Три кофейни - Прах Вячеслав. Страница 15
– Вы не подскажете, который час? – спросила она первое, что пришло ей в голову.
Он, мельком глянув на часы, коротко ответил:
– Половина второго.
Роза, посмотрев ему в глаза, сделала шаг вперед и поцеловала его в губы. То, что произошло, было просто нереальным, неописуемым, словно сон… Он обнял ее за талию и прижал к себе, как в танце, и, слегка опустив голову, ответил ей взаимностью. Роза закрыла глаза и просто наслаждалась, не думая ни о чем. Ее мысли улетели куда-то далеко, а она застыла в этом незабываемом поцелуе, в этих теплых объятьях, в этом мгновении…
– Мне пора бежать, – отступив в сторону, сказала она.
– А как же…
Она не слышала, что он говорил ей вслед. Она бежала, не глядя под ноги, а завернув за угол, споткнулась и упала. Он ждал ее там же, этот безымянный художник, что вносил в ее жизнь неведомые ей раньше цвета. Подав ей руку, он спросил, не ушиблась ли она, на что Роза отрицательно мотнула головой, сказав:
– Все в порядке. Спасибо…
– Пожалуйста, – улыбнулся он.
– Теперь ответь: ты знал, что все произойдет именно так, а не иначе?
Роза немного начала отходить от поцелуя. От этого ослепительного безумия… Если бы ей кто-то сказал, она бы ни за что не поверила, что это настолько реально и прекрасно. Такое бывает только в фильмах… Просто непередаваемое чувство.
– Я тебе объясню, – начал он, но Роза его перебила:
– Да или нет? – не отступала она.
– Да, я знал. Не сложно было заметить отсутствие кольца на безымянном пальце, как и то, что он никуда не спешит и ни разу не посмотрел на часы. Докурив одну сигарету, он вскоре достал другую и разглядывал небо. Если бы он кого-то ждал, он бы вел себя совсем по-другому, и я бы это увидел. А то, что он ответит тебе взаимностью, было ясно как день: ведь ты прекрасна, Роза, и любой на его месте поступил бы так же…
– Продолжай, – с загоревшимися глазами сказала она.
– Дело в том, что ты сама не сделала бы этого из-за одного глупого стереотипа: если мужчина красив и опрятно одет, он, несомненно, занят. Как и мужчина, увидев красивую женщину, никогда к ней не подойдет, потому что думает, что она замужем. Вот почему ты до сих пор одинока, Роза…
Как-то так он и представлял себе ее квартиру. Большая, бежевого цвета обои визуально делали ее еще больше и просторнее. Запах духов в прихожей. Не особо приятный аромат на кухне говорил о том, что там что-то испортилось. Высокие потолки, красивый интерьер… Как оказалось, Роза жила в полном достатке. Было ли это заслугой ее бывшего мужа или ее собственной – трудно сказать, но все же он больше склонялся к первому. Огромная спальня, размером с его собственную студию. Незастеленная кровать, белый лифчик на стуле… К его приходу она явно не была готова.
– Извини за беспорядок, я сейчас приберусь, – второпях сказала она.
– Не стоит, – возразил он.
Пока он разливал в бокалы вино, обстановка становилась романтичнее. Тихая классическая музыка, приглушенный свет… Он сидел в черной наглаженной рубашке, а она в красном платье. Это платье нравилось ему, оно прекрасно сочеталось с цветом помады. Глоток за глотком, вино пьянило Розу, и она становилась более открытой, уверенной в себе. Прекрасной…
– Давай потанцуем, – взяв его за руку, предложила она.
– С удовольствием.
Он держал ее за талию, а она, обхватив руками его шею, смотрела ему в глаза. Они медленно ходили по кругу, без ритма и чувства танца. Роза терлась об его щетину, нежно покусывая подбородок, потом расстегнула рубашку и начала водить рукой по его груди, а затем ниже…
– Роза, нет! – застегивая пуговицы, сказал он.
– Что не так? – огорченно воскликнула она.
– Все не так!
Выйдя из гостиной, он немедленно направился в прихожую и, набросив на себя плащ, хлопнул дверью…
Роза находилась в полном отчаянии. Разбив бокал и сняв с себя платье, она бросила его на пол и, открыв бутылку, вылила на него оставшееся вино. Сигареты… Она хотела курить и, не глядя под ноги, зацепила пяткой осколок. Босиком она направилась в кухню, достала пачку сигарет из верхнего ящика и, не открывая окно, закурила. Глубокие затяжки, учащенное сердцебиение. Ее рука дрожала, и соленые капельки с подбородка падали на обложку книги.
«…Тошнота. Первым и нежданным звоночком нашего счастья была ее тошнота. Задержка, частые боли в пояснице и повышенная усталость говорили сами за себя. Мы спешно направились в больницу. Когда доктор подтвердил “диагноз”, мы находились не в темном коридоре отделения, а в глазах друг у друга, наполняющихся взаимностью… Тот день был настолько красив, что, будь я художником, сотворил бы шедевр и посвятил его ей. Тот день дышал воздухом будущих, первых вдохов. Улицы были залиты ярким, каким-то необычайным светом, даже после захода солнца, на ночном небе зажигались звезды, словно в ожидании вспышки новых, открытых миру глаз.
Колокольчики в детской, бантики и вязаные носочки. С каждым днем наша спальня наполнялась новыми игрушками и ощущениями, горячими поцелуями и теплыми объятьями. Нелепыми капризами и старыми платьями, которые ей больше не подходили.
Я представлял ее матерью… Ведь еще недавно мы лежали одни на этой кровати, и казалось, что вот оно, счастье. Ее глаза, улыбка и даже скользящая по щеке слезинка. Я видел в ней женщину – верную и покорную, неподвластную мне, но преданно-гордую и до боли желанную… Это так непривычно – впервые назвать ее матерью. Это так необычно, ведь отец – тоже не просто слово, мне нужно стать им. Мне нужно быть… Не прятать себя в горьком стакане, когда в пылу ссоры она оттолкнет меня. Крепче держать – я знаю, для нее это огромное испытание. Не отпускать ее руку, разве немного ослабить. С ней я сильнее, чем есть на самом деле. Я справлюсь.
Каждый следующий месяц звенел, как колокольчик, напоминая о том, о чем мы не забывали ни на минуту, ни на мгновение. Когда я смотрел на нее, она все чаще смущалась и говорила о том, что сильно поправилась за эти четыре месяца. Меня это волновало меньше всего на свете. Я всегда поддерживал ее, не считая это постыдным. В какой-то степени мне самому становилось некомфортно от того, что в ее мыслях темнели такие нелепые версии и догадки, что я могу уйти и бросить ее из-за лишних килограммов или измученных бессонницей глаз. Я очень старался предотвратить пожар еще до его возгорания, как и сигареты – я прятал их, как прятал и ключи, – ей было сложно, я знаю. В такие моменты нет больше слов “я” и “не буду”, приходится идти на уступки и поступать правильно, ведь каждая ошибка может оказаться роковой.
Частые перемены ее настроения, нервные срывы на пустом месте – это было настоящим испытанием для меня. Я с улыбкой вспоминал те первые дни, когда она у меня оставалась, и понимал, что они по сравнению с этими были еще цветочками. Мне казалось, что я начал сходить с ума…
Я бросил курить вместе с ней, а до этого она трижды бросала меня, ведь я не позволял ей даже думать о табаке. Ни одной сигареты, ни одной затяжки – это было сложно нам обоим. Но… когда она крепко засыпала, я бесшумно покидал квартиру и на лестничной клетке выпускал едкие, но до последнего жара желанные клубы дыма. С ним я выпускал все то, что накопилось за день, и мне становилось легче. Докурив, я съедал горсть мятных конфет, а затем принимал душ и чистил зубы, чтобы она не смогла почувствовать запах.
Сложнее всего было смириться с тем, что смириться с собой она не могла. Ее капризы выходили за рамки нормального. Мало того, что в мою сторону летела посуда, когда я опаздывал с работы на ужин, так еще и ножи… Я их выносил из квартиры, а она в слезах сидела на кухне и просила прощения. Говорила, что ничего с собой поделать не может. Я брал ее за руки и в какой-то момент, стоя на коленях и положив голову на ее колени, я все же понимал, что счастлив. И осознавал, что все это временно. Маленькая черная полосочка, после которой наступит сплошная белая.