Убийство по-китайски - Попандопуло Анастасия. Страница 50

– Какое-то время я ждал, – спокойно откинувшись на диване в лучшем номере «Эксельсиора», пояснял князь Выжлову. – Однако, сударь, у меня не благотворительная касса, у меня есть компаньоны. А тут еще обстоятельства изменились. Да и сумма долга, признаться, большая даже по столичным меркам. Я решил покинуть Петербург, посетить провинцию. Здесь недалеко живет моя тетка. Бессмысленная старуха и не особенно богатая, однако временами и такие родственники бывают кстати. Заодно я навестил Александра и напомнил ему о сроках и чести. Вообще он был un homme insignifiant [46], хотя и мнил себя светским человеком.

Разумеется, приезд кредитора подтолкнул Александра к решительным действиям. Сначала, как теперь стало известно, он пытался собрать сумму самостоятельно – просил взаймы у Ивана, у бывшего партнера отца. Однако быстро понял, что решить эту проблему без Василия Кирилловича нет никакой возможности, и пришел, как говорится, кинуться в ноги. Частично сцену эту видела Ольга Михайловна. Тогда же предложила она заложить свои украшения, что, конечно, не покрыло бы долг, но, возможно, отсрочило выплаты. В тот вечер Александр поехал в Петровское, где шла игра, и, видимо, имел долгий разговор с князем. Тот был неумолим. Никакой отсрочки не предложил.

– Да и с чего я должен предоставить отсрочку, – все так же лениво пояснял Оленев. – Согласитесь, отсрочку можно дать, только если знаешь, что основная сумма уже в пути. А здесь? Полный тупик. Да, я припоминаю, что тогда Александр начал кричать что-то про убийство отца и наследство. Но, господа, я и представить себе не мог, что он окажется настолько глуп, чтобы исполнить эту угрозу. Вообще, Il a flippé [47].

Видимо, тогда в Петровском и услышала этот разговор несчастная Варвара Тихоновна. Чуть позже нам удалось косвенно подтвердить это предположение, сопоставив даты ее выступлений со временем этого разговора.

Впрочем, все это были лишь соображения, косвенные данные. Какие-то сведения были собраны Дмитрием Васильевичем (о чем он упоминал в тот несчастный вечер). Его управляющий показал записанные свидетельства некого кучера, который вроде вез однажды Александра в дом Тюльпановой и готов в том присягнуть, счета из лавки за шампанское, подписанные Александром, с пометкой хозяина «доставить по адресу… госпоже Тюльпановой». Какие-то приятельницы Варвары Тихоновны уверяли, что последние недели перед исчезновением Тюльпанова только и говорила о таинственном своем новом воздыхателе, которого весьма красноречиво звала Ипполитом. Однако, однако, однако.… Несмотря на полную, абсолютную ясность всей картины произошедшего, Выжлов не был полностью уверен в «представлении» дела. Он говорил о том, что прямых улик нет. И если смерти Василия Кирилловича и Дмитрия Васильевича он еще берется связать с действиями Александра и основания для обвинения видит крепкими и способными произвести «необходимый эффект», то смерть Варвары Тихоновны, скорее всего, предъявляться суду не будет. Меня это страшно расстраивало. Видимо потому, что во всей этой кошмарной череде несчастий именно ее гибель представлялась мне наиболее трагичной, нелепой, незаслуженной. Детская до глупости ее наивность, беззлобность, былая красота и талант – все возбуждало во мне такую горькую за нее обиду, что слезы сами наворачивались на глаза. Помнится, я даже пытался поговорить с дядей, чтобы он надавил на Выжлова, но он лишь отмахнулся.

– Тут, Аркадий, наш господин арривист прав. Только дело затянем да суд запутаем. Рассуждения твои, хоть и стройные и, я уверен, содержат истину, а все одно – только рассуждения и ничего более. Фактов у тебя никаких. Да и, по чести, на что уж биться? Александра Васильевича и так осудят за отцеубийство и братоубийство. Куда больше? А на том свете уж другой судья им займется, которому наши суды, наши улики или соображения вовсе не требуются. Тут главное не мешать Выжлову основные обвинения грамотно составить. Надеюсь, хоть с этим господин следователь справится. Я слышал, он большие надежды на викторию в этом деле возлагает. Орденок там или перевод в Москву планирует получить. А это и к лучшему. Я сам за него походатайствую. Можешь ему намекнуть. А то он трется около моих людей. Все хочет мое настроение уловить. На самотек даже самую малость не пускает. И молодец. Тебе бы поучиться в этом. Так что скажу свое слово за его повышение. Лишь бы сплавить его подальше. – И он внезапно усмехнулся.

35

В тот же день я пошел к Борису. Здание лечебницы с наглухо закрытыми ставнями и строительным мусором у стены снова горько меня поразило, как поражает случайно встреченный опустившийся знакомый, которого вы помнили полным сил и планов юношей. Во флигеле окна не скрывались за ставнями, но в них было темно, а одно (на втором этаже, как раз в комнате Бориса) оказалось приоткрыто. Это удивило меня, ведь несмотря на то, что погода улучшилась, большого тепла не было. Я несколько раз постучал в дверь. Мне никто не отпер. Я обошел здание, постучал с заднего хода. Но все было тщетно. Внутри ни звука, ни проблеска света.

Я с трудом (левая рука была на перевязи) нацарапал записку с просьбой навестить меня и повернул к дому. А на следующее утро снова зашел в лечебницу. Записка моя пропала, но на стук снова никто не вышел. Я покрутился во дворе. На душе было неспокойно. Конечно, скажете вы, как может быть иначе, если в городе произошло три убийства, убийца скрылся, а ближайший приятель запил, да в придачу пропал из дома. Но дело было не только в этом. Что-то угнетало меня, пугало, как, бывает, пугает установившаяся перед грозой вязкая, душная тишина. Я решил пройтись, тем более что погода стояла солнечная. Я фланировал по бульвару, раскланиваясь со знакомыми, затем перекусил в трактире и уже собрался идти домой, как внезапно меня окликнули. Я обернулся. Недалеко остановилась пролетка, из нее мне махал Выжлов. Я поспешил подойти.

– Друг мой, Аркадий Павлович! – заторопился Выжлов. – Вы никак от Дениса Львовича. Ну что? Каково его мнение?

Я был совершенно сбит с толку.

– Как? Вы не знаете? Что же, вам не принесли?

– Да о чем вы?

Выжлов достал из папки несколько писем и сунул мне в руки.

– Вот, держите. Дорогой мой, какой комераж! Мало нам убийств, так пожалуйста, полюбуйтесь, что затевается на похоронах!

Мне было известно, что похороны планируют назначить на пятницу. Было известно и то, что всю организацию взял на себя Иван Федорович. По долетевшим до меня слухам, после выхода из участка стал он еще более молчалив и желчен. Меня он не навестил, но я на это и не рассчитывал. Было странно другое – с момента освобождения он вообще не нанес ни одного визита, а посетителей, что пытались выразить ему свои чувства, довольно бесцеремонно выпроваживал. В дом Трушниковых он не вернулся – снял номер в средней руки гостинице и даже с Ольгой Михайловной не поддерживал никаких сношений за исключением одного визита, когда он ей объявил, что готов взять на себя все хлопоты и что сделает все «как нужно». Дядя мой следил за ним с большим волнением. Он ожидал, что тот «выкинет фортель», и оказался прав.

Переданные мне письма скрывали настоящую бомбу. В первом конверте на карточке из прекрасной шелковой бумаги с траурной каймой и фигурой склоненного ангела было приглашение от имени семьи покойного принять участие в траурных мероприятиях в связи с трагической смертью Дмитрия Васильевича Трушникова. Сообщалось, что отпевание начнется в десять часов утра, в пятницу …мая …года в Успенском соборе города. Во втором конвертиз и, (с карточкой попроще) приглашал ровно в то же самое время посетить отпевание девицы Варвары Тихоновны Дрыкиной (Тюльпановой) в церкви Покрова Пресвятой Богородицы в Петровском. В третьем же письме выражалась надежда на то, что получатель захочет поприсутствовать на молебне о здравии и скорейшем возвращении домой Александра Васильевича Трушникова в те же десять часов, но в Ильинской церкви.