Песнь пророка - Линч Пол. Страница 38

Глава 9

Она просыпается, голова упирается в стекло, смотрит наружу, ничего не видя, закрывает глаза, погружаясь во тьму, словно в воду, с болью в сердце, сжимая и разжимая ладони. Молли зовет ее откуда-то издалека, трясет за плечо. Мам, говорит она, проснись, пожалуйста, водитель что-то сказал, я не расслышала, мы стоим на месте уже больше часа, я пойду посмотрю, что там такое. Бена передают ей на руки, и Молли удаляется за пассажирами в переднюю часть автобуса. Дверь с шипением открывается, водитель выходит на автостраду, подтягивает джинсы, сует телефон в карман рубашки, а вокруг собираются люди. Бен со злорадной улыбкой прыгает у нее на коленях, хватает ее за нос, би-бип, произносит он, би-бип, би-бип, и ей приходится снова и снова гудеть, через силу улыбаясь, когда он щиплет ее за нос, отворачивается и хлопает ладонями по стеклу. Машинка, говорит он, машинка, машинка, машинка, машинка. Глядя в сторону, Айлиш четко произносит каждое слово, автобус, машина, фургон, грузовик, женщина, ребенок, птичка, упитанный грач с фольгой в клюве пикирует к земле, выплевывает фольгу, чтобы схватить кусочек еды, который выбросили из фургона, где на стопке матрасов сгрудились дети. Люди стоят рядом с машинами, глядя в экраны телефонов, багажники набиты крупногабаритными вещами и электроприборами, крыши сложены, имущество укрыто брезентом, автострада на север огибает холм, но автострада стоит, движутся лишь те, кто передвигается на своих двоих, молчаливая процессия шагает по обочине, люди в зимних пальто, завернутые в одеяла, дети пристегнуты к материнской груди, едут в колясках, на плечах отцов, которые тащат багаж в руках или несут свою жизнь на спине. Ребенок, идущий впереди родителей, падает, переворачивается, плачет, раскинув руки в стороны, и, глядя на него, Айлиш чувствует внутри только омертвение, внезапная боль набухает в сердце, и она закрывает глаза. Бен прыгает у нее на коленях, снова хватает ее за нос, би-бип, би-бип, и она пытается улыбнуться, но губы только кривятся. Молли плюхается на сиденье, впалые щеки раскраснелись от новостей. Всё, приехали, произносит она, водитель сказал, коридора больше нет, они собираются перекрыть границу за Дандолком, там идут тяжелые бои, он хочет свернуть, говорит, машинам некуда деться, мы просто просидим тут несколько дней, поэтому он свернет на следующем съезде с автострады, когда колонна продвинется вперед, на других дорогах не лучше, придется идти пешком, до границы километров пятьдесят-шестьдесят, сейчас там скандал, люди требуют деньги назад, а он говорит, что никаких денег у него нет. Через сиденье Айлиш смотрит на пожилого мужчину, который показывает карту на телефоне жене или сестре, кто их знает, они так похожи. Бен барабанит ладошками по стеклу, птичка, птичка, птичка, птичка, и она поворачивается и видит, как мимо идет мальчик с желтой птицей в маленькой белой клетке, и закрывает глаза и не может решиться, что делать дальше, сердце болит слишком сильно, чтобы она могла соображать, сердце, отныне заключенное в клетку.

Как быстро день подает сигнал ночи, на небе проступают синяки, Бен скулит, требуя еды, шаг следует за шагом, она несет ребенка, пристегнув его к груди, глаза смотрят в пустое пространство, в оцепенелую пустоту посреди ее существа. Похолодало, но Бен отказывается надевать шапку, она пытается нахлобучить шапку ему на голову, он отбивается, шлепает ее по руке, кричит. Они покидают автостраду и, следуя указателям, оказываются на автозаправке, левой рукой Айлиш придерживает головку Бена, правая затекла под весом сумки, которую они несут вдвоем с Молли. Площадка перед заправочной станцией забита людьми, которые стоят или сидят с едой и питьем, а очередь тянется за дверь. Подгузник Бена полон, и она меняет его, присев на корточки в очереди у туалета, карманы ее длинного пальто набиты подгузниками и влажными салфетками. Она стоит в очереди за горячей едой, пока Молли с Беном на коленях ждет на сумках у входа. Присесть негде, поэтому они остаются на сумках, пока Айлиш караулит розетку, у которой мужчина заряжает телефон, она говорит Молли отправить сообщение Айне, охранник просит их выйти на улицу, вы, мол, заблокировали выход. Они ставят сумки на асфальт, садятся и едят, и Айлиш наблюдает за пронырливым молодым человеком, который, словно попрошайка, продвигается сквозь толпу, останавливается перед ними и предлагает ночлег. Молли хочет узнать, что за ночлег и во сколько это им обойдется, пока Айлиш изучает его глаза, потрепанную одежду, грязь под ногтями. Почему ты отказалась, спрашивает Молли, глядя, как мужчина отходит к следующей группе, где мы сегодня будем спать? Женщина в желтом плаще наклоняется и похлопывает Молли по руке. Осторожнее с этими типами, заманят и ограбят, они таким промышляют. Женщина протягивает Молли пачку печенья, они о чем-то беседуют, но Айлиш не слушает, она видит Бейли, который сидит на асфальте во дворе заправки, вытянув ноги, волосы выбриты на висках, ухо и часть щеки залиты янтарным светом. Он допивает из жестянки, встает, расплющивает ее носком кроссовки и пинает в сторону бензиновых колонок.

Костер в темном поле, матери, завернутые в одеяла, дети у них на коленях с лицами, освещенными мобильниками, пока взрослые собирают в лесу хворост и ставят палатки. Для них оставлено место у костра, бородатый мужчина жует сосиски, завернутые в фольгу, дует на пальцы, настаивает, чтобы они поели, в темноте женщина зовет ребенка, Молли берет сосиску на сучке, остужает, отрывает немного для Бена, тот откусывает, держа кусок обеими руками. Над окружающей тьмой темно-синее небо, и темнее всего у костра, стирающего и вновь рисующего лица, и молодая женщина с потерянным взглядом спрашивает, откуда они и куда идут, а мужчина говорит, соскребая тени с лица. Лучше бы вам пересечь границу где-нибудь в другом месте, например в Кроссмаглене, куда мы направляемся, вчера моя кузина без проблем там перешла, говорит, пограничники пускают всех, если вы им заплатите. Ходят слухи, что тех, кто пытается перейти ночью, арестовывают, о приграничных бандах, вооруженных патрулях вдоль дорог и о том, во сколько обойдется переход. Она смотрит на пламя, словно в трансе, смотрит, как свет пляшет перед глазами, остающимися в тени, кто эти люди без глаз, кто эти люди, которые больше не видят будущего, пойманные в ловушку между светом и тьмой? Айлиш зажмуривается и видит, сколько было разрушено, видит всю глубину своей любви и то немногое, что от нее осталось, одно лишь тело, тело без сердца, тело с распухшими ногами, способное только нести детей вперед… Женщина с потерянным взглядом спрашивает, не хотят ли они переночевать в палатке. Ночью похолодает, да и дождь собирается, младенцу нельзя спать на улице, в любом случае палатка рассчитана на восьмерых, прошлой ночью нас было вообще двенадцать.

Бен ладошкой разворачивает к себе ее лицо, они лежат дыхание к дыханию в спальном мешке, и, когда малыш засыпает, Айлиш вслушивается в долгое молчание ночи, видит смерть, которая следует за ней по дороге, смерть пробирается в сны тех, кто слишком устал, чтобы спать, кто вынужден спать с открытыми глазами, всхлипы и крики вырываются изо ртов, словно смерть каждую ночь шествует мимо, и каждая смерть переживается снова и снова, много-много раз, и она лежит, слушая, как спящие шепотом проговаривают смерть во тьму, спиной ощущая холод, идущий от земли, дождь, что стучит по палатке, как будто этот дождь идет тысячу лет и снаружи нет ничего, кроме необитаемой земли, мир снаружи — тьма без боли, и, чтобы избавиться от боли, нужно принять эту тьму, но туда нет выхода, теперь она это знает, ей нет пути во тьму вслед за сыном, Айлиш и хотелось бы последовать за ним, присмотреть за ним там, но она не войдет во тьму, потому что должна остаться, это единственное, на что она еще способна, вывести детей из тьмы, а значит, не будет ей покоя, не будет спасения от боли, и даже темнота за закрытыми веками не принесет успокоения. Бен просыпается, поворачивается к ее лицу, начинает плакать, но она успокаивает его, поглаживая по щеке. Она что-то шепчет ему, хотя для ребенка его возраста нет слов, нет объяснений тому, что было сделано, и все же то, чего он никогда не вспомнит, навсегда останется с ним, словно яд в крови. Айлиш смотрит на Молли и видит, как спящее сердце разносит яд по телу, но вопреки всему от Молли исходит свет — кожа становится голубоватой от проникшего в палатку сияния, — но этот свет изнутри, он дает силу, и Айлиш не знает, откуда он берется, свет, сияющий из тьмы изнутри Молли. Снаружи слышны шаги по размокшей земле, в палатку ползет сигаретный дым, мужчина кашляет, детские голоса возвещают о наступлении нового дня, и какой-то юноша перелезает через них, выбираясь из палатки. Молли садится, взъерошивает ей волосы, начинает массировать ноги. Мам, говорит она, давай я тебя причешу. Айлиш смотрит в лицо дочери и видит, что во сне та плакала. Она расстегивает молнию на спальном мешке, надевает кроссовки и выходит наружу. Ее встречает низкая промозглая серость, угли костра, мусор на невспаханном поле. Айлиш сажает Бена на рюкзак, чистит банан, наливает молоко в кружку, а Молли обхватывает себя руками, пытаясь согреться, Бен ковыляет в грязи, затем направляется к деревьям, Айлиш окликает его, но малыш продолжает топать к лесу на краю поля, и она плетется за ним, не обращая внимания на боль в плечах и стопах. Бен стоит на мокрой траве, колотя палкой по стволу, затем разворачивается и, сверкая глазами, замахивается палкой на нее. Нет, произносит она, грозя ему пальцем, нет, нет и нет, забирает палку и машет ею перед ним, приговаривая, нельзя никого бить, нельзя бить другого человека, и отбрасывает палку, и разворачивает Бена, и отправляет его назад, на вспаханное поле, мертвое поле, поросшее сорняками, и черви под землей рыхлят почву, и остатки прошлого урожая перегнивают, чтобы напитать следующий, и Бен бежит по полю, подняв кулачки к небу, и на мгновение она оглядывается и видит на траве опавшие листья, непогребенные листья лежат на траве, и их лица желтеют среди умерших коричневых.