Тот, кто утопил мир - Паркер-Чан Шелли. Страница 50

Он стянул отсыревший от дождя плащ через голову и бросил на пол. Под плащом была его собственная одежда из куда более дорогой ткани. Сброшенная, она не растеклась по полу, а осталась стоять вокруг лодыжек.

У Третьего Принца отвисла челюсть при виде исподнего Баосяна. Взяв себя в руки, он недоверчиво спросил:

— Ты что творишь?!

Баосян не ответил. Когда он расстегнул нижнюю рубаху, удивление Третьего Принца превратилось в неприкрытую хищную похоть. Он сам-то замечает, что всем телом подался вперед? Баосян сбросил рубаху и приостановился. По коже побежали мурашки от холода. Он развязал пояс и остался обнаженным.

При виде этой картины у Третьего Принца участилось дыхание. Лишь мальчишка мог счесть эротичной обыкновенную наготу. Неопровержимый факт собственной мужественности дал Баосяну странную власть над принцем, внимание которого привлекали тощая грудь с редкими волосками вокруг сосков, торчащие ребра, спокойный член — все, что казалось обыденностью их обладателю.

Жестокость расцветала в Баосяне, как низкое, еле видимое пламя, мерцающее в жаровне на черных углях. На этот раз никаких подарков. Шелковым голосом Баосян произнес:

— Если у Третьего Принца есть какие-либо пожелания, ему придется их озвучить…

Третий Принц просипел:

— Ты смеешь…

Какая же пропасть между тем, чтобы принимать как должное, и тем, чтобы просить самому! Мечущийся между стыдом, гневом и еще более глубоким стыдом Третий Принц все же не мог отвести глаз от обнаженного Баосяна. Как странно быть объектом чужого внимания, подумал тот. Вид его тела, оказывается, может ранить — а раньше вызывал только желание причинить боль. Стыд Третьего Принца трещал по швам, точно шелковый экран под ножом.

Сгорая от него, Третий Принц манил Баосяна взглядом. Но он был всего лишь мальчишка, а Баосян всю жизнь отстаивал свою волю. Он произнес с показной щедростью:

— Все, что пожелает Третий Принц.

В тренировочном зале потемнело от непогоды. В мягком полумраке, подумал Баосян, так приятно смотреть на обнаженное тело возлюбленной. Но человек, стоявший перед ним, был одет и одновременно раздет до самого нутра, чья мерцающая уязвимость не предназначена для чужих глаз. Третий Принц прохрипел:

— Я…

Никогда еще Баосяна не рассматривали с таким жадным вниманием. Обычно его взаимодействие с окружающими происходило по набившим оскомину лекалам: он — позорящий честь рода сын, или жалкий умник, или ничтожество, остальные — в роли порицающего отца семейства, не одобряющего брата, властного воина. Но Третий Принц вышел из роли. Его суть, искренняя, обнаженная, налетела на невидимый щит Баосянова притворства. Ливень волнами заливал крышу. От раскатов грома дрожала комната.

— Я хочу…

Желания Принца оголились до самых костей. Какой он еще юный. Лицо залила краска. Баосян наблюдал, как он балансирует на самом краю, и желал ему сорваться как можно скорее.

— Третий Принц!

Оба подпрыгнули от голоса слуги под дверью.

— Третий Принц, буря повалила дерево прямо на конюшню…

Волшебство разбилось. Коней, наверное, могли отловить и без участия Третьего Принца, но он с диким видом вскочил на ноги и выбежал за дверь.

Баосян остался один — голый и разъяренный. Ведь почти получилось! Вечно его бросают ради лошадей — судьба, наверное. Он вспомнил, как его покинул Эсень перед самой гибелью. Ощущение утопающего. Пылающие книги, дикое ржание коней. Предатель проскальзывает в дверь, и Баосян наконец понимает, чего хочет.

Утопление — почетная казнь монгольских аристократов — смерть не из приятных, как говорят. Вместо воздуха легкие Баосяна залила тьма, гнев обратился паникой, и он понял почему. Сколько еще нужно попыток, чтобы заручиться поддержкой Третьего Принца? Сколько времени это займет? Императрице, может, и некуда торопиться, но и ждать слишком долго она не станет. Он задыхался, а времени совсем не осталось.

— Сидите? — Министр заглянул в кабинет Баосяна из внешнего коридора. Баосян с изумлением понял, что снаружи уже сгустились сумерки. За исключением единственного фонаря, комнату освещали только тусклое мерцание жаровни да несколько бликов от более ярких фонарей в коридоре. Они причудливо ложились на пирамиду счетных книг у Баосяна на столе. Для предзакатного часа было необычно тихо. Теперь, когда дни стали короче, министерские чиновники спешили пораньше уйти домой, к семьям и теплу очага. Даже Баосян, опасаясь Императрицы, предпочел бы уйти дотемна. Однако у него были свои причины задержаться.

Проковыляв в кабинет, Министр крикнул через плечо:

— Девушка! Принеси нам, что осталось у меня в кабинете из закусок!

Миг спустя вошла служанка, безмолвно поклонилась и поставила на край стола Баосяна миску оладий с острой жареной фасолью.

Министр проводил ее глазами.

— Глупа как пробка! Жаль, что другой служанке пришлось вернуться в деревню ухаживать за родителями. Она была не без шарма, верно?

Значит, Министр заметил, как девушка флиртовала с Баосяном. Несмотря на безобидную внешность, старик был проницателен. Баосян равнодушно отозвался:

— Да я и не помню.

— Молодым лучше иногда отвлекаться от работы на приятных девушек вокруг, — пожурил его Министр. — Думаете, я не замечаю? Вы уже две недели, а то и больше, уходите последним.

От запаха жареного дикого лука и прогорклого масла Баосяна, и так больного от недосыпа, замутило.

— Господину Министру не стоит тратить время на такого низкопоставленного чиновника.

Вместо ответа Министр взял оладью и съел с видимым наслаждением. Поскольку продолжения не последовало, Баосян вернулся к работе. Полумертвый от усталости, он все же находил некоторое удовольствие в том, чтобы выводить четкие, изящные иероглифы. Но не успел он сосредоточиться, как Министр снова его отвлек:

— Ты слыхал, что Главный Советник получил личную аудиенцию у Великого Хана? Ему удалось убедить того дать добро на возврат восточного побережья. Он собирается идти на Пинцзян, как только войско будет готово.

Баосян припомнил, что несколько дней назад он видел Главного Советника мельком на приеме иноземного сановника. В своих лакированных черных церемониальных доспехах, где каждый элемент был окаймлен золотом, точно драконья чешуя, Главный Советник выделялся из толпы. Точно один из ханов древности. Любому, кого пугало будущее Великой Юани, достаточно было взглянуть на Главного Советника, чтобы преисполниться уверенности, что клан Чжанов и прочие южные мятежники будут сокрушены, а империя вернет себе целостность и славу.

— Вряд ли это порадовало Госпожу Ки.

— Еще бы! Нас ждут интересные времена, пыль от их битвы не скоро осядет. Остается лишь надеяться, что Главный Советник добьется быстрой победы, чтобы Госпоже Ки не хватило времени наворотить дел, пока его нет в столице. Но эти торгаши Чжаны сильны, надо признать! Могут продержаться дольше, чем нам хотелось бы. Посмотрим.

Но без своего генерала Мадам Чжан уже не была так могущественна, как предполагал Министр. В свое время она могла бы потягаться с Главным Советником. Но не теперь. Разве что обстоятельства переменятся…

Рука Баосяна дрогнула от некой мысли, и следующая черта иероглифа пошла вкось.

Министр понаблюдал за тем, как Баосян вымарывает иероглиф и пишет его заново.

— Знаешь, Ван Баосян, даже среди людей, от природы наделенных особыми талантами, лишь немногим счастливцам удается применить их по назначению. Я рад, что ты один из них.

Рука сейчас снова дрогнет. Баосян поднял кисть, пока она не поставила кляксу.

— О, если бы господин Министр прежде познакомился с моим братом, чем со мной! Принц Хэнани, вот кто безупречно соответствовал своему положению. Во всей Великой Юани не было воина лучше. Даже те, кто не был с ним знаком, оплакивали его гибель как утрату всего доброго и драгоценного в мире.

Неизвестно почему, но от стука бамбуковой колотушки за окном — так бродячий торговец чаем зазывает покупателей — он дернулся, словно заснул на полуслове и пробудился в холодном ужасе, с колотящимся сердцем.