Мужские сны - Толмачева Людмила Степановна. Страница 32

– Что, так и нет никаких следов?

– Пока нет. Опросили почти всех жильцов на Береговой. Никто ничего не видел. Будто с неба свалились эти гады. Да и потом, с девочкой, тоже куда-то испарились.

– Но так не бывает.

– Да знаю, что не бывает. И все же… Слушай, говорят отчим у Даши крутой чувак. Крупный бизнесмен. Недвижимость на Кипре, загородный особняк и прочая.

– Да. Не бедный.

– Ну! Вот где копать-то надо! Не сегодня завтра позвонят, сообщат сумму выкупа, и все!

– Как ты легко все разложил. Неужели не видел по телевизору, чем порой заканчивается киднепинг?

– Знаю. Это я из-за тебя. Чтобы, значит, настроение тебе поднять…

– Господи! При чем тут мое настроение? Да мне волком выть хочется! Я жить не хочу! Понимаешь?

– Таня! Ты вот что! Ты перестань тут такое говорить! Ты не виновата! Поняла? Эти фашисты если уж задумали такое, то в любом случае украли бы девочку. Хоть с тобой, хоть без тебя.

– И все же они украли ее прямо из-под моего носа. А потому нет мне оправдания. Виталий, мне нужен мой телефон. Привези мне его, пожалуйста. Я подключу областную прокуратуру, я ОМОН вызову, всех на ноги поставлю, но девочку найду!

– Только вряд ли живую, – мрачным голосом подытожил Виталий.

– Почему? – выдохнула Татьяна и закашлялась.

– Да потому, дурочка ты моя, что эти шакалы от страха обделаются и в первую очередь избавятся от главного свидетеля, то есть от своей жертвы. Поняла?

– Да. Но что мне делать, Виташа, подскажи!

– Лечиться, вот что! У тебя двусторонняя пневмония. Отек может начаться. Поняла? А уж тогда ты и вовсе ничем не поможешь Андрею. Сейчас я уйду, а ты спи. Сон – лучшее лекарство. Поняла?

– Да. А завтра утром ты придешь?

– Приду. Спи. До свидания. Виталий наклонился, чмокнул Татьяну в щеку и вышел из палаты.

Она долго лежала, обуреваемая тяжелыми думами, но болезнь все же взяла свое. Татьяна забылась коротким сном. Ей снились кошмары: плачущая Даша, какие-то хохочущие мерзкие рожи, Симаков в галстуке и со свиным рылом, секретарша Семенова в эсэсовской форме и толстая вахтерша с лакокрасочного завода. Вахтерша пила из бутылки лак и нахваливала его, мол, самый вкусный лак в мире.

Татьяна проснулась от того, что ей показалось, будто она поверила вахтерше и выпила лак. Во рту была нестерпимая горечь. Татьяна вспомнила, что проглотила перед сном какие-то горькие порошки, а воды, чтобы их запить, не хватило. Татьяна встала с кровати и, держась от слабости за стенку, вышла в коридор. На посту дремала молоденькая сестра. Татьяна позвала ее и попросила воды. Сестра недовольно поджала губы, взяла у нее стакан и пошла к бачку с кипяченой водой. Жажда была такой сильной, что Татьяна тут же, не заходя в палату, осушила стакан. Когда она вернулась к себе, то увидела на кровати синий конверт. Дрожащими руками она распечатала его и прочитала текст: «Не вздумай поднимать шухер, иначе девчонке не жить. Молчание – золото. Запомни!» На ватных ногах Татьяна подошла к окну. Оно было приоткрыто.

Едва дождавшись рассвета, Татьяна переоделась в свой сарафан, висевший тут же на гвоздике, и вылезла в окно. Сначала она ничего не чувствовала, шла быстро и легко, но вскоре начала задыхаться и кашлять. Надо было что-то предпринимать. Она вспомнила, что дома есть лекарство от кашля. Татьяна решила пойти сначала на Береговую. Каждые пятьдесят метров она останавливалась и отдыхала. Кашель душил ее, к тому же поднялась температура, кружилась голова, мучила жажда. Татьяна не помнила, как оказалась на Береговой, возле своего дома. Она вошла в калитку, доплелась до крыльца и упала без сознания на ступеньки.

За окном виднелся старый, кряжистый тополь. Его темная листва поблескивала на солнце и лениво шевелилась от слабого ветра. Этот тополь был ей знаком. Он рос на самом обрыве, и поэтому часть корней со стороны реки оголилась. Татьяна перевела взгляд на стену комнаты и увидела двойной портрет деда с бабушкой под стеклом в старой деревянной рамке. Почему раньше она не обращала на него внимания? Какие они здесь молодые и красивые! Конечно, приваловский фотограф подкрасил, подретушировал лица, но черты, их фамильные кармашевские черты остались неизменными.

Как она оказалась в этой кровати? Татьяна вспомнила, как шла по улицам села, как вошла в калитку родного дома, но дальше все обрывалось. До нее донеслись громкие голоса. Во дворе кто-то кричал. Она откинула одеяло. На ней был все тот же сарафан, который она надела в больнице. Вдруг она вспомнила о синем конверте. В висок ударила кровь, сердце зачастило. Татьяна закашлялась, держась за спинку кровати. Когда кашель прошел, она пошла на кухню, где стоял умывальник, умылась, почерпнула из ведра воды, напилась. И вновь во дворе кто-то закричал. Это был женский голос, высокий, с визгливыми модуляциями. Татьяна вышла в сени, остановилась, замерла в неловкой позе.

– Как ты смел забрать девочку без моего разрешения?! – кричала женщина, срываясь на рыдания. – Я бы никогда не позволила увезти ее в эту дыру! Слышишь?! Да разве можно доверять ребенка юродивому? Ты же юродивый! Чокнутый! Для тебя ничего не существует, кроме твоего идиотского искусства! Как я прожила с тобой десять лет, ума не приложу! Разве это была жизнь? Нищее, беспросветное существование! А если и появлялись деньги, то все уходили на краски, холсты, книги и прочую дребедень. Если бы не моя мать, мы бы с голоду подохли! Что мне сейчас делать? Я с ума сойду, если с ней что-нибудь произойдет! Слышишь, ты? Это ты виноват во всем! И эта твоя мадам! И почему она не окоченела совсем в этой яме? Там ей и место!

– Елена! Прекрати! – раздался глухой, безжизненный голос Андрея.

– Ты еще и защищаешь ее? Да кто она такая, чтобы касаться моей дочери? Какое она право имела вообще подходить к ней? Если бы не эта ворона, Даша была бы сейчас со мной. Это она проворонила ее! У нее на уме было только одно – выскочить на старости лет замуж за такого олуха, как ты, а на девочку ей плевать!

– Елена! Заткнись сейчас же или…

– Ну, что же ты замолчал? Что «или»? Ударишь? Ха-ха! Да ты даже на это не способен, бабник чертов! Проваландался с этой, а про дочь забыл! Боже, что же мне делать? Доченька моя родная, где же ты?

Женщина зарыдала. Стукнула калитка, послышался незнакомый мужской голос:

– Лена, успокойся! Сейчас надо действовать, а не слезы лить. Я уже связался с областным управлением. Генерал обещает принять экстренные меры. Поднимут все лучшие оперативные силы. Весь район оцепят, каждый дом обыщут, но девочку найдут. Вот увидишь.

Татьяна и сама не поняла, как оказалась на крыльце.

– Отмените все, я прошу вас! Нельзя поднимать шум. Иначе… – Она закашлялась.

Посреди двора стояла высокая загорелая блондинка в светлых бриджах, розовом топике, обтягивающем ее тонкую талию, и ненавидящим взглядом буквально испепеляла Татьяну. Рядом с ней был полный, с бритой головой мужчина, от которого так и веяло благополучием и умением жить. Он с интересом разглядывал Татьяну.

Андрей быстро сходил в дом и вернулся со стаканом воды. В тот момент, когда он подавал стакан Татьяне, все еще мучимой судорогами кашля, блондинка вновь завизжала:

– Ради Бога, избавьте нас от ваших телячьих нежностей! Что вы там говорили по поводу шума? И вообще! Почему вы тут распоряжаетесь?

– Мне ночью подбросили анонимку, вот она. Татьяна достала из кармана платья мятый листок и подала Андрею, но его бывшая жена, тигрицей подскочив к нему, выхватила листок и вслух прочитала текст. Все замолчали. Немая сцена длилась не больше полминуты. Мать Даши вновь зарыдала, и теперь уже вода потребовалась ей. Ее муж сходил за ворота, где стоял их автомобиль, принес бутылку с минеральной водой и пластмассовый стаканчик. Елена сделала два глотка и немного успокоилась.

– Давайте сядем и спокойно обсудим. Криками и истерикой мы ничего не добьемся, – решительно сказала Татьяна.

Нет, не зря она занимала высокую должность. Ее ценили и уважали именно за деловые качества, твердый характер, умение мобилизовать и себя, и всех вокруг.