Пять времен года - Иегошуа Авраам Бен. Страница 70

Они сели за стол. Молхо снова радовался про себя, что в доме никого нет, и даже домработница им не помешает. Потом Яара по собственной инициативе помыла посуду, хотя раковину все же не вытерла как следует, и в сетке застряли остатки пищи, смешанные с мыльной пеной. Она была слегка взволнована предстоящей поездкой в Иодфат. «Мы с Ури много раз говорили, что должны съездить туда, но это место было для нас обоих слишком важным, чтобы приезжать туда в качестве туристов». Перед выходом он позвонил теще, узнать, как она себя чувствует, и она тут же спросила, будет ли он сегодня на работе, потому что она хотела бы посоветоваться с ним по поводу ее русской подруги и ее дочери. «Нет, — ответил он, — сегодня у меня однодневный отпуск, но завтра я буду. Надеюсь, это не срочно?» Видимо, это все-таки было срочно, потому что он почувствовал, что она, всегда избегавшая давить на него, сейчас почему-то колеблется, но он молчал, и она сказала: «Ладно, тогда завтра, — и, как обычно, стала расспрашивать о детях, особенно о младшем — что с ним? чем он занимается? — и, услышав, что он в походе, обрадовалась: — Куда же он отправился?» — «В Галилею, — ответил Молхо после короткой паузы. — Да, я думаю, что в Галилею». Теща немного помолчала, но потом стала допытываться: с кем он пошел, на сколько, это школьный поход или что-то другое? И Молхо, опять запнувшись, ответил: «Нет, это, наверно, какое-то молодежное мероприятие». В самом деле, почему он думал, что это школьный поход — ведь в школе сейчас каникулы.

В Иодфат они въехали незадолго до полудня. Дороги из Хайфы были забиты, выбираться было трудно и утомительно, а кроме того, он ошибся на повороте, и ему пришлось возвращаться, но, выехав на новую широкую дорогу, ведущую в Нижнюю Галилею, они помчались по пустынным серпантинам, среди молодых зеленых лесов, и Молхо, не переставая, восхищался открывавшимися видами и разбросанными по холмам новыми поселениями, о несомненной реальности которых возвещали стрелки поворотов на больших дорожных указателях. Яара, сидевшая рядом с ним, тоже наслаждалась видом знакомых мест, в то же время удивляясь тому, как много тут изменилось. Тишина лесов на последних поворотах перед Иодфатом напомнила ему окрестности Зруа, но тут, в Иодфате, дома выглядели куда более привлекательными и зажиточными, их окружали садовые деревья и ухоженные лужайки. Молхо еще не успел припарковать машину, а Яара уже поспешила освободиться от тесных объятий ремня — ее лицо горело от любопытства, она жестом указала Молхо на стоянку около большого дома из красноватого камня и, как только он выключил двигатель, тут же открыла дверцу и выпрыгнула наружу, взволнованная и как будто помолодевшая. Ее волнение было ему приятно. «Ну как, много тут изменилось?» — спросил он ее, но она еще не могла ответить — ее глаза жадно вбирали в себя окружающую картину. «Нет, не очень. Скорее нет, чем да», — и тут же свернула на узкую дорожку, которая, извиваясь, поднималась на невысокий холм, в сторону нескольких домов, стоявших более открыто, чем другие, среди торчавших вокруг сероватых скал. Он почувствовал, что ей хочется поскорее подняться туда, чтобы остаться наедине со своими воспоминаниями, и сказал: «Ты иди вперед, а я поднимусь потом».

Он обошел большое, красное, крепостного вида здание — видимо, местный Дом культуры, — выискивая открытую дверь, чтобы воспользоваться тамошним туалетом, но все здесь было закрыто и заколочено, и он пошел дальше, в поисках какого-нибудь другого общественного здания, но ему, как назло, попадались одни лишь жилые дома, стоявшие близко друг к другу, без заборов, разделенные только садами, поглотившими былые скалы. Он стал искать дерево, за которым можно было бы укрыться, но не нашел ничего подходящего. Затем, однако, впереди показался старый крупнопанельный дом, видимо выполнявший функции конторы. Низко наклонив голову, он прошел вдоль деревянной веранды и в самом конце ее обнаружил маленький, запущенный туалет, торопливо вытащил из штанов немного уже распухший от нетерпения и даже чуть горячий на ощупь член, внимательно посмотрел на него и, мягко, жалостливо придерживая его обеими руками, направил струю в унитаз. Отдышавшись, он подумал было, как это часто делал, поговорить с ним, чтобы немного приободрить, но за тонкой дощатой стеной стучал арифмометр, и он испугался, что невидимый счетовод услышит этот странный разговор. Но воду он все-таки спустил, а руки помыл в маленькой раковине, без мыла и полотенца, и, окончательно воспрянув духом, вышел из туалета, стряхивая с пальцев капли воды. На веранде его перехватил счетовод — низкий и крепкий человечек, примерно его возраста, со светлыми вьющимися волосами, в очках в толстой стальной оправе. Он чего-то ищет? Молхо сказал, что он просто сопровождает женщину, которая когда-то тут жила и теперь надумала снова повидать это место. «Кто это?» Молхо назвал ее имя. Счетовод был поражен. «Они здесь?» — воскликнул он возбужденно. «Нет, только она», — ответил Молхо. «Одна?» — с удивлением и разочарованием спросил счетовод, как будто не представлял себе Яару отдельно от Ури. «Одна», — подтвердил Молхо. «А что с ним? Где он?» — «Он в Иерусалиме», — сказал Молхо. «И это правда — то, что о нем рассказывают?» — спросил счетовод с живым любопытством. «Да», — ответил Молхо, не вполне поняв вопрос. И тот сердито, но одновременно с каким-то восхищением покрутил головой: «Потрясающе! Но этого можно было ожидать. Такой анархист на все способен». Молхо сочувственно кивнул. Ему хотелось подробнее расспросить о деревне, но счетовод все еще никак не мог справиться с неожиданным переживанием. «Передать ей что-нибудь?» — спросил Молхо, вытирая мокрые руки о штаны. «Не стоит», — как-то недовольно буркнул тот и снова скрылся в своей конторе.

Молхо вернулся на стоянку и поднялся по тропке к Яаре. Под сумрачным серым небом неподвижно стоял тяжелый, раскаленный и сухой воздух. Сосновые леса покрывали окрестные горы, на вершинах которых там и сям виднелись одинокие белые домики — видимо, новые форпосты, пока еще меньше размерами, чем дорожные указатели с их названиями, но уже настоящие и обжитые. Где-то вдали упрямо постукивал двигатель, и его слабый повторяющийся звук только углублял тишину. Дома на холме выглядели старыми и заброшенными. Все вокруг было в запустении, только кое-где виднелись остатки былых садов, разделенные большими участками колючих сорняков. Из одного дома вышла молодая женщина, из синего рюкзака на ее спине торчала головка младенца. Не обращая внимания на скользнувшего мимо Молхо, она начала спускаться по тропе. Яары не было видно. Он пошел выше, не зная, куда повернуть — направо или налево, потом остановился, вокруг стояла мертвая тишина, скалистый пейзаж казался еще более диким. Неожиданно в кустах раздался шелест, как будто там пробежало какое-то животное. Он пошел на звук и вскоре увидел Яару — она стояла подле одного из брошенных домов, обращенного окнами в сторону горы. Он пошел прямиком, прокладывая себе путь среди камней и колючих сухих кустов. Около дома лежали ржавая мотыга и старые ящики из-под картошки. Яара балансировала на одном из ящиков, пытаясь заглянуть в окно дома, темные солнечные очки придавали ее лицу загадочный вид.

«Это мое окно, — сказала она. Маленькие капли пота сверкали на ее верхней губе. — Я лежала под ним четыре месяца без движения». Теперь она сняла солнечные очки — внутри было темно, и очки мешали ей вглядываться. «Это было зимой?» — вырвался у него пустой вопрос. Она не обернулась. «Это было зимой, — сказала она, как будто совсем не удивившись его вопросу. — Это было зимой, и это было осенью, а потом я лежала еще раз летом, и еще раз, перед тем, как мы отсюда уехали. Это было во все годы и во все сезоны», — говорила она, не в силах оторваться от окна, за которым была когда-то счастлива, несмотря на свои страдания, потому что тогда у нее еще была надежда. «Но почему бы тебе не войти внутрь?» — спросил он. Она бросила на него благодарный взгляд, спустилась с ящика, пошарила над дверью и достала оттуда ржавый ключ. Замок открылся, скрежеща от старости, она толкнула упрямую дверь своим маленьким животом и вошла внутрь, а Молхо остался в дверях, с интересом разглядывая довольно ухоженную комнату — соломенная циновка на полу, возле одной из стен — этажерка с книгами и несколькими глиняными фигурками. Трудно было сказать, кто жил здесь последним и были ли у них дети. Яара стояла посреди комнаты — из-за низкого потолка она казалась выше ростом и в сумрачном свете серого дня была еще красивее. «Этот свет подходит ей больше всего, — подумал Молхо, — но я все равно не смогу ее до конца понять, пока мы с ней не окажемся в одной постели. Но как начать? Что поцеловать сначала? Губы, руки или ноги? Или эти мертвые седые волосы?» Она медленно шла вперед, словно ее живот, обретя собственную жизнь, увлекал ее во вторую комнату, где было то окно, у которого она когда-то лежала. Молхо видел, как она остановилась возле небрежно застеленной кровати. «Если она сейчас заплачет, — вдруг подумал он, — во мне может проснуться желание». Он застыл на месте, чтобы не помешать ей, — но она не заплакала. Медленно, задумчиво, она шла по комнате и, словно забыв, что находится в чужом доме, трогала по пути то одно, то другое — видно было, что ей все здесь хотелось рассмотреть и все потрогать, она даже в стенной шкаф заглянула с какой-то надеждой, словно надеялась найти там своих нерожденных детей.