"Дева со знаменем". История Франции XV–XXI вв. в портретах Жанны д’Арк - Тогоева Ольга Игоревна. Страница 40

Сочинение французского протестанта, вышедшее в Гааге в 1724 г., получило общеевропейскую известность, и всего через три года в Лондоне увидел свет его полный английский перевод. Вне всякого сомнения, был с ним знаком и Вольтер: «История Англии» имелась в его личной библиотеке, и он оставил на ее полях собственноручные пометы [771]. Не меньший интерес французского философа вызвала и «История Англии» Дэвида Юма, первые тома которой появились в 1762 г. и которая также присутствовала в библиотеке Вольтера [772]. Эту работу вновь отличал крайне скептический взгляд на эпопею Жанны д'Арк, в которой автор отказывался признавать какое бы то ни было Божественное начало:

Руководствуясь данным принципом (и опираясь на хроники Ангеррана де Монстреле, Эдварда Холла и Ричарда Графтона), Дэвид Юм не верил ни в какие «выдумки» о Жанне д'Арк, полагая их результатом хорошо спланированной пропаганды французского королевского двора [774]. Он полагал, что Деву отыскали в Домреми ближайшие советники Карла VII и буквально «сотворили» из нее спасительницу Франции, попутно приукрасив ее прошлое и превратив из служанки в таверне в пастушку [775]. И хотя шотландский философ ни словом не обмолвился об утрате его героиней девственности, он — возможно, вслед за Полем Рапеном де Тойра — связал ее имя с именем Жана Бастарда Орлеанского, как затем поступил и Вольтер [776].

Однако наиболее любопытные текстологические совпадения присутствовали в «Орлеанской девственнице» и в крохотной анонимной заметке, опубликованной в мае 1737 г. в лондонском Fog's Journal. К сожалению, сам этот выпуск до нас не дошел, но текст под скромным названием «Жанна д'Арк, или Орлеанская Дева» оказался воспроизведен в том же году в популярном «Журнале для джентльменов» (Gentleman's Magazine) [777]. Как предположила Гейл Оргелфингер, его автором мог быть Джон Келли, ставший в 1737 г. издателем Fog's Journal и публиковавшийся в нем ранее, а также, что для нас еще важнее, завершивший в 1732 г. собственный частичный перевод «Истории Англии» Поля Рапена де Тойра [778].

Как следствие, события Столетней войны излагались в заметке из Fog's Journal в полном соответствии с точкой зрения французского протестанта. Келли был также совершенно уверен в том, что Жанна не являлась ни «святой», ни посланницей Господа: ею руководили придворные Карла VII [779] и прежде всего — капитан Вокулера Робер де Бодрикур, который делился с ней всеми «секретами», необходимыми для удачной политической и военной карьеры [780]. Более того, автор сомневался в главном «оружии» Орлеанской Девы — в принесенном ею обете непорочности, поскольку, с его точки зрения, он оказывался совершенно не нужен «освободительнице нации» [781].

Мы не можем быть полностью уверены в том, что Вольтер держал в руках выпуск Fog's Journal или «Журнала для джентльменов». Однако на его знакомство с основными идеями Джона Келли указывает, как мне кажется, косвенное обстоятельство: все они оказались воспроизведены в «Еврейских письмах» Жан-Батиста де Буайе, маркиза д'Аржана, якобы отправленных «другу Исааку» из Лондона, хотя их автор, покинув Францию, проживал постоянно в Голландии и Германии [782]. В письме 152, полностью посвященном эпопее Жанны д'Арк, точно так же говорилось о ее в высшей степени сомнительной святости, о том, как ее использовали королевские советники, и о том, что спасение родины от захватчиков вполне возможно и без сохранения невинности [783]. Объявляя «Божественную миссию» Девы обыкновенным мошенничеством, д'Аржан прямо ссылался на «английских авторов», с мнением которых был полностью согласен [784].

Он цитировал те же самые истории, которые обыгрывались и Джоном Келли в рассказе о возможных любовниках французской героини, и прежде всего — сказку «Отшельник» («Новеллу о брате Люсе») Жана де Лафонтена 1665 г. В ней говорилось о хитром монахе, желавшем добиться любви молоденькой девушки: под видом Святого Духа он трижды являлся к матери своей избранницы и требовал благословить их союз, от которого в будущем родится «великий папа». На месте главного героя Лафонтена и Келли, и д'Аржан предлагали видеть Робера де Бодрикура, точно такими же речами соблазнявшего Жанну д'Арк [785]. Не менее интересным оказывалось обращение обоих авторов и к истории Мари-Катрин Кадьер, соблазненной иезуитом Жан-Батистом Жираром, ее исповедником, с которым она познакомилась в 1728 г. [786] Любопытно, что этот же скандал упоминался и в «Орлеанской девственнице», когда речь заходила о попытках монаха Грибурдона овладеть Девой [787].

В отличие от заметки Джона Келли, «Еврейские письма» маркиза д'Аржана имелись в личной библиотеке Вольтера [788], а потому можно предположить, что именно из них французский философ позаимствовал для своей поэмы упомянутые выше идеи и ассоциации. В целом же, как мне представляется, в этом произведении явственно ощущалась проанглийская направленность. Вольтер открыто восхищался самыми разнообразными достижениями «детей гордой английской страны»: их познаниями в военном деле, философии, поэзии и даже в кулинарии [789]. Вполне разделял он, как кажется, и взгляды англичан-протестантов на особенности католической религии: на присущий ей концепт чуда [790], а также на личные качества французских священников [791]. Что же касается оценки личности Жанны д'Арк, то многие мельком брошенные замечания Вольтера также оказывались идентичны взглядам английских авторов. Он полагал, что французы — развратная нация и среди них невозможно было бы найти хоть одну девственницу [792]. А потому поиски св. Дионисия, приводившие его в конце концов в таверну, были изначально, по мнению автора, обречены на провал [793].

Таким образом, для англичан XVIII столетия «Орлеанская девственница» Вольтера являлась всего лишь продолжением их собственных исторических «изысканий». Этим, безусловно, объяснялось количество пиратских изданий поэмы, публиковавшихся в Лондоне, Эдинбурге и других городах островного королевства. С успехом пародии было связано и появление «английского следа» в ее иллюстрировании, которое стало логичным продолжением давно существовавшей историографической и литературной традиции.

Что же касается Франции, то и здесь «Девственница» отнюдь не являлась сколько-нибудь уникальным явлением. Современные исследователи неоднократно отмечали небывалую популярность, которой пользовалась у соотечественников Вольтера эротическая и сугубо порнографическая литература — романы, поэзия и памфлеты, многие из которых также публиковались за границей и попадали в страну по неофициальным каналам [794]. Большинство этих произведений носило откровенно мизогинный характер, а со второй половины XVIII столетия одной из важнейших их тем стали рассуждения о порочной связи женской сексуальности (в ее самых извращенных формах) с управлением королевством и в целом с политикой. Как следствие, в главный объект для насмешек и самой резкой критики очень быстро превратились члены королевской семьи и прежде всего — Мария-Антуанетта, супруга Людовика XVI, которую открыто именовали «австрийской шлюхой» и обвиняли в склонности к лесбийским связям, в многочисленных адюльтерах и нежелательном влиянии на сексуальное воспитание наследника престола [795]. Таким образом, в порнографической литературе XVIII в. нашла свое новое воплощение давняя концепция королевы-развратницы, хорошо знакомая французским интеллектуалам еще с эпохи Средневековья [796]. Та же мизогинная направленность присутствовала и в скандальной поэме Вольтера. Отказывая Жанне д'Арк в праве именоваться Божественной избранницей и святой, французский философ вместе с тем настаивал, что участие женщин в делах управления абсолютно неприемлемо, поскольку присущая им чрезмерная сексуальность в конце концов перевешивает любые благие намерения.