Записки фотомодели. Стразы вместо слез - Бон Полина. Страница 32

А что ты делаешь в агентстве, детка? – спросите вы. И я отвечу вам: то же, что и всегда: работаю. Для чего? Для того, чтобы не просить денег на кофе, прокладки, бензин, лак для ногтей, парикмахера, подарки для НЕГО. А еще для того, чтобы не сидеть одной в огромной квартире, дожидаясь до поздней ночи, когда любимый человек вернется после всех своих дел, забот, игр, встреч. И еще для того, чтобы не БЫТЬ СОДЕРЖАНКОЙ. Или, по крайней мере, не считать себя таковой. Это кажется вам странным? Или необычным?

Вот я приезжаю в агентство на черном «мерседесе» и в белом кожаном плащикеRoberto Cavalli, застегнутом на все пуговицы в два ряда. С сумкой в одной руке (оставлять нельзя: начинающие граждане диснейленда имеют милое свойство воровать все, что плохо лежит) и композиткой в другой – на тот случай, если в агентстве затерялась моя карточка или если будет необходимость вручить ее клиенту, – я прохожу в зал, где собираются модели, вызванные на кастинг. Свой белый плащик я оставляю на одной из вешалок вместе с одеждой других моделей. Клиент, или представитель клиента, или фотограф, который будет заниматься съемкой проекта, или все они вместе заседают в комнате, куда модели заходят по одной. Иногда нас приглашает в комнату представитель агентства. Но чаще все идет само собой… Кто-то торопится и без особых возражений со стороны других участниц проходит на кастинг в числе первых. А кто-то сидит на диванах и беззаботно болтает еще с кем-то из пришедших, попутно выясняя у тех, кто уже вышел из кабинета, о чем спрашивают и что просят сделать клиенты… Это напоминает сказочный сад, в котором прекрасные цветы разговаривают друг с другом, или наслаждаются своей собственной красотой, или просто колышутся, волнуемые легким ветерком. Райская картина, в которой нет места ни уродству, ни чему-либо темному и злому.

– Привет, девчонки! – радостно говорю я. И, обращаясь к тем, кто находится ближе всех к двери, ведущей в кастинг-зал, спрашиваю: – Можно я сейчас зайду? Опаздываю на другой кастинг.

Я не вру. И никто, кроме меня, особенно не торопится, поэтому я без проблем захожу следующим номером.

Через час мой плащик по-прежнему висит на вешалке. Через спину сверху вниз тянутся три длинных рваных разреза, через которые видна разодранная подкладка. Несколько минут я остолбенело смотрю на свою изуродованную одежду. Стучит в висках. И хочется заплакать от обиды и беспомощности, как в детстве, когда ты не понимаешь, ЗА ЧТО тебе сделали больно. Но я вспоминаю шипение за спиной и вновь ощущаю, как хищная лапа с выпущенными когтями рассекает воздух. Плакать нельзя!

Просто из любопытства я делаю несколько шагов назад и незаметно заглядываю в холл, где собрались на кастинг модели. Пухленькие губки. Розовые щечки. Золотые глаза. Звенит колокольчиком чей-то смех. Длинные тонкие ножки милого зеленоглазого кузнечика закинуты на подлокотник кресла. И кузнечик по-детски болтает ими. Трогательные ямочки у ключиц. Ангельские ореолы над золотыми головками от проникающего через окно солнечного луча… Наблюдая все это со стороны, я улыбаюсь своей самой невинной и обаятельной улыбкой этому чудному месту и прекрасным его обитателям. Просто ангелы! Как можно подумать, что кто-то из них несколько минут назад располосовал мой плащ чем-то острым? Что это было? Нож с выкидным лезвием, купленный в подземном переходе? Или опасная бритва? Или заточенная металлическая железка, которую при необходимости можно воткнуть в ляжку какого-нибудь обдолбанного придурка, что нападет на тебя, когда ты будешь возвращаться одна домой? Такую штуку можно легко спрятать в любой сумочке.

Ангелы! Улыбаясь своим мыслям, я тихонечко возвращаюсь к своей вспоротой оболочке, жалко и безжизненно висящей на вешалке, и уезжаю, чтобы продолжить сегодняшний забег.

Глава пятнадцатая

– Покажи мне любовь! – кричит режиссер. – Дай мне ощущение переполняющего тебя счастья! Дай мне сияние в глазах!

На съемочной площадке установлена декорация из стоящей у стены широкой кровати с кованым черным изголовьем. Над кроватью висит голова оленя с блестящими черными глазами. Кажется, меня будут снимать для того, чтобы вмонтировать в клип какой-то модной группы. Впрочем, это неважно… Со временем к тому, что будет происходить с тобой на съемочной площадке или в фотостудии, начинаешь относиться с меньшим интересом, чем к походу в туалет. Просто приходишь и снимаешь штаны. И ждешь, что тебе скажут.

На этот раз на мне маленькие шелковые трусики в темную полоску, корсет и смешная шапочка с черной вуалеткой. Лежа на скользящем лиловом белье, я выгибаю спину в воображаемом акте любви, совершаемом с невидимым партнером. Мое тело извивается в лиловых волнах простыней и покрывал, как фантастический живой гидрант, прокачивающий сотни тысяч баррелей любви, которая стремится наружу и вот-вот разорвет меня изнутри.

Чтобы создать определенное настроение у меня и у всей съемочной группы, в павильоне включена музыка, и до меня доносятся слова, которые выплевывает невидимый исполнитель:

– Сядь на кровати! – орет режиссер. – Раздвинь ноги! Шире! Шире!

Движущаяся камера, как конечность огромного инопланетного монстра, приближается ко мне, чтобы взять крупный план. На площадке я становлюсь механизмом, который подчиняется чужим командам. Киборг с мягкой бархатистой кожей, предназначенный для того, чтобы создавать иллюзии любви, нежности, успеха, счастья, страха… Всего, что заставляет людей отдавать свои деньги за новый CD, красивое платье, плитку шоколада или бриллиантовое колье.

Голые ноги скользят на лиловом шелке в томительном напряженном танце. Перекатываясь на спину, я вижу застывшие над кроватью черные глаза мертвого оленя, который испуганно наблюдает за происходящим в этом причудливом мире, где по чьей-то прихоти оказалась его голова.

Моя голова тоже далеко отсюда…

Накануне я была на вечеринке по случаю чьего-то дня рождения или чьей-то смерти: в мире диснейленда они мало чем отличаются. Это просто способ борьбы со скукой и ожирением, наравне с фитнесом и шопингом. Одни и те же лица, всеми силами пытающиеся доказать себе и окружающим, что они свои на этом празднике жизни. Если бы моя мама была моложе, ей бы все это очень понравилось.

Обмен поцелуями. Обмен взглядами. Обмен дежурными фразами. Обмен шутками. Обмен завистью, ненавистью и лучезарными улыбками. Пользуясь сведениями, полученными от Виктории, и своим личным опытом, могу сказать, что по ширине и яркости улыбки здесь можно почти безошибочно определить, как у кого идут дела. Чем шире и статичней оскал, тем хуже дела у его обладателя… Самые развитые мышцы лица и самый громкий смех у брошенных содержанок, чей возраст подошел к критическому, и у средней руки государственных чиновников, находящихся под подпиской о невыезде.

Виктория сегодня просто ослепляет всех своей улыбкой, которая блестит, как решетка «мерседеса».

– Какие планы на выходные? – спрашивает Виктория, потягивая коктейль.

– Не знаю… Саша уезжает по делам… Наверно, буду просто спать и ходить по дому в одном носке, – улыбаюсь я. – Ужасно устала: пять съемок за две недели и еще больше кастингов…

– А полетели в Канны! – предлагает Виктория. – У меня друзья собираются. Да ты их знаешь, как-то раз с Сашей ужинали… Может быть, помнишь, толстый Миша, владелец казино, и Леня-киношник. Отдохнем, на солнце погреемся, – продолжает соблазнять Виктория.

– А что там будет? – вяло интересуюсь я.

– Ну вообще-то там фестиваль, – ослепляет улыбкой-вспышкой Виктория. – Все там будут. Так что присоединяйся…

Подогнув коленки на диване, я грустно улыбаюсь ей в ответ, выражая сожаление, что не смогу поехать.

– Нет, наверно, вряд ли получится. Ну правда, устала, совсем сил нет…

На этом разговор о поездке заканчивается. И наше общение переключается в обычный режим: мы хаотично перебрасываемся словами, сплетнями и шутками. Я называю это застольным бильярдом, когда каждый пытается попасть в лузу и не очень расстраивается, если его слово, отскочив от всех бортов, откатывается в дальний угол.