Дело совести (сборник) - Блиш Джеймс Бенджамин. Страница 19

Как всегда, великая фраза потрясла его до глубины души. Но, очевидно, для остальных это был пустой звук; и что же, для них не остается надежды? Нет, нет. Врата те никогда не захлопнутся перед ними, покуда живы они, что бы ни жужжали им шершни за знаменем без девиза. Надежда пребудет с ними.

— В какой-то момент мне показалось: вроде бы случайно приоткрылся пожарный выход. Штекса обмолвился, что они хотели бы уменьшить прирост населения — подразумевая, что не прочь ввести в каком-то виде контроль за рождаемостью. Но, как выяснилось, контроль за рождаемостью — в том понимании, в каком строжайше запрещен церковью — на Литии просто невозможен, и Штекса, очевидно, имел в виду какой-нибудь контроль за плодовитостью, на что церковь дала свою авторитетную санкцию давным-давно. Так что даже в такой мелочи я снова вынужден был признать, что нам, с нашими высочайшими помыслами, отвесили очередной увесистый щелчок по носу: литиане — по природе своей, не напрягаясь — живут так, как, в нашем представлении, могут жить только святые… Примите притом во внимание, что, посети Литию, скажем, мусульманин, ничего подобного он не обнаружил бы; разве что, некую форму полигамии — но из тех соображений и в том виде, которые вызвали б у него лишь отвращение. То же самое было бы, скажем, с даосистом; и с зороастрийцем, если такие еще остались; да хоть с древним греком. Но что до нас четверых — да-да, Пол, включая и тебя; несмотря на все эти свои издевки и агностические штучки, в глубине души ты придерживаешься христианской этики, — мы четверо столкнулись с невероятным, чудовищным совпадением. Невероятным даже не по космическим меркам — это сравнение затерто до банальности, да и недостаточно сильно, — а бесконечно, абсолютно невероятным. Наверно, разве что тень старика Кантора могла бы оценить это по достоинству.

— Минуточку, минуточку, — вмешался Агронски. — Майк, в антропологии я ни уха, ни рыла и нить как-то утерял. Что там святой отец говорил о смешанном лесе, я еще более или менее понял, а вот дальше… Как оно, правда?

— По-моему, да, — медленно проговорил Микелис. — Другое дело, можно еще поспорить, что все это означает — и означает ли вообще. Продолжай, Рамон.

— Продолжаю; до конца еще далеко. Значит, мы говорили о планете — и о литианах. О, про литиан можно говорить долго. Пока что я пересказывал только самые очевидные факты. И можно упомянуть еще множество не менее очевидных. Ни наций, ни территориальных конфликтов у литиан нет и в помине; хотя, если взглянуть на карту — все эти мелкие материки и архипелаги, разнесенные на тысячи миль, — совершенно очевидно, что без конфликтов тут ну никак не могло обойтись. И эмоции, и страсти у литиан есть — но на иррациональные поступки они их никогда не толкают. Язык — один, всеобщий, и так было всегда, что опять же невозможно из географических соображений. Все на планете — большое и малое — сосуществует с литианами в гармонии. Короче, такого просто быть не может — тем не менее есть… Майк, ты говорил, что литиане — это образец того, как людям следовало бы себя вести; я пойду дальше и скажу, что когда-то люди так себя и вели — в Раю, до грехопадения. Более того, в качестве примера литиане для нас абсолютно бесполезны, потому что до самого Второго пришествия подражать их поведению сумеет ничтожно малая доля населения Земли. Люди, в отличие от литиан, несут печать некоего врожденного несовершенства — первородного греха, если угодно — и, сколько тысячелетий уже ни лезем из кожи вон, от идеала нашего мы дальше, чем когда бы то ни было; литиане же от своего и не отклонялись… И не позволяйте себе забыть хоть на мгновение, что идеалы эти на обеих планетах совпадают. Невероятно, но факт… А вот еще один небезынтересный факт. Причем именно факт, как его ни интерпретируй. Литианин — существо логическое. В отличие от самого последнего из землян, у него нет ни богов, ни мифов, ни легенд. Он не верит в сверхъестественное — или, на нынешнем варварском жаргоне, в «паранормальное». У него нет традиций. Для него нет табу. Он ни во что не верует — кроме безличной уверенности в том, что народ его способен к бесконечному самосовершенствованию. Он рационален, как машина. Единственное, чем литианин отличается от какого-нибудь органического компьютера, — тем, что придерживается норм морали… А это, заметьте, совершенно иррационально. Мораль всегда основывается на некоем наборе предпосылок, изначально «дарованных» аксиом — хотя в постулате о Дарителе литианин как раз и не нуждается. Штекса, например, верит в неприкосновенность индивидуума. А почему? Логическим путем к такой предпосылке никак не придешь. Это аксиома. Или: Штекса верит в право на юридическую защиту, в равенство всех перед законом. Почему? Действовать рационально можно, исходя из предпосылки, но чисто логически додуматься до самой предпосылки… Аксиомы не выводятся. Если предположить, допустим, что ответственность перед законом должна быть разной, в зависимости, там, от возраста или семейного положения, можно как-то рационально поступать, исходя из этого, — но чисто логически к самой предпосылке не прийти… Начинается-то обычно с убеждения: «Я верю, что все люди должны быть равны перед законом». Это изъявление веры, и не более того. Но вся литианская цивилизация построена так, будто можно, основываясь на чистом разуме, дойти до основных аксиом христианства и всей нашей земной западной цивилизации — в то время, как очевидно, что это невозможно. Что для одного рационалиста аксиома, для другого сущее безумие.

— Аксиома и есть аксиома, — пробурчал Кливер. — Аксиомы не происходят от веры, аксиомы вообще ниоткуда не происходят. Они самоочевидны — это и есть определение аксиомы.

— Так было, пока физики не разнесли это определение в пух и прах, — сказал Руис-Санчес с каким-то злорадным удовлетворением. — Есть аксиома, что через точку можно провести только одну прямую, параллельную данной. Может, это и самоочевидно, но неверно — так ведь? Также самоочевидно, будто материя тверда. Давай, Пол, ты же физик; пни камень и скажи: «Сим опровергаю епископа Беркли» [16].

— Как странно, — негромко проговорил Микелис — А ведь действительно, вся культура литиан буквально одержима аксиомами, и они об этом даже не подозревают. Пол, мне тоже это давно не давало покоя — вот только я не давал себе труда толком сформулировать, что такое меня беспокоит. Если вдуматься, вся литианская логика строится на бесконечных допущениях, не подтверждаемых ничем — хотя, как правило, литианам свойствен куда более изощренный подход. Да взять хоть химию твердого тела. Наука эта — логичней некуда; но стоит докопаться до самых фундаментальных ее предпосылок, и обнаружится аксиома: «Материя реальна». Откуда они это знают? Как можно до такого логически дойти? Допущение-то, по-моему, весьма шаткое. А если я скажу, что атом — это дырка верхом на дырке и дыркой погоняет — как, интересно, они меня опровергнут?

— Но их система работает, — вставил Кливер.

— Наша теория твердого тела тоже работает, — произнес Микелис, — но исходя из противоположных аксиом. Да и не о том сейчас речь, работает теория или нет. Вопрос-то стоит, что именно работает. Я вот, например, не понимаю, хоть тресни, как вообще работает литианская логика — по-моему, все это циклопическое сооружение давно должно было рассыпаться, как карточный домик. Оно не держится ни на чем. Если вдуматься, то предположение «материя реальна» совершенно безумно; все естественнонаучные данные указывают строго в противоположную сторону.

— Вот что я вам скажу, — проговорил Руис-Санчес. — Вы мне, конечно, не поверите, но я все равно скажу; должен сказать. Это сооружение стоит, потому что его поддерживают. Ответ очень прост, и другого ответа нет. Но прежде я хотел бы упомянуть еще один факт… У литиан — полностью внешняя физическая рекапитуляция.

— Это еще что значит? — поинтересовался Агронски.

— Вы в курсе, как развивается человеческий зародыш. Сначала это нечто одноклеточное; затем — простейшее многоклеточное, вроде пресноводной гидры или медузы. Потом зародыш развивается очень быстро — становится по очереди рыбой, амфибией, рептилией, простейшим млекопитающим и, наконец, человеком. Не знаю, как у геологов, а у биологов это называется рекапитуляцией… Термин означает, что зародыш проходит все стадии эволюции, от одноклеточного организма до человека, но всего за девять месяцев. В какой-то момент, например, у зародыша появляются жабры, хоть они ему и ни к чему. Почти до самого рождения у него остается хвост — а в некоторых уникальных случаях и после рождения; а соответствующая рудиментарная мышца — в лоннокопчиковом поясе — есть даже у взрослых. У женщин она становится мышечным кольцом влагалища. В последние несколько месяцев перед появлением на свет система кровообращения у зародыша еще как у рептилий — и если не успеет перестроиться, то ребенок рождается с «синим» пороком: тетрадой Фалло, незаращенным артериальным протоком или еще каким сердечным заболеванием, когда венозная кровь смешивается с артериальной, что характерно для кровообращения у рептилий. И так далее.