Morbus Dei. Зарождение - Бауэр Маттиас. Страница 26
– Верно, Альбрехт. Если он и впредь останется кузнецом. – Он посмотрел Иоганну в глаза. – А ты таковым останешься, кузнец?
– Даю слово, – сдержанно ответил Лист.
Они еще какое-то время мерили его взглядами. Наконец капитан кивнул.
– С виду ты человек благоразумный. Поверю тебе на слово. Можешь идти.
– Благодарю. – И Иоганн поспешил удалиться.
Капитан с адъютантом проводили его глазами.
– Альбрехт?
– Слушаю?
– Не спускать с него глаз.
Старый солдат ухмыльнулся.
– Само собой, капитан.
XXIII
Мартин Каррер сидел за столом и молился – так истово, как не молился уже многие годы, – чтобы для деревни и для жителей еще осталось время.
Он молился за Элизабет.
И молил Господа о прощении за то, что одного человека он все-таки не включал в свои молитвы. Пусть человек этот и был плотью от его плоти. После той зимы, когда Якоб обрек на смерть собственную мать, Мартин уже и не верил, что его сын заслуживал искупление.
В дверь постучали. Старик поднял голову, перекрестился.
– Входите!
В комнату вошли Иоганн и Элизабет.
– Якоб еще в харчевне, Иоганн?
Элизабет ответила вместо него:
– Он вернется не раньше чем через час. Так уж у него повелось.
Мартин кивнул.
– Этого должно хватить. – Он смерил их цепким взглядом.
– Что такое, дедушка? – спросила Элизабет. Ей стало не по себе от его взгляда.
– Присаживайтесь.
Они сели за стол.
– Для начала скажу без утайки: вам следует как можно скорее уйти из деревни.
– Что? Но, дедушка…
Старик предостерегающе вскинул руку.
– Я рад, что вы полюбились друг другу. Но я не единственный, кто это заметил. Якоб тоже не слепой. И ты знаешь, что будет, если он вас поймает… – Он чуть помедлил. – К тому же настроение в деревне может перемениться в любую минуту. Солдаты и…
– Изгнанные? – спросил Иоганн.
– Да, – коротко ответил Мартин.
– Но ведь давно уже ничего такого не было. Ну, до случая с коровой, – добавила Элизабет. – В смысле, такого явного.
– У меня дурное предчувствие, и с каждым днем оно все сильнее. Прошу вас, берите самое необходимое и уходите из этой долины. – Старик нахмурил лоб. – Лизель, я уже далеко не молод, а Иоганн будет для тебя надежной опорой.
Элизабет упрямо мотнула головой.
– Без тебя я никуда не уйду.
– При всем уважении, мне тоже непонятно, зачем нам срываться с места, все бросать? По снегу мы все равно далеко не уйдем. Лишь когда немного подтает… И даже если так… – Иоганн поскреб подбородок. – Все равно я не понимаю.
– Все понимать необязательно, Иоганн, – заметила Элизабет.
– Разумно, – поддержал ее Мартин.
– Нет в этом ничего разумного. Вот поэтому люди и совершают ошибки. Просто принимают слова на веру, просто потому что им так сказали. Они не хотят думать. Справедливо и обратное: чем больше человек знает, тем больше у него шансов принять верное решение.
Элизабет склонила в недоумении голову. И только Мартин догадывался, на что намекает Иоганн. И чувствовал, что не сможет больше молчать о том, что знает.
А может, молчать и не следовало…
Он вздохнул и откинулся на спинку.
– Полагаю, переубеждать тебя бессмысленно?
Иоганн помотал головой.
Старик принялся задумчиво набивать трубку. Потом собрался с духом.
– Что ж, ладно. Так тому и быть.
И он рассказал им все.
Это случилось более ста лет назад. Казалось, все шло своим чередом: годы были урожайные, стада росли, и людям жилось хорошо.
Возможно, слишком хорошо. Жители впали в гордыню.
Все произошло внезапно. Несколько лет подряд то и дело появлялись на свет дети… не совсем обычные. С восковой кожей, которая буквально таяла на солнце, и по всему телу проступали черные вены. Десны постоянно кровоточили, зубы были как у зверей.
Конечно, люди пришли в ужас. Поначалу они прятали детей, поскольку стыдились. Считали, что так они хотя бы избегнут позора.
Они ошиблись.
Через некоторое время заразились и другие. Матери, отцы, братья и сестры. От укуса или царапины. У кого-то первые признаки появлялись лишь через несколько дней, у других не проходило и дня.
Их становилось все больше. Они носились по деревне и по лесам, вселяя страх и ужас в жителей.
Тогда старейшины собрали совет, чтобы найти управу.
Решение далось непросто, но было принято единогласно. Если не считать тогдашнего священника – тот, конечно, был против. К детям проявили милосердие – их отдали старым францисканцам, которые жили в лесу, на уединенной горе.
Но тем самым жители тяжело согрешили – отказаться от собственных детей!
Остальных, кто заразился, изловили как зверей и сожгли в лесу на огромном костре. Как утверждалось, чтобы очистить их души. Их душераздирающие крики было слышно до самой деревни. Но жители зажали уши своим детям и ждали, пока все не закончилось…
Спустя много лет – я был тогда совсем еще мал, но хорошо помню, что зима выдалась жутко холодная, – в деревне стали то и дело находить убитых. Все были из тех семей, в которых отвергли детей.
Конечно, мы знали, кто за этим стоит.
Убийства не прекращались. Тогда мужчины отправились к францисканцам. Но те отказались выдавать своих подопечных. Нельзя грешить против тварей Божьих, так они сказали. Мол, все мы – создания Его.
И тогда жители спалили монастырь дотла. Пламя было видно даже отсюда, и столб дыма поднимался такой, что на целый день заволокло солнце.
Но кто посеет ветер, пожнет бурю.
Изгои, из тех, кто выжил, напали на деревню. Это было ужасно, как будто наступил Судный день. Закутанные в тряпье, нечеловечески сильные, эти создания с когтями и черными глазами уничтожали все живое.
Жители, конечно, оборонялись, но это оказалось бессмысленно.
В конце концов все собрались на площади перед церковью, чтобы вместе положить конец резне. Изгои надвигались на них, безжалостные и неумолимые, но внезапно остановились как вкопанные.
Потому что церковь вдруг вспыхнула.
Жители тоже стояли в оцепенении.
Священник потребовал тогда, чтобы мы прекратили бойню. Он стоял там, перед горящей церковью, и говорил громовым голосом – казалось, сам Господь вещал его устами.
И мы примирились.
Они вернулись к себе, мы все заново отстроили и остались. Так нам сказал священник – если уйдем, то нарушим волю Господню, и поэтому должны остаться, чтобы помогать им в холодные зимы, когда они не смогут сами себя прокормить. Ведь они были частью нас, а мы – частью их.
Так оно и повелось. Мы не трогали их, они – нас. Только в особенно суровые зимы они, бывает, уводят скот или берут пшеницу, чтобы выжить.
Там, наверху, в этих проклятых лесах…
Старик замолчал. В комнате воцарилась тишина. Элизабет сидела как пришибленная.
– И потому об этом никто не говорит, – прервал молчание Иоганн.
Мартин кивнул.
– Хотят забыть…
– А все эти знаки должны отвадить нечисть.
– Отвадить? – возмутился Мартин. – Они призваны оберегать, а не отпугивать!
Иоганн понимал, что старик просто-напросто приукрашивает. Неважно, хотелось ли жителям отгородиться от кого-то или уберечься, смысл был один: им следует держаться подальше.
– А что вообще означает этот символ? – спросил Иоганн.
Старик устало покачал головой.
– Я точно не знаю, да сейчас это и не имеет значения. Это как-то связано с астрологическим символом Овна. Прежний священник говорил, что в то время они и появились впервые… – Он поднялся. – Повторяю вам: уходите из деревни. Боюсь, что ждать осталось недолго и скоро это случится.