Игра в отрезанный палец - Курков Андрей Юрьевич. Страница 61

— Ни-ко-лай, — медленно заговорил Иван Львович, словно разбивая слова на слоги. — Мне очень жаль… Пожар… Они, видно, подтапливали… было холодно…

Мы вас вывезем на днях… Забудьте пока обо всех делах… Ждите звонка, держитесь…

Ник опустил трубку, из которой нудно и монотонно доносились частые гудки.

Они звучали сначала тихо, так тихо, что Ник, все еще держа в руке трубку, забыл о ней. На глаза набежали слезы, но одновременно вернулась внутренняя душевная окаменелость, и слезы поползли вниз, будто совершенно независимо от Ника, словно продолжение шедшего за окном дождя.

Он сцепил зубы. Заоконный шум дождя отодвинулся куда-то в сторону, словно этот звук заносил через открытое окно ветер и вдруг он изменил направление. И громче зазвучали короткие гудки из трубки в опущенной руке. Ник глянул на трубку, как на что-то инородное. Захотелось освободить от нее руку, и он опустил ее на место.

Медленно оглянулся, осмотрел мокрыми глазами квартиру, показавшуюся в этот момент удивительно чужой.

Вышел. Постоял возле дома, чувствуя, как отяжелевает одежда, напитываясь дождем, как вода струится по волосам, затекает по шее за спину. Рука полезла в карман джинсов. Он вытащил две двадцатки. Куда теперь? Зачем?

Он снова оглянулся. Проводил взглядом проехавший мимо спортивный «мерседес», пока тот не заехал за дом напротив. Удивился, как бесшумно проехала мимо эта машина. Словно специально хотела подчеркнуть звук дождя.

Сжимая в руке две двадцатки, он пошел в сторону центральной площади. Не думая ни о чем.

Остановился на знакомой автобусной остановке под ее прозрачной крышей.

Через дорогу от него тускло горел свет в уже закрытом кафе, где он несколько раз пил кофе с «белыми мышками». Взгляд ушел дальше, направо. Остановился на светящейся зеленым неоном вывеске «Вайсбрау». Ему захотелось выпить. Наверно, это желание и вывело его на улицу, под дождь. Но только сейчас оно сформулировалось, заявило о своем существовании.

Он зашел в пивную. Заглянул из коридорчика, в котором висел автомат по продаже сигарет, в зал, где от безделья возле стойки официант болтал о чем-то с барменом. Только за одним длинным деревянным столом сидели друг напротив друга два мужика в свитерах. Пили пиво из больших бокалов. Между ними на тарелке лежали два кренделя, посыпанные солью.

— Битте, херайн! — отвлекся от беседы с барменом официант, обернувшись на звук открываемой двери.

Ник прошел в зал и сразу направился в дальний, самый темный угол за стойкой.

Официант подождал, пока посетитель усядется, потом медленно подошел. Стал в позу ожидания заказа.

— Бокал пива и рюмку водки, — попросил хриплым голосом Ник.

— Да-да, на улице так холодно сегодня, вы совсем промокли… — сказал, кивая, официант. — Минуточку!

Он вернулся и поставил перед Ником заказанное. Ник сам взял картонный кружок подставки с такими же вензелями, как и на вывеске пивной: «Вайсбрау».

Пивной бокал украшал тот же вензель.

Официант, заметив, как угрюмо рассматривает пивной бокал посетитель, забеспокоился.

— Вы хотели другое пиво?

— Нет-нет. — ответил Ник. — Принесите тоже крендель, — он кивнул подбородком на стол, за которым сидели другие два посетителя.

Выпил стопку водки и запил пивом. Попросил еще стопку, когда официант поставил перед ним тарелку с кренделем.

— Может, хотите поужинать?

— Нет.

Открылись тяжелые деревянные двери, и в зал, негромко смеясь и болтая, зашли мужчина и женщина. Поставили сложенные зонтики в чугунный каркас специальной подставки, повесили на настенные крючки прозрачные плащи-накидки.

Официант застыл у стола Ника, ожидая, когда новые гости выберут столик.

Вторую стопку водки он принес через минуты три на одном подносе с заказанным новыми посетителями пивом.

Ник вдруг заметил, что сидит у большущего черного камина. От его молчащей пасти повеяло холодом. И Ника сразу пробрал этот холод. Захотелось тепла, захотелось огня, захотелось обжечься, почувствовать физическую боль, сгореть.

— Герр обер! — позвал он официанта. Тот быстро подошел.

— Зажгите камин!

— Конечно! — с готовностью ответил официант. Он принес охапку аккуратных дров и маленькую корзинку с брикетиками древесного угля. Сначала поджег уголь.

Минут через пять огонь уже начал облизывать уложенные сверху дрова. Тепло полилось по воздуху, дотянулось до лица Ника. Он закрыл глаза. Тепло было еще очень слабое, едва ощутимое.

Глаза защемили от наворачивающихся слез, но Ник сцепил зубы; Он не хотел больше плакать. Он ничего больше не хотел. Нет, хотел. Он хотел еще стопку водки, и взгляд его ушел внутрь зала, взгляд его дотянулся до официанта, стоявшего возле столика, за которым сидели мужчина и женщина. Официант стоял к Нику спиной, но он словно почувствовал что-то, может, силу этого взгляда. Он обернулся и кивнул Нику, словно понял его заказ на расстоянии.

За два дня состояние Миши Занозина не изменилось. Врач все еще боялся обнадеживать. Теперь у кровати стажера дежурила мать, приехавшая из Сум, — еще не очень старая женщина. Ее приезд больше всего обрадовал Крысу. Майор каждый день приносил апельсины и каждый день возмущался, заметив, что принесенные в предыдущий день апельсины исчезли. «Медсестры забирают, больному ведь нельзя», — просто и понятно объяснил ему врач. Теперь апельсины получала мать Миши. Она складывала их в кулек и держала в металлической, покрашенной белым тумбочке. Но и она на второй день, смущаясь и краснея, сказала, что их слишком много и они начинают портиться. Сказала она это и Виктору, хотя Виктор ничего с собой не приносил. После этого Виктор понял, что надо приходить не с пустыми руками. На следующий раз он принес полпалки сухой колбасы и свежую буханку черного хлеба — конечно, не Занозину, а его матери. Она была очень благодарна.

— Я их понимаю, — говорила она о медсестрах. — Они же получают шестьдесят гривней в месяц! Разве на это можно прожить? Поэтому им и работать не хочется.

— А вы сколько получаете? — спросил ее Виктор.

— Я уже на пенсии, а пенсия, сами знаете, сорок девять девяносто. Только платят с опозданием… Но мне здесь одна сестричка чай приносит…

Виктор кивнул. Эта женщина, похоже, выискивала в людях малейшие признаки доброты и, обнаружив их, была счастлива. Для тех же людей, в которых доброты она не находила, всегда было готово какое-нибудь оправдание.

Посидев в очередной раз у постели стажера и поговорив минут пятнадцать с его матерью, Виктор вернулся в райотдел.

Звонок мобильного застал его за питьем чая с лимоном.

— Отличные фотографии, — сказал Георгий. — Удалось еще двоих распознать, и, похоже, это наши клиенты! Рядом с Кылимником — некто Василий Портнов по кличке Порт. Две судимости после службы в ОМОНе. А на второй фотографии один из беглецов — Сергей Сахно. Бывший сапер, кличка такая же — «Сапер». Исполнял черную работу для СБУ. Человек ограниченного ума, неврастеник, любитель наркотиков. Думаю, что его везли подальше, чтобы там и похоронить. Вот только его спутник — лицо совершенно неизвестное. Но ситуация более или менее понятная.

— Что понятно? — спросил Виктор.

— То, что вторая пара скорее всего следила за первой, чтобы предотвратить возможное их возвращение на Украину. Скорее всего от Сахно избавились в Германии, и избавился его попутчик. Попутчика, вероятно, тоже убрали. Оставлять его живым было бы непрофессионально… Но главное — девяносто девять процентов, что эти две парочки имеют прямое отношение к делу Броницкого.

— А Кылимник с Портновым? Они где?

— Портнов исчез. По непроверенным данным он удрал в Россию, а проверенных данных нет. А Кылимник сейчас служит в украинском посольстве во Франции.

Помощник военного атташе.

— Давно?

— Уже две недели.

— Так что же делать? — поинтересовался Виктор. — Ехать во Францию?

— Я вижу, тебе понравилось ездить. Подожди пару дней.

Может, действительно полетишь. Закину эту идейку. Только почаще оглядывайся по сторонам. Если Кылимник — птица важная, тебе попробуют помешать вылететь. Если не очень важная — попадет где-нибудь в Париже под машину.