Убить фюрера - Курылев Олег Павлович. Страница 22

— Назовите «Английским призраком», — предложил Вадим, угощаясь чаем с малиновым вареньем. — Загадочно и со смыслом.

Вскоре он попрощался с ювелирами, собственноручно заперев алмаз в несгораемом сейфе ван Кейсера под его личное поручительство. Перекусив в крохотном ресторанчике на канале Сингелграхт, он послал телеграмму в Берлин, в которой сообщил, что все в полном порядке, что «булыжник за пазухой» и что через пару дней после оформления необходимых бумаг он выезжает в Берлин.

Десятого марта Нижегородский в последний раз бродил по улицам и мостам Амстердама, не переставая поражаться разнообразию каменных фасадов, вытянувшихся вдоль каналов. Он прошелся по набережной Золотой бухты, побывал на площади Дам, осмотрел королевский дворец, покормил зверюшек в зоопарке. Напоследок, сверив часы по курантам башни Монтелбансторен, он чуть было не опоздал на поезд, не зная, что стрелки «Глупого Якоба» еще никогда не показывали правильного времени.

— «Английский призрак», — хмыкнул Каратаев, читая заметку об алмазе в «Фоссише цайтунг». — Не мог уж привезти сюда.

— Там ему будет лучше, Саввушка, — убеждал товарища Нижегородский. — Да и нам спокойнее. Чует мое сердце: на этом камушке кровь не одного человека. Между прочим, ван Кейсер говорил, что из нашего Призрака можно сделать несколько крупных и штук сорок средних и мелких брюликов. В принципе, он берется за это и уже обдумывает схему раскроя и огранку будущих бриллиантов. Ты не станешь возражать, если я закажу себе из них один перстень и одну булавку для галстука?

— Только не из крупных.

— Почему?

— Потому, что носить бриллианты весом в сто карат, если ты, конечно, не английская королева, форменное пижонство. Да и опасно для жизни. И вообще, господин Пикарт, мы сделаем из этого алмаза нечто совершенно необыкновенное. Ты только не спорь и в точности выполняй все мои указания. Давай сразу договоримся, что Призрак — моя тема и на этот раз я тут главный.

— Нет вопросов, Викторыч, рули, — согласился Нижегородский.

Каратаев усадил Вадима на стул и поведал ему свой план.

— Если бы не мы с тобой, то, как ты знаешь, этот алмаз в 2021 году должны были поднять со дна морского несколько водолазов интернациональной любительской экспедиции, — начал Савва, — и он стал бы собственностью английского правительства. Кто-то в Палате общин выступит тогда с инициативой реализовать камень на аукционе Сотби, а вырученные деньги пустить на благотворительные цели в странах Африки. Лорды и общественность поддержат предложение, и среди ювелиров будет объявлен конкурс на лучший проект по разделке камня на части и их огранке. Этим предполагалось увеличить его цену как минимум в три-пять раз. Так вот, я нашел тот самый проект, который был признан на конкурсе лучшим! Ты следишь за моим рассказом?

Нижегородский следил.

— Ты хочешь навязать ван Кейсеру чужой проект? — заметил он. — Это все равно что заставить талантливого художника рисовать картину под чью-то диктовку.

— Ничуть не бывало! — замахал руками Каратаев. — Твой ван Кейсер сразу поймет, что наш вариант идеален. Я больше чем уверен: ни ему, ни кому другому не под силу разработать ничего подобного. Эта схема была просчитана на компьютере одним французским гранильщиком в паре с одним русским программистом. Оба — талантища неимоверные! Они прогнали сотни вариантов и нашли самый экономичный, с потерей всего сорока процентов исходного материала. При этом, заметь, все камни получались симметричными, с огранкой самых последних моделей. — Каратаев полистал свой блокнот. — Вот, смотри сам: четыре огромных бриллианта весом в сто сорок, сто, семьдесят и пятьдесят каратов (я округляю), двенадцать средних, ну и… мелочь. Для средних огранка импариантная, [11] что увеличивает блеск на двадцать пять — тридцать процентов и устраняет нацвет. По числу фацетов — королевская [12] или величественная. [13] Никаких розочек и розеток. Всю мелочь граним «принцессой», на разработку которой во второй половине этого века уйдет аж тринадцать лет. — Каратаев легко сыпал терминами, о которых еще несколько дней назад не имел ни малейшего представления. — Что касается крупных, то каждый из них совершенно уникален. Самый большой бриллиант в виде солитера назовут «Память Лузитании». Он будет вставлен в тончайший золотой обруч на трех спицах и помещен на подставку. Второму — стокаратнику — придадут огранку «нейтронная звезда». Ориентация и размеры ее двухсот семнадцати граней, также рассчитанные на компьютере, будут каким-то образом точно взаимосвязаны с коэффициентом преломления данного алмаза. Это настоящее открытие будущего века, достойное Нобелевской премии. Ни один проникший в такой бриллиант фотон света не в состоянии пройти его насквозь и выйти с обратной стороны. Они все в результате внутреннего отражения вернутся назад и создадут уже не двойной, а тройной бриллиантовый огонь. Но главной особенностью «нейтронной звезды» будет мерцание ее самой большой передней грани — таблички. Она то гаснет, становясь почти черной, окруженная радужным боковым сиянием, то ослепительно вспыхивает…

Каратаев еще долго рассказывал о фацетах, табличках, колетах, рундистах и прочих тонкостях гранильного мастерства. Нижегородский скоро перестал воспринимать всю эту информацию, вынул из кармана пилку для ногтей и задумался о своем.

На следующий день они снова говорили об алмазе, и позже не раз возвращались к этой теме, но постепенно запал прогорел, компаньоны успокоились и занялись текущими делами. Что касается газет, то и там довольно скоро забыли о «Призраке». Эта тема муссировалась еще некоторое время только в нескольких специализированных изданиях. Широкая же пресса, лишенная скандала с дракой претендентов и последующим исчезновением камня, потеряла к нему всякий интерес.

Однажды от нечего делать Нижегородский взял в руки газету и прочел ошеломившую его новость. Через минуту он ворвался в комнату компаньона.

— Каратаев, ты знаешь, что из Лувра украли «Джоконду»?!

— Да, и что? — вяло отреагировал лежащий с книгой в руках Савва. — Еще прошлым летом, где-то в двадцатых числах августа. Об этом все знают, кроме тебя.

— Так давай поищем в твоем архиве…

— Что поищем? Она найдется в четырнадцатом году, можешь не переживать. Ее стащил один итальянец, работавший в Лувре стекольщиком. Я даже знаю, где она сейчас.

— Где?

— А тебе зачем? — насторожился Каратаев, откладывая книгу. — «Мона Лиза», Нижегородский, это тебе не бесхозный алмаз. И думать забудь.

— Да я не в том смысле. Что я, дурак? Просто интересно.

Савва несколько секунд размышлял, стоит ли рассказывать, потом зевнул и произнес:

— Сейчас она валяется среди старых башмаков и всякого хлама под кроватью на третьем этаже «Сите дю Герон». Это один из парижских доходных домов. В тех комнатах живут сезонные рабочие из Италии. За ее возвращение, правда, обещано сорок пять тысяч франков наличными, так что в принципе можно было бы немного подзаработать. Но мы же не станем дезавуировать себя из-за этих денег.

Каратаев посмотрел на компаньона и добавил:

— Ладно, признаюсь, я приберегал этот вариант на черный день. В нашем распоряжении еще полтора года. До ноября тринадцатого. Но не думаю, что нам стоит быть такими крохоборами. Пускай все идет своим чередом.

— Ты прав, — согласился Вадим.

Как-то, в самом начале апреля, Нижегородский пришел домой поздно вечером в сильном возбуждении. Он отказался от ужина и некоторое время ходил взад-вперед по гостиной. Густав бегал следом, виляя коротким хвостиком и слегка прихрапывая, что случалось с ним при быстром движении и повышенной температуре в помещении. Наконец Вадим остановился и постучался в дверь Каратаева.