Пуля нашла героя - Курков Андрей Юрьевич. Страница 46

Утро следующего дня началось с вопросов и вопросительных взглядов. Обитатели Высоты Н. пришли на завтрак в заводскую столовую и увидели закрытое изнутри окошко раздачи. Привычный запах горячей пищи отсутствовал. Отсутствовал и повар Сагаллаев. В недоумении рабочие, Добрынин, Канюкович и Вершинин сели за столы и ждали если не завтрака, то хотя бы объяснений.

Народный контролер смотрел на висевшие на стене часы и нервничал.

Приближалось время работы.

К одиноко сидевшему за столиком народному контролеру подошел вдруг Сева, опустил перед ним записку на обрывке бумаги.

«Поговорил?» — спрашивал дрожащий детский почерк.

Добрынин отрицательно покачал головой. В этот момент в столовую зашел Медведев. Сева быстрым движением забрал со стола записку, сунул ее в карман комбинезона.

Капитан Медведев имел мрачный вид. Он обвел всех пытливым взглядом и остановил этот взгляд на Вершинине.

— Завтрака не будет, — сказал он. — Идите работать, а инженер Вершинин пусть останется. И вы, Павел Александрович, останьтесь.

Канюкович перевел сказанное рабочим, и они нехотя поднялись из-за столов. Светлана, выходя из столовой, с грустной нежностью посмотрела, обернувшись, на закрытое окошко раздачи.

— Ну что, Вершинин, — скривив губы, заговорил капитан Медведев, когда рабочие и переводчик ушли. — Будешь сам говорить или придется дознание проводить?

Вершинин потупил свой взгляд. Вид у него был довольно помятый, и заоспенное лицо имело вместо обычного красного бледно-желтый цвет.

— А чево? — пробубнил он. — Чево я сделал?

— Ты избил повара Сагаллаева, чем сорвал рабочий ритм завода, — Медведев постепенно закипал.

Добрынин первый раз видел капитана в таком состоянии, и, надо сказать, сердитый капитан вызывал в нем больше доверия, чем тот, которого он привык видеть: мягкий, вежливый и почти незаметный на высоте Н.

— Ну мы же выпили… — поднял глаза на капитана инженер. — Выпили, и както без закуски. Вот я ночью из-за голода встал и разбудил татарина…

— Дальше! — потребовал Медведев. — И не забудь, мы говорим при свидетелях, но без протокола. И товарищ Добрынин, если будет расследование, все твои слова, здесь сказанные, подтвердит. Да, Павел Александрович?

— Да, — кивнул народный контролер.

— Ну разбудил его, попросил мяса… А он не дал. Ну я и того… немного его… ударил…

— Какого мяса ты попросил?

— Ясно какого, каким лучше всего закусывать… свинину попросил…

Добрынин слушал очень внимательно, ловил каждое слово, зная, что придется ему, возможно, свидетелем выступать.

— А ты разве не знал, что Сагаллаев никогда свинину не готовит и со склада не выписывает? — допытывался капитан.

— Ну так поэтому я его и ударил… — развел руками Вершинин. — Как можно русского человека на голодной пайке держать?

— На какой голодной пайке? Каждый день — говядина, каша?

— А что, если душа свинины хочет! — Вершинин осмелел и смотрел капитану прямо в глаза. — Я русский человек, а не татарин какой-нибудь! Почему меня должны кормить по-татарски? Да если б эти глухонемые разговаривали — они тоже сказали б!..

Видно, аргумент был серьезным, и Медведев на минутку задумался, замолчал.

— И поэтому ты избил Сагаллаева до потери сознания? — наконец спросил он.

— Да, — спокойно ответил Вершинин, видимо, считая, что все выяснено и разговор подходит к концу.

— Иди в цех, позже продолжим! — приказал инженеру Медведев.

Когда инженер ушел, Медведев повернулся к Добрынину и устало покачал головой.

— Что делать? — спросил он словно сам себя, пожав при этом плечами. —»В конце концов я же и виноватым окажусь! Недостаток атеистической работы с поваром, который из религиозных заблуждений отказывается прикасаться к свинине. Потом эта водка вчера…

— А где сейчас Сагаллаев? — спросил Добрынин.

— У меня лежит… В синяках весь, губы разбиты. Говорит, что домой хочет и больше даже каши не сварит… Что с ним делать? Не знаю…

Ситуация показалась народному контролеру довольно серьезной. Само собой, не хотелось ему голодать, но и о других он тоже думал и беспокоился.

— Может, поговорить с ним? — спросил Добрынин. — По-человечески поговорить?

— А что я, не по-человечески с ним разговаривал? — Медведев глянул на Добрынина несколько озадаченно. — Тут другое дело. Надо его куда-то перевести, в другое место… А сюда нового повара и, конечно, не татарина… Вот если б с Высотой Ж. поменяться. Там повар — пальчики оближешь. Хохол, фамилия у него смешная — Ковинька, кажется…

— Так, может, и надо поменяться? — спросил Добрынин.

Медведев подумал с минуту, а потом решительно рукой махнул.

— Точно! — сказал он. — Значит, так, я сейчас же радиограмму в Москву пошлю, сообщу, что… а что же им сообщить? — Медведев вопросительно посмотрел на народного контролера.

— Сообщите, что в связи с возникшей на религиозной почве неприязнью между инженером Вершининым и поваром Сагаллаевым необходимо срочно перевести повара Сагаллаева в другое место. И передайте, что проще всего поменять поваров Высоты Н. и Высоты Ж. местами, так как для этого не потребуется ни транспорта, ни особых усилий…

— Да, — согласился с предложением капитан. — Значит, я пошел передавать, а вы, Павел Александрович, проконтролируйте в цеху, чтобы там ничего такого не было…

— А что с обедом? — поинтересовался Добрынин у собравшегося было уже выйти капитана.

— Что с обедом? — повторил Медведев и остановился. — 0-о-ой, — вздохнул он. — А что с обедом? Сагаллаев не пойдет…

— Давайте Светлану попросим. Она женщина, она должна уметь готовить, — предложил Добрынин.

— Спасибо, — искренне сказал Медведев. — Без вас было бы трудно!

В цеху было тихо. Рабочие жужжали напильниками, обрабатывая и доводя заготовки. Канюкович отсутствовал. Какой-то негромкий шум доносился из комнаты Вершинина.

Добрынин вытащил из кармана пиджака бумажку и карандаш, написал на ней: «Ты умеешь еду варить?» и подошел с запиской к Светлане.

Светлана кивнула.

Тогда Добрынин написал: «Пойдем со мной, будешь обед готовить!» Он привел ее в кухню столовой. Вместе они осмотрели запасы продуктов. Добрынин открыл для Светланы большую пятилитровую банку говяжьей тушенки, зажег печь, подбросил в ее топку угля, помог набрать воды в большую кастрюлю.

Светлана знаками попросила карандаш и бумагу. Потом, получив это, написала: «Спасибо, дальше я сама все сделаю!» На завод возвращаться Добрынину не хотелось.

Он вышел на край каменной площадки, заглянул вниз, в зеленую цветущую пропасть.

Настроение было приподнятое. Эта единственная на Высоте Н. женщина словно растворялась в воздухе, которым дышал Добрынин. И так приятно становилось думать о ней, думать о ней с нежностью постороннего человека и без всяких умыслов. Даже не потому, что был Добрынин уже давно не молод. Просто знал он, что Светлана и Сева любят друг друга, а любовь народный контролер очень уважал. Любовь вызывала в нем такое же уважение, как и порядок, и поэтому, думая об этом настоящем чувстве, всякий раз ощущал Добрынин, как внутри его тела само собой рождается удивительно сильное тепло, рождается, растекается с кровью по венам, согревая конечности, и потом вдруг ударяет в голову, отчего возникает легкое головокружение и появляются моложавые мысли. После таких минут, остывая, так хорошо вспоминать прошлое счастье, даже если это счастье было чужим, или не совсем чужим, а счастьем близких людей.

Светило солнце, зависшее над каменной площадкой Высоты Н. Пролетали редкие большие птицы, гнездившиеся тут же в горах. Птицы эти были довольно молчаливы и никогда не пели. Только изредка издавали они воинственные звуки, перекрикивались, сообщая друг другу о чем-то.

А Добрынин, ощущая в себе нарождающееся тепло, стоял на краю «ступеньки», смотрел вниз завороженным взглядом и с наслаждением чувствовал приближение необъяснимой внутренней дрожи. Дрожи, после которой обязательно закружится голова и мир покажется маленьким, добрым и полным любви и порядка.