Три кофейни - Прах Вячеслав. Страница 16
Последней каплей моего терпения стало обвинение в измене. Загружая белье в стиральную машину, она нашла пятно от помады на моей белой рубашке. Она кричала и бросала в меня все, что было под рукой, а я молча пошел в гостиную, открыл ее сумочку, взял помаду и принес ее в ванную. Поставив такое же пятно рядом на этой же рубашке, она вдруг все бросила и начала меня целовать, а я ее крепко обнял. Но думал я тогда уже совсем о другом…
Я смотрел на револьвер, купленный три дня назад, весьма тяжелый и неудобный. Но куплен он был не для удобства, а для защиты. Защиты семьи. С таким отцом, как у нее, ожидать можно было чего угодно, тем более главной угрозой для меня являлся не кто иной, как ее отец. Он никогда не сможет смириться и принять меня. Одно только известие о беременности дочери обеспечило мне два похода к стоматологу и один к травматологу, после чего я понял, что придется взять все в свои руки и больше их не опускать, ни перед кем и никогда. Но в этот вечер руки мои были тяжелыми, как никогда в жизни, и я направил ствол прямо в висок… Я смотрел в зеркало и не думал ни о чем. Слишком много всего произошло. Терпению человека рано или поздно приходит конец. Мое терпение было взорвано и разбросано по всей квартире осколками разбитых кружек и сломанных игрушек. Боялся ли я смерти? Только не в этой жизни. И уйти я готов был навсегда и безвозвратно.
Стоп! А что будет с ней, если меня не станет? Что будет с нашим ребенком? Как она справится сама, если даже со мной ей это удается с огромным трудом?
Да… В тот день я впервые осознал, что рядом с ней живет вовсе не эгоист, и я почувствовал гордость. Я не сдамся, что бы ни случилось. Я не сдамся, слышишь? Я все выдержу.
Начало июня, на улице светило яркое солнце, но жалюзи на огромных окнах и операционный светильник его победили. У нее начались схватки, и единственными ее словами тогда были: “Не отпускай мою руку”. Она кричала и задыхалась, глубоко дыша, а я дышал вместе с ней. Она сжимала мои пальцы, передавая всю свою боль, и мне казалось тогда, что это я с ней на этом столе рожаю. Вокруг мелькали люди в белых халатах. Крики, стоны… Кошмар. Страшный сон. Все как в тумане, я тогда не понимал ничего и ничего не видел. Был ли я в сознании? Только ее рука возвращала меня в эту палату. Каким бы сильным я себя ни считал до этого, то, что я видел, даже в самом ужасном сне я представить не мог. Резкий шум в ушах, в глазах помутнение, ее крики, ее боль… “Очнись, не бросай меня!” Я приходил в себя, а затем снова – головокружение, тошнота… Крики врачей. Моя рука ослабла. Щелчок. Пустота…
Резкий запах нашатыря привел меня в чувство. Я лежал на полу, а надо мной наклонился врач, внимательно глядя в мои глаза.
– Я в порядке. Где она? – встав на ноги, спросил я.
– Она уже в палате, но сейчас ее беспокоить не нужно. Она крепко спит, – ответил врач.
– Дайте мне подержать моего ребенка, – попросил его я, захлебнувшись внезапными слезами счастья…
С того дня прошло два месяца. Холодный август, нежданный сезон дождей. Мы сидели с ней в детской, в четыре руки раскачивали маленькую кроватку и пели колыбельную под тихий перезвон разноцветных колокольчиков…
Мы смотрели в окно и не видели, что за ним: дождь, ливень с градом, а может, гроза с молниями. Просто капли бегут по стеклу… Слишком тихо днем, слишком громко ночью… Дочь. Доченька. Цветочек. Маленькая Роза… Она спит и, наверное, видит белые облака, зеленые луга и бабочек, летящих ей навстречу. Главное, не разбудить ее… Она видит лазурное море и ярко-желтый песок на берегу. Она набирает его в ладошки и, прищурив голубые глаза, счастливо смеется. Прекрасные сны. Так тихо…
– Нужно поменять воду, – без эмоций, устало сказала она.
– Хорошо, я схожу…
– Нет, сиди. Я сама.
Поменяв воду в вазочке, в которую мы поместили весь свой мир, до последней капли души, мы поставили ее обратно в кроватку и смотрели на свою розу… Розочку. Я по-прежнему напевал, а она осторожно качала. Так тихо. Роза просто спит…»
Слезы капали на страницы, а она затягивалась все глубже. Ее рука дрожала, а сердце замирало с каждой строчкой. В квартире уже было светло, но она не хотела ложиться. Сон покинул ее, а дотлевающая в руке сигарета была последней в пачке.
«… – Мне нужно уйти, – огорченно сказала она.
– И куда ты пойдешь?
– Не важно куда. Мне просто нужно уйти…
– Возьми меня с собой. Ведь все равно далеко тебе не убежать. Мы вернемся обратно в эту квартиру, и все начнется заново. День за днем… Ночь за ночью. Может, ты знаешь место, которого нет на карте, где можно забыть все? Тогда назови его мне или возьми с собой…
– Тебя тогда не было рядом! Ты отпустил мою руку! Я тебя ненавижу! – в слезах закричала она.
Она била меня в грудь, а я все крепче прижимал ее к себе. У всех людей есть сердце, но я один знаю, что без него можно жить. Без него можно дышать и даже любить. Я любил ее, несмотря на то, что она меня ненавидела. Я любил ее, не глядя ей в глаза. И мне было плевать на ее нелюбовь.
– Возьми меня с собой, если хочешь уйти. Если хочешь сбежать без оглядки – беги!
Что-то громко застучало в моей груди, но это не сердце, оно давно остановилось, как сломанные часы. В один момент и навсегда. Что-то глухо и громко стучало…
– А как же наша маленькая Роза? – с искоркой надежды в глазах спросила она.
– Я пересажу ее в маленький горшочек с землей и буду поливать каждый день.
– Меня ты тоже пересади в тот горшочек… – это были ее последние слова в тот вечер.
Не забрав ничего из вещей, она ушла, положив свои ключи на холодильник. В красивом красном платье, которое мы выбирали вместе, и с красной помадой на губах. Тихо, не сказав даже “прощай”…
О чем я думал тогда? Мне казалось, она вернется. Я горячо надеялся на это. Ждал ее, качая кроватку и держа в руках куклу, которую она купила на пятом месяце беременности. Я вспоминал ее капризы, как ломал ее сигареты и выбрасывал пачку за пачкой в окно. Как целовал ее животик и как впервые услышал удары маленького сердечка… Я, кажется, тогда плакал, но глаза мои оставались сухими. Я ждал ее, чтобы назвать мамой. Матерью. Ведь я никогда ее так не называл. Я ждал ее, чтобы сказать, что, кроме нее, у меня нет никого, ради кого мне бы стоило жить, оставаться в этом забытом богом мире. Я умру в этой проклятой квартире и хочу, чтобы меня положили рядом с дочерью, с нашей маленькой девочкой. Я буду качать ее на руках и петь красивые песни. А засыпая меня землей, не нужно слез и воспоминаний, просто чтобы закопали поглубже в моей любимой синей рубашке…
Она не вернулась ни ночью, ни утром, ни спустя неделю. Я, как и обещал, поливал каждый день наш цветочек и разговаривал с ним. Она меня слушала внимательно и, казалось, даже отвечала, когда бутылка становилась пустой. Роза мне говорила, что ей очень тепло и хорошо в каком-то прекрасном саду. Что птицы поют, и спелые яблоки такие вкусные, и что она хотела бы принести их мне, чтобы я попробовал их и перестал пить, убивая себя. Она говорила, что плачет, когда я теряю рассудок и разбиваю все вдребезги. А еще она говорила, что держит за руку маму, которая закрывает ей глаза, чтобы она ничего этого не видела. Я, кажется, сошел с ума, а если нет, то нужно завязывать с алкоголем…
Бутылка за бутылкой, я не помнил, какое сегодня число, и цветочек наш я забыл полить. Что со мной? Где мой револьвер? Мне пора уходить… Меня там ждет дочь. Я достал оружие, меня качало из одной стороны в другую, я плохо стоял на ногах, но трезво вставлял патроны в барабан. Не успел приставить ствол к виску… Щелчок. Пустота…
Я умер? Где я и что это за место? Старый кирпичный потолок и дикая вонь, что привела меня в сознание. Я лежал на твердой доске, которая покачивалась, как качели. Я упал с нее, и меня стошнило на бетонный пол. Холод. Очень холодно… Ничего не соображая, я попытался встать. У меня это получилось с трудом. Я находился в темной камере, где вместо двери была решетка. Почему так темно? И как я здесь оказался?