Пыльная зима (сборник) - Слаповский Алексей Иванович. Страница 26

Неделин запнулся о провод и упал.

Он упал и больно ударился головой о стойку микрофона, микрофон тоже упал. А фонограмма тем не менее уже звучала.

Наконец Неделин сумел встать, поднять стойку, всунуть выпавший микрофон. И подхватил – добавляя к фонограмме живого голоса:

………………………….

………………………….

………………………….

………………………….

и т. д.

Зал умолк, ошалело слушая, как Субтеев надсадно орет в микрофон мимо музыки и мимо текста, громыхающих сами по себе.

А опомнившись – засвистал в тысячи ртов, затопал тысячами ног, замахал тысячами кулаков. Хамство уверенное, наглое и самодовольное по отношению к себе он терпел, но терпеть не мог хамства непрофессионального.

Фонограмма резко оборвалась. Подбежал конферансье.

– Владик, ты что? Ты пьяный?

– Все в порядке. Просто споткнулся.

– С ума вы меня сведете. (И в микрофон.) Дорогие друзья! Как вы знаете, Владислава Субтеева часто пародируют. Ему это не очень нравится. И то, что вы сейчас видели, пародия на то, как пародируют Субтеева, исполненная самим Субтеевым!

Зал ответил ревом восторга.

– А теперь всерьез!

– Дорогие друзья! – догадливо подхватил Неделин. – Теперь то же самое, но всерьез, вот именно, по-настоящему. Прошу. – Он кивнул музыкантам, и пошла фонограмма.

– Микрофон пусть отключают, – сказал Неделин конферансье.

И пошел, и пошел крутиться и разевать рот. От песни к песне он все больше заводил зал, он взмок от труда и от радости единения с залом. Юноши свистели, девочки кричали, изнемогая. Впрочем, и они свистели тоже.

Потом вдруг пауза. Неделин стоял, тяжело и счастливо дыша, поднимая руки.

– А теперь сюрприз! – объявил конферансье из дальнего угла сцены. – Кое-кто думает, что мы тут все под фонограмму делаем. Но следующий номер вас разубедит.

И понес, дурак, Неделину гитару, пощелкал пальцем по микрофону: работает! Сказал Неделину: «Валяй!»

Неделин повесил на себя гитару. Взял аккорд, провел по струнам. Струны нестройно, но мощно пророкотали в усилителях. Зал, восхищенный тем, что любимый певец, оказывается, чего-то и на гитаре умеет, взорвался овацией.

Неделин провел еще.

Он должен был что-то спеть, но что?

Когда-то давно, студентом, будучи на картошке, он перенял три-четыре аккорда и мог под них кое-что – Высоцкого, например. Но здесь должно быть нечто свое, оригинальное – а на кассетах Субтеева он ничего такого под сопровождение одной лишь гитары не слышал.

Что ж делать-то?

С другой стороны – это ведь не его конфуз, это Субтеева конфуз, и, если освищут Субтеева, значит, может быть, одним пошлецом станет меньше. Возможно, в том и задача – раз оказался во плоти певца, сделай добро, уничтожь пошлость ее собственными руками, развенчай фальшивого кумира!

Но необходимо все-таки что-то сказать. Извините, мол, я сегодня не в форме.

Еще раз проведя по струнам, Неделин сказал:

– Извините, я сегодня немного…

И не сказал, а спел голосовыми связками Субтеева. Публика замерла. Неделин взял другой аккорд, пропев:

– Я сегодня немного, немного, я сегодня немного, чуть-чуть…

– Атас! – услышал он чей-то громкий выдох.

– Я немного сегодня, совсем немного, – уже ради баловства пел Неделин. – А если кто много, то мне наплевать, главное, я немного, немного, немного, чуть-чуть, дураки те, кто много, а я немного, немного, немного, совсем немного, совсем чуть-чуть…

Так, используя известные ему аккорды, он пел минут пять и закончил, когда самому надоело.

Боже мой, что после этого творилось в зале! Гром и молния, штурм и натиск. Крики «бис»! Корреспондент местного радио, пришедший на концерт, несмотря на нелюбовь к Субтееву, тихо сказал: «Ни фига себе…» Виктор Запальцев, пришедший на концерт с женой и детьми Неделина, тоже одобрил: «Отлично!» Некий товарищ из КГБ, пришедший на концерт не по службе, а ради отдыха, обрадовался, что приятное сочетается с полезным, и громче других закричал «бис!» – чтобы еще раз послушать слова и запомнить. Слова-то ведь явно с тайным смыслом. (А время еще было хоть и на излете, вязкое, цепкое.)

Неделин спел на бис – то же самое. Он никак не думал, что после концерта разразится скандал. Музыканты пошли ужинать в ресторан, а Субтееву ужин был заказан в номер. На ужине присутствовали Лена и конферансье.

– Ну и что это значит? – спросил конферансье.

– Это феноменальный успех! – враждебно по отношению к конферансье сказала Лена.

– Я тебя штрафую, – сказал конферансье Неделину, – за то, что ты шлепнулся на сцене. Не хватало еще, чтобы подумали, что ты пьяница или наркоман. Штрафую на двести рублей.

– Ты жлоб, Барзевский, – сказала Лена.

– Попрошу молчать.

– Попрошу на нее не кричать! – крикнул Неделин, ничего не понимая. Кто он, этот Барзевский? Значит, не просто конферансье?

Барзевский усмехнулся и начал загибать пальцы:

– Я тебя нашел (первый палец), я тебя обул (второй палец), одел (третий палец), от пьянства спас (четвертый палец), я тебе репертуар делаю – музыку (пятый палец), тексты (шестой палец), которые якобы сочиняешь ты, я тебе делаю рекламу (седьмой палец), устраиваю концерты в самых больших залах (восьмой палец) самых крупных городов (девятый палец), я тебе бабу, наконец, уступил (десятый палец и кивок в сторону Лены). – Все пальцы оказались сжаты в кулаки. Потрясая ими, как закованный в цепи невольник, Барзевский продолжал: – А ты мне свинью решил подложить? Заигрался? Что ты мне за самодеятельность устроил? Откуда у тебя это? Кто сочинил?

– Но ведь всем понравилось, – сказала Лена.

– Договор дороже денег, а мы условились, что он поет только мое. Конечно, пока он Субтеев, будет нравиться все, хоть он коровой мычи. Но! – одна, две, три таких песенки – и он уже не Субтеев, а самопальщик. По первому разу съедят, но потом зрителей будет все меньше и меньше.

– Ну и что? – сказала Лена. – Останутся настоящие любители.

– И он будет выступать в актовых залах учреждений? И подо что будет петь? Под брень-брень? Кстати, ты что, играть разучился? Я тебе, скотина, сделал имидж, ты понимаешь это? Утратишь имидж – потеряешь все!

– Он создаст новый, – сказала Лена.

– Это еще никому не удавалось. Нет, хамство какое! Я в него столько сил вложил, столько средств!

Чем продолжительней молчание, тем удивительнее речь, поэтому Неделин и молчал, давая возможность Барзевскому наговорить как можно больше дерзостей. А удивительная его речь была такова:

– Пошел вон!

– Что? – не поверил Барзевский.

– Пошел вон! – повторил Неделин.

– Ладно. – Барзевский посмотрел на часы. – Через двадцать минут у тебя второй концерт. После поговорим.

– Я в ваших услугах больше не нуждаюсь! – четко произнес Неделин.

– Ну-ну. Посмотрим.

Посмотреть Неделину пришлось очень скоро.

Запущена была фонограмма, но на этот раз без голоса. Неделин долго впустую пританцовывал у микрофона, пока не сообразил, что произошло.

Пришлось запеть живьем.

Мало этого, в середине песни фонограмма оборвалась, публика шумно возмутилась. Музыкантам срочно пришлось подключать инструменты. Подключили, заиграли, но вразнобой, мимо ритма, а часто и мимо нот, зал хохотал, негодуя. Но мало этого; взяв микрофон в руку, Неделин хотел пройтись вдоль сцены, и вдруг под ним обломились доски, он провалился, едва успев зацепиться руками, уронив микрофон. Он вылез, исцарапанный, в разорванной одежде. Зал весь был свистом, но это, пожалуй, уже был не свист гнева, а свист травли, многие зрители получали удовольствие от незапланированного зрелища не меньше, чем от концерта.

Конферансье вынес гитару.

– Скотина, – сказал ему Неделин.

– А я при чем? – удивился Барзевский. – Технические накладки! Давай спасай положение. То же самое спой. Они наслышаны, они ждут.

Публика, видимо, действительно была наслышана – все умолкли, приготовились, готовые простить.

Неделин ударил по струнам – в усилителях задребезжало что-то несуразное. Гитара была расстроена, а настраивать Неделин, понятное дело, не умел.