Прекрасный яд (ЛП) - Бриддок Мишель. Страница 32

Опустив лезвие перочинного ножа к уголку его глазного яблока, я провожу лезвием по его веку, стараясь сделать лишь поверхностную царапину.

Закери начинает биться о ремни, удерживающие его на месте, не в силах пошевелить головой из-за толстых двойных ремней, прижимающих его лоб к кровати. Они уже начали врезаться в кожу из-за его постоянных попыток вырваться.

Красная жидкость капает из маленькой раны, которую я только что сделал.

Он начинает плакать, рыдать, блять. Его слезы смешиваются с кровью.

— Хочешь чем-нибудь поделиться? — Спрашиваю я снова. Не знаю, почему я даю ему возможность признаться. Наверное, я просто такой добрый.

— Нет, пожалуйста, я ничего не сделал. — Этот парень официально самый уродливый плакса, которого я когда-либо видел. Боже, что его жена в нем нашла.

Закери далеко не привлекательный мужчина. Он худой, бледный, у него редеющие волосы, и не начинайте говорить мне о запахе тела. Думаю, страх сделает это с вами.

Устав ждать, пока хоть капля правды слетит с губ Закери, я возвращаюсь к тому месту, где он лежит. Все его долговязое тело дрожит так сильно, что кажется, будто он бьется в конвульсиях.

Направив перочинный нож на нужную высоту, я медленно погружаю лезвие прямо в его глазницу. Из раны хлещет кровь, покрывая мою рубашку, когда Закери визжит от ужаса. Звук чертовски охренительный.

Не останавливаясь на достигнутом, я начинаю резать. Мои руки прорезают толстую кожу, пока я описываю идеальный круг вокруг глазного яблока Закери, разрезая мышцы под ним, а затем вырываю склизкий, пропитанный кровью предмет прямо из его головы.

Адреналин бурлит в моих венах, когда он воет в агонии. Мне кажется, что боль настолько осязаема, что я практически ощущаю ее на вкус.

Я вдыхаю через нос: словно вдыхаю какой-то престижный сорт кокаина. Кайф от этой пытки создает эйфорию, которую не может имитировать ни один наркотик.

Калеб ухмыляется мне из угла. В его глазах горячий блеск. Он наклоняется, его рука потирает свою твердую эрекцию в джинсах.

Мы с Калебом трахнули множество женщин, и я знаю, что в конечном итоге это то, что мы оба предпочитаем, однако между нами всегда была негласная связь. Та, которую мы исследовали несколько раз. Та, которая только укрепила нашу нерушимую связь.

Я воспринимаю его скорее как брата, чем как любовника, но нельзя отрицать, что влечение есть. Даже если похоть — это все, чем оно когда-либо будет.

Глазное яблоко с неприятным звуком падает на холодный каменный пол.

Кровь скапливается в покинутой глазнице. Я не врач, но мне кажется, что нужно что-то предпринять, пока этот ублюдок не истек кровью.

Словно прочитав мои мысли, Калеб берет маленькую газовую паяльную лампу, одну из своих любимых, и подносит ее к кровати.

Рвота начинает извергаться изо рта Закери, как лава из гребаного вулкана. Хорошо, что у меня крепкий желудок, потому что это дерьмо пахнет прогорклым.

Поднося паяльную горелку к ране, Калеб начинает прижигать глазницу.

Закери снова воет, не в силах сдвинуться ни на дюйм.

— Итак, мой друг, хочешь что-нибудь сказать? — Спрашиваю я снова, глядя прямо на теперь уже обезображенного монстра.

— Пожалуйста! — умоляет он, слюна капает с его тонких, сухих губ.

— Не те слова, мальчик Закери.

С этими словами я хватаю ржавую ножовку, которую нашел в задней части дома, и начинаю пилить скованное запястье Закери. Ржавчина сильно затупила лезвие, поэтому пилить приходится долго и медленно.

Когда я дохожу до кости, пробить ее становится непросто. В этот момент Закери потеет и почти теряет сознание.

С грохотом его худая рука падает на пол. Я перехожу на другую сторону, чтобы приступить ко второй.

— Пожалуйста, нет! — Плачет он. — Хорошо, я признаю это, я изнасиловал ее, да. Я сделал это и сказал ей, что если она кому-нибудь расскажет, я сделаю то же самое с ее матерью. — Слюна брызжет у него изо рта, когда он рыдает, стыд за свои поступки стекает по его телу, как кислота. — Ну вот, теперь ты счастлив? — У него такой высокий голос, что он практически выкрикивает эти слова.

— Ты только что спросил, счастлив ли я сейчас? — Из моей груди вырывается смех, в то время как Закери продолжает дрожать от страха. — А что насчет твоей семьи? — продолжаю я.

Закери продолжает рыдать, вся его грудь с силой вздымается.

— Я причинил боль своей семье, верно, мне нужно управлять гневом. — Немного поздновато для этого. — Пожалуйста, прости меня, я все тебе рассказал, а теперь, пожалуйста, отпусти меня.

Это было лучшее, что мы могли из него вытянуть, я знал это наверняка. С меня хватит разговоров.

Не обращая внимания ни на что из сказанного Закери, я принялся кромсать его запястье своей тупой, покрытой ржавчиной пилой. Криков становилось все больше, и с каждым ударом лезвия мое возбуждение поднималось все выше и выше. Мой член стал болезненно твердым. Мне нужна была моя птичка.

Я знаю, что то, что делаю сейчас, — правильно; это единственный способ контролировать свои порывы и быть уверенным, что я держу свою болезнь взаперти.

Я использую свое проклятие во благо, чтобы сделать мир лучше, чем он был при жизни моих бессердечных предков.

После удаления обеих рук Закери, с помощью которых он причинял боль стольким людям, я кивнул Калебу, я закончил. Он был волен довести дело до конца.

Взяв большой разделочный нож, Калеб встал прямо над телом Закери, и погрузил оружие глубоко в его грудную клетку, протащив его вниз к пупку, выплескивая содержимое желудка на уже испорченный пол.

Горький булькающий звук наполнил комнату, когда Закери начал захлебываться собственной кровью. Густая красная жидкость потекла из уголков его рта.

Он пару раз дернулся в конвульсиях, прежде чем свет в его глазах погас. Все пространство под кроватью плавало в багровой луже.

Калеб смотрит на меня, его подтянутая грудь вздымается. Мне чертовски нравится, что мы можем общаться только глазами. Не нужно произносить никаких слов.

В одно мгновение он оказывается на мне, его рот врезается в мой. Происходит битва зубов, языков и хищных вздохов, когда он хватает меня за волосы, а я обхватываю ладонью его горло. И крепко сжимаю.

Он проводит рукой по моей выпуклости.

— Блять, Эз, ты тверд, как чертов камень.

Он расстегивает мои джинсы, а затем вытаскивает мой член из боксеров. Низкий стон одобрения срывается с его мягких губ, когда он смотрит на мой член. Пульсирующий и просящий его рта.

— Ты знаешь, что делать. — Я выдыхаю слова, и это все, что требуется, после чего Калеб опускается на колени в лужу липкой крови, покрывающей пол, и берет в рот всю мою длину.

Схватившись за его бритый затылок, я нажимаю сильнее, заставляя его взять меня до задней стенки горла. Его тошнит, но это только заставляет меня входить в него еще сильнее.

Я начинаю двигать бедрами, откидывая голову назад, когда жестоко трахаю лицо Калеба.

Еще через несколько толчков я кончаю, оргазм захлестывает меня, когда я изливаю свое семя в его горячее, тугое горло. Он проглатывает все до капли, и, встав лицом ко мне, целует меня, давая мне попробовать себя на вкус на его языке.

— Я сосу член лучше, чем Кара? — шутит Калеб. Он гребаный мудак!

Мои губы скривились от отвращения при упоминании ее имени.

— Эта сучка и на десять футов не приблизится к моему члену. — Усмехаюсь я.

Калеб громко смеется, звук разносится по грязной старой комнате.

— А как насчет брюнетки?

Я замираю при упоминании о своей маленькой птичке.

— А что насчет нее?

— Ну, ты явно положил на нее глаз. Одно упоминание о ней, кажется, оказывает на тебя влияние.

В этом он, безусловно, был прав.

— Она не моего уровня. — Мне больше нечего сказать, даже своему лучшему другу.

Застегивая джинсы, мы оба оборачиваемся к растерзанному трупу позади нас.

— Какие планы на него? — Спрашивает Калеб, кивая на тело Закери.