Шах и мат - Хейзелвуд Эли. Страница 38
– Я имел в виду то дерьмо, которое они печатали о моем дедушке, – Нолан смотрит на меня ничего не выражающим взглядом. – А что за слух о сестрах Бодлер?
Смущенная, отвожу взгляд, ведь я знаю про эти сплетни, а он нет. Может сложиться впечатление, что меня волнует его жизнь.
– Просто… говорят, ты встречался с кем-то из Бодлер.
– Оу, точно. Там две сестры, да? Эмиль мне рассказал.
– Так это правда?
Нолан вздергивает брови:
– Ты знаешь, что нет.
Точно. Знаю.
– Тогда откуда взялись эти слухи?
– Одна из сестер была на какой-то вечеринке, куда меня заставил пойти менеджер. Это было в то время, когда я еще к ней прислушивался. Наверное, тогда я и понял, что с меня хватит.
Подаюсь вперед, опираясь на локти, ненавидя себя за то, что хочу услышать продолжение.
– Которая из сестер?
– У нее имя вроде начиналось с Дж.
Я вздыхаю. У обеих имена начинаются с Дж.
– И что случилось? Вы разговаривали, и ты не собирался… ну, понимаешь.
– А ты бы с ней замутила?
– Если бы была на той вечеринке? О да.
Нолан склоняет голову набок:
– И зачем?
– Что ты имеешь в виду?
– Что ты бы от этого получила?
Я пожимаю плечами:
– Мне нравится секс. Он заставляет испытывать приятные – порой даже очень приятные – ощущения. Особенно если ты в настроении, а твой партнер – интересный или привлекательный человек. Мне нечего стыдиться.
– Ты и не должна, – говорит Нолан, хотя по его тону я понимаю, что он сам до конца не осознаёт, что я имею в виду. Секс и влечение – это то, что он пока не распробовал. – Как насчет эмоциональной близости? Или духовной связи?
– Я это не отрицаю. Уверена, для разных людей секс подразумевает разные вещи, и уважаю выбор каждого. – Я отмахиваюсь от воспоминаний о прошлой ночи, когда общалась с Алексом. – Но привязанность – это не про меня. Сближаться с кем-то всегда риск.
– Риск? Почему?
Я пожимаю плечами, понимая, что пока не готова объяснить.
– Мне все это не нужно. Я и так слишком занята.
Нолан кивает с понимающим видом:
– Ты заботишься о своей семье.
Я выгибаю бровь:
– Разве мы не обсуждали твою интрижку с одной из сестер Бодлер?
– Я толком не помню, что тогда случилось. Мы… Подожди.
– Что? – Я наклоняюсь ближе, чувствуя, что глаза вот-вот вылезут из орбит.
– Там был Каспаров◊.
– Бывший чемпион мира?
– Да. Предлагал сыграть со мной.
– И?
– Что «и»? Мы сыграли.
– Давай кое-что проясним. Ты выбрал шахматы со стариком вместо секса?
Нолан смотрит на меня, как монашка из отдаленного монастыря, которой я пытаюсь объяснить, что такое биткоин.
– Ты меня вообще слушала? Это был Каспаров◊.
У меня вырывается смешок. Затем еще один. Я прижимаю ладони ко лбу и не могу перестать смеяться, думая о том, что, когда Нолан не ведет себя как полный мудак, он довольно милый. Когда я вновь смотрю на него, он пальцами перебирает прядь моих волос, будто это дорогой шелк. Его взгляд все еще немного стеклянный, так что я не возражаю.
– Надеюсь, это хотя бы была игра всей твоей жизни? – спрашиваю я.
Нолан смотрит мне в глаза:
– Нет. Не была.
– Тогда на что это было похоже?
Мы никак не можем разорвать зрительный контакт. Я чувствую, что мой позвоночник вибрирует, и черт знает почему. Раздается сигнал кухонного таймера, и мы оба отводим взгляд.
Я наливаю суп в чашку с надписью про Эмиля, потому что считаю, что заслужила лицезреть эту дивную картину.
– Вкусно, – с удивлением сообщает Нолан после первой ложки, что меня даже немного оскорбляет. – Не сравнится с мясным рулетом твоей мамы, но…
Я щипаю его за предплечье, но с тем же успехом могла бы ущипнуть статую. Он криво ухмыляется. И с легкостью съедает четыре порции, пока я грызу свой сникерс, притворяясь, что ни капельки не польщена. Мой уровень адреналина снижается, и я вспоминаю, что дала своему бренному телу меньше пяти часов сна и никакого кофеина.
– Ты готовишь? – рассеянно спрашиваю я.
– Редко. И не то чтобы хорошо.
– Но у тебя офигенная кухня, – я качаю головой. – Призовые деньги в шахматных турнирах – это что-то с чем-то.
– Так и есть. Правда, у меня был приличный трастовый фонд. Сама решай, какой из вариантов более приемлемый.
– Хорошо иметь таких родителей.
– Дедушку, – поправляет меня Нолан. – Раньше это была его квартира.
– Оу, – я прикусываю нижнюю губу, раздумывая над следующим вопросом. – Разве твой дедушка не…
– Ага. Играл в шахматы, сошел с ума и едва не убил меня, когда мне было тринадцать, – он не улыбается, однако в тоне меньше горечи, чем я ожидала.
Я все равно морщусь:
– Не лучший способ говорить о чужом психическом здоровье.
– Согласен. Дедушка страдал от поведенческого варианта лобно-височной деменции. Так понятнее?
Не отвечаю, и Нолан добавляет:
– Ты знала, что есть тип лобно-височной деменции, который передается по наследству?
Открываю рот и тут же закрываю. У меня такое чувство, что всему виной не только высокая температура, так что мне надо быть осторожной.
Нолану Сойеру нужна поддержка. Звучит странно, но все же.
– Боишься, что это случится с тобой?
Из Нолана вырывается невеселый смешок.
– Знаешь, что забавно? Раньше я боялся до усрачки, но теперь уверен, что меня это не коснется. Потому что как только я эмансипировался, то сразу сделал генетический тест. Вот только, насколько мне известно, мой отец тестирование не проходил. В какой-то момент я перестал отвечать на его звонки, но раньше он каждый день – каждый божий день – твердил мне, что если продолжу играть в шахматы, то закончу как дед. Будто все беды у него действительно были из-за шахмат.
– Звучит… глупо.
– Ну да. Глупые люди обычно говорят глупые вещи.
Нолан больше не смотрит мне в глаза, а прожигает взглядом пустую кружку. Его локти лежат на мраморной столешнице, и мне хочется наклониться ближе. Кажется, ему больно, поэтому я не рискну прикоснуться к нему, но рада, что сейчас здесь. С ним.
Я так делаю, когда расстроена Истон. И Дарси. И Сабрина, если она мне позволяет. Придвигаюсь ближе, чем обычно. Дышу одним воздухом. Позволяю нашим запахам смешаться в один. Я делаю это для своих сестер и подруги, а теперь для этого глупого чемпиона-переростка, которого пытаюсь поставить на ноги.
Мы оба очень странные.
– Эта квартира, которую он тебе оставил… слишком большая для одного человека, – бормочу я.
– Хочешь ко мне переехать? – его тон становится таким же искренним, как и мой.
– Конечно. Я продам свою поджелудочную железу. Думаю, на первые три месяца аренды хватит.
– Тебе не нужно ничего платить. Просто выбери комнату.
– И ты будешь принимать плату в виде компании? Я буду спасать тебя от ужина в одиночестве за этим пятнадцатиметровым столом, освещенным канделябрами, в стиле Брюса Уэйна?
– Обычно я ужинаю вон за той шахматной доской.
– Удивлена, что ты вообще ужинаешь. Думала, питаешься исключительно слезами своих врагов.
Нолан улыбается и… боже.
Он оскорбительно, уникально, убийственно красив.
Я делаю шаг назад, беру свою сумочку, выбрасываю упаковку из-под сникерса.
– Остатки супа – в холодильнике. Через пять часов снова прими жаропонижающее. И попроси кого-нибудь прийти. Потому что если ты скончаешься, об этом должны узнать прежде, чем крысы начнут пожирать твои внутренности.
– Но ты здесь.
– Я была здесь. А теперь ухожу.
Нолан заметно сдувается, и во мне просыпается что-то типа сострадания.
– Где Эмиль? – спрашиваю я.
– Я не собираюсь звонить Эмилю, потому что у меня насморк. Он готовится к экзаменам и по три часа в день тоскует по Тану.
– Тогда позови кого-нибудь другого.
Нолан качает головой:
– Со мной все будет в порядке.
– Не будет. Когда я пришла сюда, ты был наполовину мертв.