, что Своё чудо Он предварил апостольским трудом. Он сказал: вы сначала пойдите и потрудитесь, а потом Я дам вам то, ради чего вы трудились и все же не заработали…

Подобное происходит с каждым из нас: мы что-то делаем для достижения спасения, но плод в итоге даёт Господь.

В драме немецкого поэта XIX века Карла Иммермана «Мёрлин» рыцарь, обретающий чашу Грааля, читает надпись над входом храма:

ПРИЧАСТИЕ: РАДОСТНАЯ ВЕСТЬ ДЛЯ ПЛОТИ

Зачем Бог ищет человека? — Чтобы дать ему Чашу. Господь выходит на поиски человека, чтобы вернуть нам Себя. Но дело в том, что за то время, пока Бог (по нашей настойчивой и неоднократной просьбе) отсутствовал в нашей жизни, с нами произошла беда. Наша болезнь стала настолько глубокой, что нас следовало лечить уже от последствий грехопадения — от тления, распада, смерти.

Тут мы касаемся того, что более всего озлобляет язычников, когда им говорят о христианстве. Когда возмутились греческие философы проповедью ап. Павла? Когда его слушатели взорвались возмущением и насмешкой? Тезис о том, что Бог Один — они восприняли спокойно. И о том, что Бог будет судить мир, — тоже выслушали без гнева… Но когда Павел сказал, что Сын Божий воскрес телесно, — вот это вызвало скандал (см.: Деян. 17, 22-34).

Дело в том, что если человек — это противоестественная сцепка духа и материи, то спасение — это разъединение души и материи. Они пришли в смешение, изойдя из разных миров, и должны расцепиться, развестись, разойтись, отправившись каждая в свою область: прах — к праху, божие — к богам… Спасение, как его понимает языческая философия, состоит в том, что моя душа — атман — должна потерять свою идентичность с моим телом и даже с моим самосознанием и через формулу «тат твам аси» (ты есть то») осознать своё единство с божественным Брахманом… Моё тело — это тюрьма, которая облекает и ослепляет мою душу, и поэтому надо их расщепить. Орфическая древнегреческая традиция это выразила в знаменитой формуле: «Тело — это тюрьма для души». Для греков это было очень убедительное выражение, поскольку тело — это swma («сома»), а тюрьма, могильный знак — это shma «сема» (отсюда слово «семиотика» — учение о знаках). Что ж, это даже звучит похоже: сома-сема; тело-могила… По замечанию платоновского Сократа, «тут уж ни прибавить, ни убавить ни буквы» (Кратил. 400с).

Соответственно, весть о том, что Христос воскрес, то есть вернул Свою душу в Своё тело, представляется безумием: это все равно, что современному человеку рассказали бы, как узник замка Иф после того, как прокопал стену своего застенка, вместо того, чтобы стать графом Монте-Кристо, вернулся в камеру и снова замуровал себя в ней…

Благовоспитанный греческий философ — это тот, кто стыдится своего тела [491]; тот, чья душа жаждет оторваться от тела побыстрее и подальше. И вдруг ап. Павел говорит: Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа (1 Кор. 6, 19)? Тело — не тюрьма, а храм… Посетители ареопага сочли это скандалом…

И христиане, и язычники отдавали себе отчёт в этом разительном отличии. Язычники называли христиан «филосарками» — «любителями плоти» [492]. Августин же, приведя слова Вергилия о душе, заключённой «в глухой и мрачной темнице», замечает: «Наша вера учит иначе» (О Граде Божием. 14,3). Он чётко понимает, какие философские последствия имеет евангельская весть о Рождестве: «Своим воплощением Он дал спасительное доказательство, что истинное божество не может оскверниться плотью и что демоны не должны быть считаемы лучше нас оттого, что не обладают плотью» (О Граде Божием 9,17).

То, что так возмутило афинских философов, было следствием из слов Христа, тех Его слов, которые более всего отличают христианство от всех остальных религиозных учений о человеке: Я всего человека исцелил (Ин. 7, 23). Так исполнилась мечта Давида: «Из того узнаю, что Ты благоволишь ко мне, если… меня сохранишь в целости моей и поставишь пред лицем Твоим на веки» (Пс. 40,12-13).

Именно человека, с точки зрения язычника, лечить не надо. Нужно лечить лишь аристократическую, лучшую часть — душу. А тело — это кармический отброс. Тело не надо лечить потому, что само тело есть болезнь, а не то, что болеет. Душа заболела своей телесностью. И лечить надо от телесности… От этой болезни надо избавляться, отбросить, ампутировать её от себя. Могилу не лечат. Из неё мечтают убежать.

А Христос желает спасти всего человека во всей его сложности. Не душа должна быть спасена, а человек как сложносоставное бытие: душа плюс тело [493]. Именно эту сложность надо, сцементировав, сохранить навсегда… Православие исповедует очень необычный взгляд на человека, целостный взгляд (на научном языке это выражается словом «холистический»).

Православие утверждает, с одной стороны, что все, что есть в человеке, должно войти в Царствие Божие. Все, что есть в человеке, должно быть увековечено, обожено, навсегда соединено с Богом. Это означает, что личность при соединении с Богом не исчезает (вопреки мнению индуистов, полагающих, что душа, соединяясь с Богом, растворяется в Боге так, как капля дождя растворяется в океане). Христиане же говорят, что человек может соединиться с Богом, не теряя своей личности. И мой разум, и моя душа, и моя любовь будут моими, даже погрузившись в Божие Единство.

И более того — не только душа, но и тело должно войти в Вечность, причём тело со всеми теми системами, которые есть в нем сейчас. Об этом был один из самых удивительных споров в истории Церкви. Ориген — христианский философ III в. — считал, что у людей, когда они воскреснут, не будет половых органов и не будет пищеварительной системы, потому что в Царствии Божием уже не надо вкушать грубую пищу (и потому там не понадобятся зубы, печень, почки, селезёнка), а половые органы тоже там не нужны, потому что в Царствии Божием не женятся и замуж не выходят. Казалось бы, что Ориген очень логичен. И тем не менее вдруг против этой как будто логичной концепции восстают св. Отцы: свт. Мефодий Патарский, свт. Епифаний Кипрский, блж. Иероним Стридонский…

Блж. Иероним в полемике с Оригеном справедливо указывает на то, что даже в рамках нашей земной жизни путь аскезы не есть путь кастрации. И если даже здесь, на земле, человек, решившийся жить в чистоте, может контролировать проявления половой энергии, то тем более нет оснований полагать, что в Царстве Божием она неизбежно вовлечёт нас во грех. Блж. Иероним говорит: «Где плоть, и кости, и кровь, и члены, там необходимо должно быть и различие пола. Где различие пола, там Иоанн — Иоанн, Мария — Мария. Не бойся брака тех, кои и до смерти в поле своём жили без полового отправления. Когда говорится, что в тот день ни женятся, ни выходят замуж (Мф. 22,30), то говорится о тех, которые могут жениться, но не женятся. Ибо никто не говорит об Ангелах, что они ни женятся, ни выходят замуж. Я никогда не слышал, что на Небе совершаются браки духовных сил, но, где есть пол, там мужчина и женщина. Уподобление Ангелам не есть превращение людей в Ангелов, а есть совершенство бессмертия и славы» (Блаж. Иероним. Против Иоанна Иерусалимского, 26). Поэтому слова: В воскресении ни женятся, ни выходят замуж (Мф. 22, 30) не есть выражение эсхатологической физиологии.