Мужские сны - Толмачева Людмила Степановна. Страница 7
– Спасибо, милая. Ты бы поела чего-нибудь. У Надежды полно продуктов со вчерашнего осталось.
– Нет, спасибо. По утрам в меня ничего не лезет.
– Ну так ступай на речку, отдыхай вволю!
«День будет чудесный», – подумала Татьяна, глубоко вдыхая свежий, чуть сыроватый от близости реки воздух. Она спустилась с обрывистого берега к Огневке, заросшей с обеих сторон кустами ивы. Пройдя метров сто вдоль реки, она нашла все же открытое место, где можно было полюбоваться плавно текущей водой. Скинув шлепанцы, потрогала ступней воду и удивилась ее теплу. «Можно и окунуться», – оглянулась Татьяна. Вокруг не было ни души. Со стороны села, оставшегося там, наверху, доносились дружное коровье мычание и звонкие в утренней тишине удары пастушьего кнута. «На выгон буренушки отправились», – ласково прошептала Татьяна и пошла к ближайшим кустам, чтобы переодеться. В воду она входила долго и боязливо. Наконец, привыкнув к ее температуре, Татьяна поплыла на середину неширокой в этом месте речки. Она наслаждалась тишиной, запахом и чистотой воды. Перевернувшись на спину, долго смотрела в бирюзу высокого неба. Вдоволь накупавшись, она улеглась на полотенце и начала читать книгу. Но бессонная ночь все же сказалась. Ее так разморило на солнце, которое уже к восьми часам начало припекать, что она, с трудом поднявшись, перешла в тень, за кусты ивы, и, расстелив полотенце в высокой, мягкой траве, а для профилактики подложив еще и свой брючный костюм, легла на бок и тут же уснула.
Ей показалось, что кто-то ссорится. Она открыла глаза и тихонько застонала. Рука и нога онемели от долгого лежания на одном боку. Сквозь высокую траву она ничего не видела. Где-то совсем близко раздался женский голос, готовый вот-вот сорваться в истерику. Татьяна застыла на месте.
– Андрей! Ну что ты молчишь? Ведь я ради тебя сюда пришла. Вот хожу за тобой, даже бегаю как девчонка. Но тебе это не нужно. Всё? Я тебе надоела? Быстро же наша любовь прошла!
– Любовь? – переспросил глуховатый мужской голос. – Впрочем, если тебе так угодно…
– Ах вот как ты заговорил! А кто еще месяц назад обнимал меня и называл русалкой? Не ты? «Ах, какие у тебя руки! Точно крылья!» Не помнишь, кто эти слова шептал?
– Оксана, – снова раздался мужской голос с явными нотками осуждения и равнодушной усталости.
– Я двадцать пять лет Оксана! – крикнула женщина и зарыдала.
Татьяна чувствовала себя как в западне. «Ах, как неловко, черт меня подери! Залезла в эти кусты и дрыхну, будто бомжа бездомная! В моем-то возрасте! Как, спрашивается, сейчас им покажусь? Подумают, что подслушиваю». Она решила сидеть в кустах до последнего, пока эти двое не рассорятся окончательно и не уйдут. Ждать пришлось недолго.
– Не подходи ко мне! Жалости твоей мне не надо! Прощай! – выкрикнула женщина и, очевидно, ушла.
Татьяне надоели эти прятки. Она оделась и пошла в сторону села.
Когда она вышла на открытую лужайку, поросшую кашкой и одуванчиками, то увидела удаляющуюся вдоль берега фигуру мужчины в шортах и черной футболке. На плече у него висел плоский ящик. «Наверное, этюдник», – подумала Татьяна и огляделась, машинально ища глазами его собеседницу, но женщина, видимо, поднялась наверх и ушла в село.
Дома ее поджидал Виталий.
– Привет, сестренка! Куда это тебя унесло в такую рань? А я специально в поле не поехал, тебя жду.
– Зачем?
– Батя говорит, что надо сходить на Береговую, обсудить «дела наши скорбные».
– А что, собственно, обсуждать? – спросила Татьяна, вставшая сегодня явно не с той ноги.
– Вот те раз! А я думал, ты для этого и приехала…
– Ну, в общем, для этого, конечно, но и так, дядю Пашу повидать, на могилку к тете Марусе сходить, к бабушке с дедом.
– Так это мы все организуем. Везде побываем. А как же! Ты поешь, а потом и поедем. На машине-то мы быстро туда-сюда смотаемся.
Татьяна села за стол и с аппетитом съела тарелку окрошки и салат. Брат ухаживал за ней, как за английской королевой. Налил в красивую фарфоровую чашку крепкого чаю, поставил его на блюдце, постелил салфетку, спросил, сколько ложек сахару класть, даже размешал его серебряной ложечкой. К чаю нарезал сыру, колбасы. Батон намазал маслом, положил ломтик на десертную тарелку, а сам сел напротив и уставился на сестру, подперев кулаком подбородок. Татьяна, взглянув на него, расхохоталась. Он сначала с недоумением смотрел на нее, а потом и сам рассмеялся, хотя и не совсем поняв причину ее смеха.
– Ты со всеми такой предупредительный? – отсмеявшись, спросила Татьяна.
– А-а! Вон ты о чем! – наконец-то понял Виталий. – Нет, только с высокопоставленными особами.
– Ага! Подколол-таки! Что ж! Один – один. Молодец, чувство юмора не растерял.
– Ну где уж нам уж! Наш юмор вашему в подметки не годится.
– Ой ли? И давно мы такими скромными стали?
– Давно, после последнего опороса на именины петуха до свадьбы мерина.
– И крыть нечем ваш деревенский юмор.
– То-то и оно, что, кроме мата, нечем.
Татьяна вновь рассмеялась. Виталий смотрел на нее уже по-другому, пристально и немного грустно.
– Ты чего? – спросила Татьяна и опустила глаза в чашку.
– А? Да так. Вспомнилось.
– Ну ладно. Спасибо за вкусный завтрак. Поехали на Береговую.
Татьяна встала и начала мыть посуду, отвернувшись от Виталия.
«Еще не хватало совместных воспоминаний!» – думала она, спиной чувствуя взгляд Виталия.
На кухню заглянул Павел Федорович:
– Ну, ребята, поехали, что ли?
– Едем, батя, – крякнул Виталий и резко встал, с силой отодвинув табурет, так что зазвенела посуда на столе.
«Нексия» мягко остановилась возле знакомых ворот. Павел Федорович первым вошел в калитку, за ним следом шли Татьяна и Виталий. Старик остановился посреди двора, осмотрелся, покачал головой:
– В упадок хозяйство приходит. Глянь, Виталий, навес-то скоро обвалится.
– Да нет, батя, постоит еще годиков пять.
– А я говорю, что обвалится. Вишь, столбы гнилью пошли? Надо бы дополнительные опоры сделать. Понял?
– Понял. Ладно, сделаем с Александром. На октябрьские как раз и сделаем.
– А чего тянуть до осени-то? Соберитесь в следующие выходные да поправьте навес. Чего вам сделается? Молодые, чай, не то что я. Да я, может, на что сгожусь. Помогу вам.
– Ладно, батя. Сделаем, – твердо пообещал Виталий.
В доме почти ничего не изменилось. Вся старая мебель осталась на месте. Удивительно, но в нежилом доме царили порядок и уют.
– Оксанка сюда ходит, порядок поддерживает, – словно прочитал Татьянины мысли дядя Паша.
Он медленно обошел все комнаты и кухню, вышел в сени, заглянул в чулан, затем полез по лестнице на чердак – проверить надежность стропил. Виталий, зная, что отговаривать его бесполезно, тоже забрался на чердак.
Татьяна, оставшись одна, зашла в бабушкину комнатку, где двадцать лет назад ей застелили чистыми простынями железную кровать и они с бабушкой по вечерам вели долгие разговоры о жизни, женской доле и любви. Бабушка Анна по-настоящему любила своего Федора, а когда вспоминала его, уже покинувшего этот мир, то голос ее становился мягким, ласковым и печальным.
Татьяна села на «свою» кровать, заправленную стеганым одеялом, и услышала за спиной какой-то шорох и легкий стук. Что-то провалилось между кроватью и стеной и упало на пол. Татьяна встала на колени, наклонилась и увидела под кроватью картонку. Она вытащила ее, перевернула и ахнула. На картонке был масляный портрет девушки с русой косой, перекинутой через плечо на грудь. Где-то она видела эту девушку? Татьяна задумчиво смотрела на портрет и вдруг вспомнила: «Учительница! Точно, она! В автобусе ехали вместе. Странно. Откуда это здесь?»
– Татьяна! – услышала она голос Виталия. Татьяна положила портрет на кровать и вышла в сени. Мужчины уже слезли с чердака и ждали ее, чтобы пойти в сад.
– Ты, наверное, помнишь, Таня, наши яблоки? Сладкие, сочные. Ни у кого таких не было в те годы. А ведь яблони до сих пор родят. Мешками собираем с середины августа. Половину, конечно, Надежда продает, в свою же столовую сдает по пятьдесят копеек за кило. А остальные всю зиму едим – и сырыми, и компоты, варенья наварим.