Мужские сны - Толмачева Людмила Степановна. Страница 5

– Здравствуйте, – поздоровалась она с парнем.

– Привет, – смутился он.

– Здесь живут Кармашевы? – спросила Татьяна.

– Здесь, – растерялся парень. Если бы он не растерялся, то, наверное, ответил бы, что в селе половина жителей – Кармашевы, и еще, наверное, посмеялся бы над ее вопросом. Но он был молод и не так боек, как городские, к тому же ему понравилась девушка, явно не здешняя, тонкая и нежная, как молодой побег весенней ивы.

– А я их родственница, – пояснила Татьяна и взялась за чугунное кольцо на калитке.

– Там никого нет, – опять невпопад сказал Виталий.

– А где они?

– На работе.

– А скоро они вернутся с работы?

– В шесть часов.

Этот глупый диалог мог бы продолжаться еще долго, если бы Татьяна не вспомнила Виталия. Он выплыл из ее памяти десятилетним пацаном, с которым она бегала купаться в Огневке, когда их семья приезжала в Кармаши в гости к бабушке.

– Так ты, должно быть, Виталий? – обрадовалась Татьяна.

– Ага. А ты Таня? – в свою очередь, вспомнил сестру Виталий.

Они рассмеялись, но как-то принужденно. Оба еще стеснялись друг друга. Днем они купались в Огневке, загорали. А уже вечером, шагая в клуб на «Самую обаятельную и привлекательную», свободно болтали и вовсю хохотали. Виталий рассказывал Татьяне забавные случаи из своей армейской жизни, а она ему – веселые истории из студенческой. Она не помнит точно, когда это началось между ними. Неужели в первый же день, в клубе? Да, да. Они сидели в последнем ряду, напряженно глядя на экран, где развивался интересный сюжет, и Татьяна, машинально меняя позу занемевшего тела, положила руку на подлокотник деревянного кресла. Но там уже лежала рука Виталия. Татьяна отдернула свою руку, словно обожглась, а Виталий убрал свою, но не предложил, мол, садись удобнее, как тебе хочется. Обратно возвращались молча. То ли фильм тому причина, то ли нечаянное прикосновение обнаженных, горячих от солнечного загара рук. На следующий день у Виталия была рабочая смена в ремонтных мастерских. Пришел он домой уже поздно, но они все же пошли на речку и долго плавали, до ночи. Мария Афанасьевна оставила для них на столе крынку молока и картофельные шаньги. Вернувшись с реки, они ели эти шаньги и давились от смеха. Изо всех сил стараясь не шуметь – в доме уже все давно спали, – они то и дело прыскали, зажимая рты, но от этого еще пуще заходились смехом. На глазах выступили слезы, но истерика не проходила. Пришлось выбежать в темные сени, чтобы дать волю эмоциям, и странно, смех тотчас прошел. Они стояли рядом, тяжело дыша, и молчали. Были видны лишь неясные очертания их голов и плеч. Темнота и тишина оглушали. Они задыхались от сухого, сладковатого запаха старого дерева, терпкого духа перечной мяты, пучки которой развешала по стенам бабушка. Или их душила страсть молодых тел? Татьяна почувствовала сначала легкое прикосновение его ладони к своему бедру, но не пошевелилась. А ладонь парня, горячая, сильная, скользила все ниже. Вот он сжал в кулаке подол ее сарафана и приподнял его. Татьяна закрыла глаза, стиснула зубы и затаила дыхание. Он прижался к ней так тесно, что стало слышно биение его сердца. Его рука по-прежнему сжимала ее подол, а второй он обхватил ее затылок и, крепко удерживая в ладони ее голову, стал неистово целовать лоб, щеки, губы, шею. Она, безвольно обмякнув, едва держалась на ногах. Он почувствовал эту податливость, схватил ее на руки и понес в чулан, дверь в который была тут же, в сенях. Но пока он торопливо срывал с гвоздей какие-то старые жакеты и пальто и бросал их на пол, устраивая ложе любви, она вдруг увидела себя со стороны и ужаснулась. Они сошли с ума! Ведь это грех! Они брат и сестра! Пусть не родные, двоюродные, но в них течет общая кровь их рода. Эти трезвые мысли окончательно погасили пламя страсти, минуту назад обжигающей и доводящей до судорог ее ноги и низ живота. Она бесшумно выскользнула из чулана и стремглав влетела в дом. В небольшой комнатке, где у одной стены стояла ее кровать, а напротив спала бабушка, Татьяна перевела дыхание, скинула сарафан и юркнула под одеяло. Но уснула лишь под утро. А на следующий день они всячески избегали друг друга. Утром Виталий наспех позавтракал и убежал на работу, как будто за ним кто-то гнался. Татьяна сначала поехала с дядей и тетей Марусей на покос – помогала грести высохшую на солнце траву, – а после обеда отправилась с соседскими девчонками за земляникой. Но что бы она ни делала, из головы не выходила ночь: ватрушки, безудержный нервный смех, душные сени, горячие руки Виталия. Татьяна не знала, как ей разобраться в этом сумбуре чувств и мыслей. Воспоминания о сенях были сладкими, пьянящими, но тут же ее окатывал холодный душ презрения и отвращения к собственному телу, как будто она испачкалась в нечистотах, а смыть их сразу не получается, нет поблизости воды. Так и промаялась весь день. Вечером она лежала в кровати и читала книгу. Она слышала, как пришел с работы Виталий, как он умывался под умывальником, разговаривал с бабушкой, ужинал. Ей казалось, что он специально так медленно все делает, как будто дожидается ее, но не вышла из комнатки, так и уснула с книгой в руке. Через два дня взаимного отчуждения первым не выдержал Виталий. У него был выходной. После завтрака он как ни в чем не бывало позвал ее на речку. Бабушка уговорила заупрямившуюся внучку: «Чего тебе с книжками этими в духоте сидеть? Еще начитаешься за зиму-то. Иди на реку. Седни вёдро, жарко будет. Иди, иди». Татьяна надела купальник, взяла старое бабушкино покрывало и вышла за ворота, где на лавочке ее дожидался Виталий. Они молча спускались к реке по тропке, заросшей с обеих сторон крапивой. Татьяна, боясь обжечься злой травой, невольно прижималась к Виталию, а он по-рыцарски уступал ей дорогу, иногда придерживал за талию, когда тропка уж слишком круто шла под уклон. Эти мелочи были приятны ей. Каждая женщина, юная или старая, оценит знаки внимания со стороны мужчины. Уж так устроены женщины, ничего тут не поделаешь.

Вода в реке с самого утра напоминала теплый чай – не успела остыть за ночь. Они плавали, загорали и снова плавали. В этот раз разговоров никаких не было. Так, небольшие реплики. Но это нисколько не удручало. Наоборот, было легко и светло на душе. Как будто река смыла остатки того липкого и тяжелого, что мешало им смотреть друг другу в глаза и свободно говорить по душам. И все же присутствие парня, его сильное, мускулистое тело, коричневое от загара, не обсохшее после купания, все в переливающихся на солнце каплях, будоражило ее чувства, заставляло напрягаться и одновременно томиться неутоленным желанием.

– Пошли сегодня к Сереге на день рождения? – вдруг предложил Виталий.

– На день рождения? – переспросила Татьяна, с трудом отвлекаясь от своих тайных и грешных мыслей.

– Ага. Двадцать два ему стукнуло, как и мне. Пойдешь? Музыка будет, потанцуем.

– Можно. Только в чем идти? У меня с собой только джинсы и сарафан.

– Да при чем тут? В джинсах можно. Комары меньше будут донимать. Мы ведь не в доме, а в саду у них расположимся, подальше от предков.

– Ясно. Что ж. Пойдем. А подарок?

– Да есть у меня кое-что. Давно припас. Шины для его «Ижа». Кстати, потом попросим покататься. Я водить умею, не хуже Сереги. Надо бы своим обзавестись. Только не «Ижем», а «Явой». На будущий год, когда подзаработаю на уборочной да на посевной, можно приобрести. В райцентре один чувак продает свою «Яву», только ломит столько, что… Короче, приезжай на будущее лето, прокачу.

Вечером Татьяна тщательно накрасилась, распустила по плечам свои пепельные, выгоревшие на солнце волосы, надушилась «Быть может» и вышла за ворота, где в нетерпеливом ожидании курил Виталий. Взглянув на ее лицо, от косметики более яркое и выразительное, он немного смутился, кашлянул, неловко подхватил лежавшие на лавочке шины и пошел, но не рядом с ней, а на полшага сзади, посматривая время от времени на пушистые пряди ее волос, непривычно раскинутые по плечам. До этого он видел ее, как правило, с конским хвостом или «каралькой», небрежно закрученной и приколотой к затылку шпильками. И опять они молчали. Разве можно говорить в такие моменты о чем-то постороннем, когда из души рвутся совсем другие слова, которые не принято произносить вслух?