Дядя самых честных правил 7 (СИ) - Горбов Александр Михайлович. Страница 55

Джурьефф догнал меня у палатки императора и схватил за локоть.

— А вы собирались немедленно вернуться в свой замок.

Он пожевал губами и неопределённо хмыкнул.

— Мне будет неприятно, если вы умрёте раньше срока.

— В самом деле?

Я послал ему насмешливый взгляд. Как-то не слишком верится во внезапно вспыхнувшие дружеские чувства.

— Россия слишком велика для Луциана. Хозяйка прикажет мне «окормлять» часть земель, а я не люблю дальние поездки. Константин Платонович, пообещайте, что не будете приближаться к «Эльфийской проказе».

— Увы, не могу дать такого слова. Я крайне любопытен и должен хотя бы взглянуть.

— Да что вы за человек такой! Сказано же — это смертное неснимаемое проклятие.

— Вот с этого момента подробнее: кто именно пробовал его снять?

— В смысле? Никто ни за какие деньги браться за подобное не будет. Это общеизвестный факт.

— Ах, общеизвестный, — я улыбнулся. — Не от авалонцев ли?

Без сомнения, эльфы с Авалона великие искусники в магии: и Талантливой, и деланной. По всей Европе о них идёт слава самых крутых колдунов, спорить с которыми не может никто. Лучшие волшебные амулеты — с Авалона. Лучшие механические лошади — с Авалона. Самые убойные заклятья и Знаки — оттуда же. Вот только меня терзало стойкое подозрение, что репутация у них «слегка» раздута.

Посудите сами: несколько столетий механические лошади считались чуть ли не авалонским чудом, а потом какой-то механик-цверг разобрался в их устройстве и коней начали производить на континенте. Похожие истории случались и с другими магическими устройствами. Может, и проклятье не такое уж и не снимаемое? Просто никто не пробовал разобраться, как оно работает.

Так что я собирался как минимум посмотреть, что это за «Эльфийская проказа» такая. Во-первых, из научного интереса — всегда полезно подсмотреть устройство чужих заклятий. А во-вторых, чтобы прикинуть, как от него защищаться. Кто знает, вдруг и на меня захотят наслать подобную пакость? Лучше уж подготовиться заранее, а может, и выйдет снять эту гадость с Петра.

— Глеб Андреевич, будьте добры, отпустите мою руку. И не отвлекайте меня, пожалуйста, пока я не осмотрю ваше проклятье.

— Оно не моё, — недовольно буркнул Джурьефф, но разжал пальцы и отступил на шаг.

Осторожно отодвинув полог, я заглянул в палатку Петра.

Всеми брошенный, император Российской империи лежал на узкой походной кровати. Лицо бледное, лоб блестит от пота, кожа на руках почернела и покрылась язвами. Глаза были закрыты, но подрагивающие веки и хриплое отрывистое дыхание указывали — он испытывает тяжёлые страдания.

Злая ирония! Когда он был в силе, вокруг вились десятки людей. Угадывавших любое его желание, готовые исполнить любой приказ. А сейчас ни одна живая душа не пришла, чтобы подать ему хотя бы стакан воды. Бедный, бедный Пётр! Впрочем, я не собирался жалеть своего врага больше, чем он того заслуживал.

Переключившись на магическое зрение, я пристально вгляделся в его фигуру. Искать проклятье не пришлось — в груди императора угнездилась чёрная эфирная клякса, пронизавшая тонкими «корешками» всё тело. Даже на расстоянии чувствовалось, какая это опасная и убийственная дрянь. И если сейчас она исчезнет, скорее всего, Пётр уже нежилец. В какой-то момент даже показалось, что проклятие специально поддерживает в нём жизнь, чтобы продлить мучения.

— Видите? — прошептал Джурьефф, заглянувший в палатку следом за мной. — Оно взяло его и будет убивать долго, очень долго. Лишая сил и заставляя страдать. Тут ничем уже не поможешь, идёмте!

Я отмахнулся от него и прищурился. Так-так, посмотрим, как устроено заклятье.

Нет, это вовсе не бесформенная «клякса», как представилось в первый момент. Если приглядеться, то можно разглядеть внутренние структуры. Похоже на «бутерброд» из нескольких слоёв. Вернее, «сэндвич» — две связки Знаков, между которыми зажат чёрный эфирный «мазок». Последний наверняка сделан Талантом, именно он и убивает носителя. А вот деланная обёртка отвечает за «неснимаемость» и смену носителя в случае убийства жертвы.

— Хватит, — на ухо прошипел Джурьефф и потянул меня наружу, — идёмте отсюда.

Сопротивляться я не стал и дал вывести себя из палатки. В голове роилась целая куча мыслей, и главная: я не был первым! Авалонцы раньше меня додумались объединить деланную и Талантливую магию, по крайней мере для создания «Эльфийской проказы». Вот поэтому никто и не мог снять эту дрянь — деланные маги не занимаются лечением подобных вещей, а Талантам не хватало знаний, чтобы зацепить проклятье.

— Довольны? Насмотрелись? Надеюсь, теперь вы не будете приближаться к этой штуке.

— Не могу обещать, — раздумывая над увиденным, я почесал переносицу, — зависит от политических обстоятельств.

— Господи, вы хуже Луциана! Ещё упрямее и непослушнее. Молодой человек, я же вам ясно сказал — проклятье нельзя снять. Вы добьётесь, что оно перескочит на вас, и проведёте остаток дней в поисках несуществующего лекарства.

— Глеб Андреевич, вы изучали деланную магию?

Джурьефф фыркнул.

— Вот ещё! Таланту невместно тратить время на низкую науку черни.

— Зря, очень зря, — я посмотрел на него с иронией. — Наука не бывает низкой или высокой. А знания не бывают лишними даже Талантам. Прошу простить, но я вынужден откланяться, меня ждут неотложные дела.

Екатерина была занята. У неё в палатке шло совещание с Минихом и старшими офицерами гвардии. Судя по доносившимся голосам, обсуждали план возвращения в Петербург и поимку мятежников. Врываться к ним я не стал — пусть вояки сами разбираются, а меня сражения и затянувшаяся жатва успели утомить. Поймав мальчишку камер-пажа, я велел показать дорогу к шатру наследника.

Идти пришлось недалеко. У входа стоял караул преображенцев, лица которых показались знакомыми. Солдаты тоже меня узнали, отдали честь и не стали задерживать. Я вошёл внутрь и улыбнулся, увидев Павла.

Мальчик, с влажными от умывания волосами, с озабоченным лицом раскладывал на столе ровными рядами печенье. И серьёзным тоном объяснял Кижу, что это солдаты и они будут разыгрывать штурм Летнего дворца, в котором мертвец станет командовать опричниками. На меня эта парочка не обратила никакого внимания.

А вот кое-кто, наоборот, впился в меня взглядом голубых глаз. Таня стояла, опустив руки, и смотрела так, что сердце пропускало удары. Я улыбнулся ей со всей нежностью, накопившейся в душе, и кивнул. Она улыбнулась в ответ и подошла ближе.

— Какие ужасы о ваших приключениях рассказывают, — шепнула она. — Говорят, аж земля тряслась от заклятий.

— Привирают, словоблуды. Постреляли немного, Летний дворец сгорел, да и только.

Сейчас было не время и не место говорить о личном. Мы перебрасывались фразами о всякой ерунде, просто радуясь встрече после разлуки. Наши руки, вроде бы случайно, соприкоснулись, и мы незаметно сплели пальцы. Я почувствовал, как Таня сжала мою ладонь — со страстью и нежностью.

— Как тебе подле императрицы?

Она тихонько вздохнула.

— Устала ужасно. Очень хочется домой, в Злобино.

— А как же придворная жизнь? Всё это великолепие, кавалеры, балы и праздники? Скоро волнения закончатся, и подле императрицы будет самая интересная жизнь.

— Интересная! — Таня фыркнула. — Вот уж спасибо. Наряды, танцы и развлечения? Я бы с удовольствием променяла их на наши занятия магией, телеграфом и эфирной дорогой. Они гораздо лучше бесполезной мишуры.

— А если я буду вынужден остаться в Петербурге? Императрица может предложить мне высокий чин, и придётся жить в столице.

Она на мгновение нахмурилась и тут же ответила:

— Если ты останешься, тогда и я тоже. Что без тебя делать в Злобино?

Мы посмотрели друг на друга и крепче сжали руки.

— Константин Платонович!

В палатку влетела Сашка и укоризненно уставилась на меня.

— Я вас обыскалась. Екатерина Алексеевна желает вас срочно видеть!