Пять времен года - Иегошуа Авраам Бен. Страница 68

В перерыве он вывел ее в сад и усадил в прохладном углу, на каменной скамье под густым деревом, и она села, откинув голову, с серым, измученным от боли лицом. Он пошел принести ей стакан воды, с удивлением сознавая, что ее боль не вызывает у него привычного деятельного возбуждения, а только пугает. Вернувшись, он увидел, что она курит, по-прежнему откинувшись на спинку скамьи и

тяжело прикрыв глаза. Он осторожно поинтересовался, недавние это у нее головные боли или хронические. «Уже несколько лет», — нехотя ответила она, не открывая глаз. «Тогда нечего беспокоиться, — заверил он ее, — хотя стоит все-таки сделать при случае рентген головы, просто для полного спокойствия. Рентген — это процедура легкая и безболезненная».

В саду появились доктор и его жена, явно искавшие их, и Молхо спрятался в тень дерева, чтобы избежать этой встречи. Звонок позвал слушателей обратно в зал. «Ты иди, — сказала она, открывая глаза. — Ты иди, а я подожду тебя здесь». Его испугали этот внезапный бунт и та нотка горечи, которую он уловил в ее голосе. «Если тебе настолько плохо, давай вообще уйдем», — предложил он. «Нет, — запротестовала она. — Ты заходи, ведь ты так любишь музыку». — «Это не вопрос любви, — смущенно пытался он объяснить. — Меня эта музыка тоже немного утомляет. Но иногда, если досидишь до конца, чувствуешь, что сидел не зря. Как будто в твоей душе остался какой-то драгоценный осадок». «Так иди, зачем отказываться от этого. Я просто не могу там сидеть, с этой головной болью. А в чем дело? Почему бы мне не подождать тебя здесь?» — «Нет, ничего, — торопливо сказал Молхо. — Мне просто жаль, что я повел тебя на такой сложный концерт, не предупредив заранее. Мне очень жаль. Это была моя ошибка. Мне очень жаль». Ему было приятно повторять свои извинения. Нет, он не оставит ее здесь одну, он останется с ней. Выждав, когда последние слушатели вернулись в зал, он принес ей еще стакан воды, она выкурила еще одну сигарету, и они пошли к машине.

На обратном пути он не свернул на мосту, а продолжил движение прямо вдоль берега, через порт, проехал по темным улицам Нижнего города, миновал деловые здания, склады и зернохранилища, замечая то тут, то там лениво стоявших у входа в освещенные бары проституток с пышно взбитыми копнами крашеных волос, потом выскочил на дорогу, ведущую на юг, но, вместо того чтобы завернуть влево и подняться на Кармель, повернул направо, к пляжу. «Давай посмотрим на море, — сказал он ей. — У воды прохладней».

Несколько костров догорали на берегу. Темная ночь металась, заточенная в тюрьме жаркого воздуха. Море билось в надежде высвободиться из простыней тумана, в которые его закутал миновавший хамсинный день. Они медленно шли вдоль воды, прислушиваясь к шуму волн, накатывавшихся на берег с точной и простой монотонностью. Она снова шла, чуть отставая, сильно выпрямившись, с сумочкой на плече. За волнорезом покачивались на буйках несколько парней в черных прорезиненных костюмах, ожидавшие высокой волны, чтобы оседлать ее на своих досках. Издали они напоминали стайку дельфинов на сумрачной глади воды. Стоя плечом к плечу, Молхо и Яара зачарованно смотрели на них. Он искоса глянул на нее, снова украдкой сравнивая их рост, — он все еще не мог решить, действительно ли она выше него на эти несколько миллиметров. Она улыбнулась в ответ. Ее ноздри раздувались, она жадно вдыхала тяжелый морской воздух, почуяв наконец его соленую свежесть. Ее рука машинально потянулась к сумочке и привычным движением извлекла оттуда новую сигарету. «Вот и весь предел ее свободы, — угрюмо подумал он. — Этот ее маленький сигаретный бунт, который в конце концов меня отравит». И вдруг, с какой-то накипевшей злобой, сказал: «Если бы не эти твои капризы с купальником сегодня в универмаге, мы могли бы сейчас искупаться! — Она с изумлением подняла на него глаза, но промолчала. — Ладно, пошли, — продолжил он все с тем же раздражением. — Хоть ноги окунем, раз уж такое дело. — И он сел на песок, стягивая с себя туфли и носки и подворачивая брюки. — Пошли», — повторил он уже мягче. И она, все еще с сигаретой во рту, тоже неуверенно присела и тоже сняла туфли и носки, которые он сложил вместе со своими в небольшую кучку. Он увидел туманно блеснувшую в темноте белизну ее ног, и у него на миг перехватило дыхание. Теперь она показалась ему ниже ростом. Он поднялся, сделал несколько шагов, и его ступней вдруг коснулось маслянистое тепло морской воды. Он подвернул брюки еще выше, а Яара шла по воде, как будто не замечая, как намокает подол ее платья, огонек догорающей сигареты все еще дрожал у нее во рту. Молхо наклонился, смочил руку в пене низкого прибоя, пошел в сторону невысоких скал и ступил босыми ногами на одну из них, сразу же став много выше Яары. Она весело засмеялась, забавляясь этим неожиданным превращением, тут же взобралась на соседнюю скалу, и неожиданно приятный залах сигаретного дыма повеял ему оттуда в лицо. «Осторожно! — воскликнул он. — Тут скользко. Ты можешь упасть». И тут же подумал: «А ведь если и поскользнется, с ней-то, пожалуй, ничего не случится, не то что с другими». Теперь уже она стала выше него — ее скала выступала сильнее. Она стояла лицом к берегу, седые волосы, освободившись от заколок, легли ей на плечи. Тоненький лунный серп, этот расхожий, упрошенный символ настоящей луны, был пришпилен к башне университета. Яара последний раз жадно затянулась и швырнула сигарету в море. Молхо вздохнул: «Ури, наверно, звонит там без перерыва». Она тут же ответила, словно уже думала об этом: «Нет, они никогда не кончают занятия раньше одиннадцати». Молхо кивнул понимающе. «Да и вообще, — сказал он, улыбнувшись, — даже если он и позвонит, это его забота. Это он придумал всю эту историю».

Она бросила на него быстрый взгляд. На горизонте над темной поверхностью моря задрожал на миг неуверенный голубоватый свет, как будто кто-то там забыл потушить газовую горелку. Непонятная неловкость повисла между ними. «А знаешь, — сказал вдруг Молхо с какой-то хитроватой улыбкой, — когда мы в последний раз говорили с ним по телефону, он велел мне все время говорить с тобой, потому что ты у него, так он объяснил, настоящая молчальница». Она изумленно посмотрела на него и тотчас спрыгнула со скалы: «Он так сказал?» — недоверчиво и даже обиженно переспросила она. «Да, — повторил он упрямо, — именно так. Но, видишь ли, я не умею вести светские разговоры, — добавил он уже более мягко. — Моя жена приучила меня, что говорит всегда она, я только отвечаю». Яара снова поднялась на свою скалу, переступила на другую и остановилась там, потрясенная, с окаменевшим лицом, на котором застыла горькая улыбка. «Понятия не имею, почему он так сказал, — произнесла она наконец жестко. — Но ты вовсе не обязан напрягаться, чтобы развлекать меня. Не знаю, зачем он тебе это сказал, — мне спокойно и когда ты молчишь». Волна жалости и симпатии поднялась в нем. «Ну извини меня, — сказал он, кладя руку ей на плечо. — Все это чепуха, я просто так сказал. Пошли вернемся».

Когда они вошли в квартиру, все еще оставляя за собой мокрые песчаные следы, он почувствовал, что ее снова тянет к телевизору, но она еще не осмеливается сама к нему прикасаться. Поэтому он сразу же включил его и нашел какой-то канал, по которому передавали очередной боевик. Она тут же прилипла к экрану, а Молхо отправился на кухню, наполнил две чашки мороженым и поставил одну из них перед ней, предвкушая очередную демонстрацию ее удивительного аппетита. Она действительно тут же прикончила свою порцию. Он увидел, что она запачкала ногу смолой, — темное пятно резко выделялось на светлом пушке ее голени, — но промолчал, разглядывая ее в голубоватом сиянии телеэкрана. За день она загорела, черты лица стали мягче и нежнее. Когда фильм кончился и по экрану поползли замысловато изукрашенные строки библейского стиха, который диктор за экраном читал набожно приподнятым голосом, Молхо встал, собрал чашки, принес салфетки и тарелку с фруктами, терпеливо и даже радостно обслуживая ее. Короткий выпуск ночных новостей он прослушал, стоя в кухне, а вернувшись в гостиную, увидел погасший экран, по которому летали белые точки, — впрочем, она и на них смотрела с интересом. Он выключил телевизор. «Разве твой телевизор не принимает Иорданию?» — спросила она, беря яблоко. Он рассмеялся: «Ну, я вижу, ты совсем без ума от телевизора!» Она подтвердила его догадку легким, каким-то детским кивком и радостно улыбнулась. «И что, у вас там ни у кого нет телевизора?» Да, оказывается, их рав особенно ненавидит этот вид развлечений. «Как его зовут, вашего рава?» — поинтересовался Молхо. «Они называют его „Реб Юдл“». — «Реб Юдл?» — засмеялся Молхо. Это имя почему-то показалось ему необыкновенно смешным. «Да, реб Юдл», — подтвердила она, тоже развеселившись. «Я бы не прочь с ним познакомиться», — сказал он и пересел совсем близко к ней.