По естественным причинам. Врачебный роман - Люкке Нина. Страница 11

– Многообразие! Там, внизу, потрясающее многообразие! Я никак не могу им насытиться!

И все усердно закивали: слово многообразие было в Гренде в особом почете, тогда как слово белый произносить было зазорно, ведь на протяжении многих лет население Гренды оставалось исключительно «белым». Единственными ненорвежцами, которые смогли себе позволить купить жилье в Гренде, была пара индийцев, работавших в сфере информационных технологий. Они продержались всего полгода, пока не переехали в район Холменколлосен, видимо недоумевая, почему в таком дорогом месте, как Гренда, такие запущенные сады и неухоженные люди. Дом индийской пары примыкал к нашему, и когда они съехали, дом купила пара геев среднего возраста, которых, равно как и индийцев, привечали подчеркнуто тепло и звали на все садовые вечеринки и ужины. Первым делом геи посадили живую изгородь между нашими садиками. Если бы это сделал кто-то другой, начался бы переполох, поскольку одним из многочисленных неписаных законов Гренды была свобода перемещения, которая ни в коем случае не могла быть ограничена подобными жалкими обозначениями границ. Один из геев часто работал в саду и как-то раз попросил нас почаще стричь у себя траву и полоть, иначе сорняки переползают от нас к ним, а потом добавил, что мох, заполонивший наш газон, довольно опасен. В другой раз он посоветовал нам на зиму накрывать садовую мебель брезентом. Оказалось, что обстановка в их доме была старомодной, мебель – тяжелой и слишком большой для столь маленьких комнат и низких потолков. На свое первое – и последнее – Рождество в Гренде, они пригласили всех соседей на глинтвейн с пирогом. Жители Гренды со своими длинноволосыми и шумными детьми ворвались в их ухоженный дом, который выглядел так, словно в нем проживали две почтенные пожилые дамы: на столе, покрытом кружевной скатертью, лежали расшитые вручную салфетки, серебряная лопатка для торта и абсолютно целый чайный сервиз. Когда один из гостей попытался откупорить принесенную с собой бутылку пива серебряным ножом, один из хозяев, тот, что ухаживал за садом, кинулся к гостю с открывашкой в руках. На обоих хозяевах были костюмные брюки, белые рубашки и галстуки с рождественским узором. На партнере того, который работал в саду, поверх брюк был повязан фартук; он испек целых семь сортов печенья, о чем поспешил поведать гостям. Хозяин в фартуке разглагольствовал о рецептах и ингредиентах, все его внимательно слушали, а тем временем гадали, будет ли что-то поинтереснее, ведь все ожидали чего-то более экзотичного, раз они – геи. Однако самым вызывающим жестом за вечер стал просмотр старой, 60-х годов, черно-белой передачи с телеканала NRK, некогда записанной Фартуком на видеокассету: пожилая женщина с химической завивкой, одетая в бюнад [14], зажигает свечи и рассказывает об Иисусе и Марии, о царе Ироде и о том, почему мы празднуем Рождество.

– Ах! Астрид Соммер! – воскликнул хозяин Фартук. – Никто не способен создать рождественское настроение так, как она. Я обожаю эту передачу.

Он промокнул глаза краем фартука и прильнул к Садовнику.

Я взглянула на остальных гостей, постоянных жителей Гренды, которые, как и мы сами, жили здесь все эти годы. Среди них была семейная пара – профессор и главный редактор, – которая на предновогоднем родительском собрании в ходе обсуждения музыкального репертуара праздника спросила, не может ли исполнение песен со словами «Бог», «Иисус» и «рай» быть расценено как пропаганда христианства и не было ли это запрещено учебным планом. Эти двое стояли, уставившись в экран телевизора, на котором одетый в национальный костюм человек из 60-х говорил в по-старомодному медленном темпе об Иисусе, Марии и Ироде. Но поскольку все это было организовано парой гомосексуалистов, они ничего не могли поделать или сказать.

Потихоньку гости стали украдкой поглядывать вокруг себя, словно пытаясь отыскать скрытые камеры, на случай если это было своего рода проверкой, и мы оказались невольными участниками социального эксперимента, целью которого было уличить нас в расизме и прочих предрассудках, показать, насколько мы ведомы; и тогда мы, жители Гренды, сделали бы все возможное, чтобы перехитрить зачинщиков этого эксперимента, поскольку считали себя выше этих категорий, как, впрочем, и всех категорий вообще.

– Пользуясь случаем, – вступил Садовник, когда телепередача закончилась, – я бы хотел предложить нам всем привести в порядок свои сады. Мы живем в живописном квартале, и мне жаль, что у нас все так запущено, тогда как сады через дорогу ухожены. Как насчет того, чтобы совместно заказать мусорный контейнер после Пасхи? И, возможно, имеет смысл обсудить, не избавиться ли нам от некоторых деревьев. Наши сады явно заросли, деревья создают слишком много тени.

Все смотрели на Садовника, никто не осмеливался посмотреть друг на друга. В воздухе повисли его слова: живописный квартал и нужно избавиться от деревьев. В Гренде существовало еще одно правило – не рубить деревьев, в частности, потому, что хозяева вилл через дорогу умудрились вырубить у себя почти все. Тем не менее все промолчали. Как молчали каждый раз, когда индийцы возили своих детей в школу, расположенную в трехстах метрах от дома, на машине и парковались прямо у входа. Раз в полгода мы получали электронные письма от директора и родительского комитета, призывающие не парковаться у школы, и все же ни у кого не поворачивался язык сделать индийцам замечание, равно как никто из нас не стал обсуждать тот факт, что на дверце холодильника у геев висел магнит «Голосуй за правых».

Весной Садовник заказал мусорный контейнер, и, хотя расходы за контейнер поделили на всех, все соседи игнорировали эту затею. Геи съехали в конце лета.

Когда мы были молоды, мы верили, что двадцать лет спустя – то есть сегодня – мы будем по-прежнему собираться вокруг самодельных мангалов, седые, постаревшие, но, словно герои рекламы, нацеленной на активных пенсионеров, загорелые и подтянутые, и все будет так же очаровательно неопрятным, все будет идти в том же темпе и направлении. Тогда мы не знали, что такого не бывает: никто не способен избежать непрерывного изменения, составляющего основу самой жизни, в том числе нашей собственной. Спонтанным садовым вечеринкам и какой бы то ни было общности в Гренде давно пришел конец. Теперь сады в Гренде так же ухожены, как на той стороне дороги, а самодельные мангалы уступили место большим блестящим газовым грилям. Во всех домах Гренды расширены подвалы и надстроены чердаки, а пока они строились, повзрослевшие дети один за другим разъехались, и теперь Гренда состоит так или иначе из опустевших дворцов. Старая садовая мебель давно свезена на помойку, на ее месте красуются добротные плетеные гарнитуры, которыми, впрочем, никто не пользуется. На мраморных кухонных столешницах стоит дорогая техника вместо плакатов, приколотых канцелярскими кнопками, на стенах развешано оригинальное искусство в рамах. И хотя большинство браков в Гренде сохранились, а в виллах – распались, хотя дети Гренды образумились и учатся в солидных университетах, тогда как многие дети, выросшие на виллах, до сих пор не могут покинуть родительское гнездо, – несмотря на это, до сих пор бытует мнение, что виллы – оплот буржуазии, а Гренда – форпост оппозиции и мятежников.

6

На часах десять, до обеденного перерыва еще два часа. На прием приходит женщина 1965 года рождения, которая хочет удалить родинку. Я рада возможности выйти из кабинета, оказаться в другом месте, поработать скальпелем, наложить шов. Я проверяю, свободна ли операционная, и зову пациентку с собой. Пока она раздевается, а я достаю необходимые инструменты, я пытаюсь вспомнить, о чем же думала в субботнее утро год назад, на следующий день после того, как добавила Бьёрна в друзья на «Фейсбуке». В одном я уверена: о Бьёрне я не думала точно. Скорее всего, опять зарекалась пить и, разумеется, на этот раз на полном серьезе. Потом, как обычно по субботам, я убирала дом.