Потерянный альбом (СИ) - Дара Эван. Страница 11

— Хм, говорю я;

— Как бы, кто бы мог подумать, что у них есть хоть какая-то ценность? говорит Ник: но он знал…

Отлично: теперь в Нике разожжен огонь; это мне только на руку:

— Между прочим, говорит Ник: откуда мы знаем, что Иисус был евреем?;

— Прошу прощения? переспрашиваю я;

— Откуда мы знаем, что Иисус был евреем? повторяет Ник перед тем, как просветлеть до ухмылки: это один из его анекдотов;

— А, говорю я и кручусь на кресле в сторону: ну… я что-то и не знаю;

— Мать считала его Богом, а он считал мать девственницей;

Ник смеется, пока я разворачиваюсь на кресле спиной, чтобы выдать свою менее бурную реакцию за что-то большее; но, отвернувшись и ожидая, пока Ник утихнет, я замечаю, что в комнате, где мы сидим, какое-то необычное изобилие полок; практически все стены завешаны металлическими кронштейнами, даже если места хватает всего на одну-две доски, а остальное пространство заполняют шкафы и буфеты, большинство — приоткрытые; далее: почти на всех полках лежат невысокие и аккуратно сложенные кипы бумаг; уже стало ясно, что Ник хорошо реагирует на любопытство, и я решаю этим воспользоваться:

— А что насчет тебя? спрашиваю я: чем занимаешься, если не секрет;

— Вовсе нет, говорит он: я занят митозом;

— А кто нет, говорю я;

— И в самом деле, отвечает Ник и улыбается: вообще-то я работаю в анимации — занимаюсь мультипликацией;

— А;

— Ага; и прямо сейчас работаю фазовщиком;

— Прошу прощения? говорю я;

— Я фазовщик, говорит он: я рисую кадры, которые идут между кадрами, нарисованными старшими аниматорами;

— Впервые слышу, что есть такая работа;

— Есть-есть, отвечает Ник: существует со времен немого кино; видишь ли, студийные боссы быстро смекнули, что главным аниматорам, которые зарабатывают больше всего, ни к чему рисовать каждый кадр в мультфильме; уже минимум в двадцатых они знали, что ощущение действия передают только так называемые ключевые рисунки — типа, например, если анимируешь подающего в бейсболе, то рисунок, как подающий отклоняется для броска, и потом рисунок, как он выкидывает руку вперед до конца, — это и будут ключевые кадры; а потом приходят низкооплачиваемые негры вроде меня и делают все переходные наброски, чтобы завершить движение;

— Получается, ты должен очень много рисовать;

— Не так уж много; работы хватает, но эскизы не обязаны воспроизводить последовательность на экране целиком; как бы, это не матан; вот…

Он подскакивает и хватает с ближайшей полки стопку бумаги высотой в три сантиметра; потом встает за мной, наклоняется над плечом и проводит большим пальцем по краю пачки, чтобы пролистать у меня перед лицом страницы; на них оказывается последовательность карандашных набросков мультяшного грызуна, который стоит на двух лапах в зутерском костюме и панамке — так сказать, мышиный Кэб Кэллоуэй; и, пока пролистываются наброски, я вижу, что грызун отплясывает меренге — как будто довольно умиротворенно, с закрытыми глазами, закинутой мордочкой, щелкая пальцами, с маленькими линиями звука, исходящими от пальцев, пока он крутится на белой поверхности бумаги; пролистав, Ник возвращается к началу и показывает рисунки по отдельности, очень медленно сменяя несколько последовательных листов, чтобы продемонстрировать, насколько различаются фигуры; по крайней мере на мой взгляд, скачки от одной зарисовки к другой отличаются разительно, почти несводимо сильно:

— Хорошая сценка, говорит Ник, возвращая рисунки на полку и присаживаясь: в общем, видишь, что происходит: как только мозг фиксирует достаточно сходств между фигурками, он понимает — просто знает, — что это один и тот же персонаж; затем с помощью старого доброго постоянства зрения ты сливаешь движение воедино, и последовательность оживает; то, что может показаться невозможной разницей в отдельных рисунках, тонет в несущемся потоке;

— Хм, говорю я;

— Более того, Чак Джонс рассказывает про былые деньки в «Термит-Террас», когда подшучивали над новенькими фазовщиками, которых надо было обучать, — типа, над кем-нибудь вроде Бенни Уошема, который рисовал такие классные пальцы; новенького назначали фазовать сцену, где, скажем, Багз Банни бренчит на банджо, и потом снимали эту последовательность рисунков, чтобы показать, как сцена выглядит, — реально снимали рисунки на камеру, это называется карандашным тестом; но посреди эпизода подбрасывали кадр, ну, как Багзи трахает милую крольчиху, и не говорили новенькому фазовщику заранее; потом реально ставили для новенького фазовщика карандашный тест в проектор; чтобы он видел, как его работа выглядит на экране; и вот все смотрели, и проскакивало саботированное место, а парень даже не замечал, что там лишний рисунок; просто спокойно смотрел сцену и никогда ничего такого не видел, потому что все проскакивает слишком быстро; и потом они спрашивали новенького о мнении, и он всегда говорил Отлично, типа, отлично, все хорошо выглядит; но потом они снова включали пленку и останавливались на наброске с неистовыми кроличьими сношениями, и у парня просто крышу сносило;

— Ха, говорю я;

— В общем, как видишь, даже самые дикие вставки не нарушают общего течения;

Я видел, насколько Ник увлечен этой работой: чем больше он говорил, тем оживленнее становился, тем более распространенными становились его промежуточные фазы, пока он качался взад-вперед в крутящемся кресле и болтал руками; мне так и представлялось, как он достает откуда-нибудь из тайника позади огромную резиновую кувалду в шесть раз тяжелее его и колотит меня по башке — просто от избытка энтузиазма; но я знаю, что мне нужно пользоваться этой энергией:

— Другими словами, ты говоришь, что в ходе всего «Питера Потама» могут идти целые пачки развратных двадцать пятых кадров;

— Не совсем, говорит Ник и с улыбкой откидывается: есть же у нас какая-никакая профессиональная этика; и на случай, если мы об этом решим подзабыть, за работой обычно строго наблюдают; каждый кадр того, над чем я сейчас работаю, просматривают как минимум дважды; это научный фильм, все должно быть точно;

— Научный мультфильм? переспрашиваю я;

— А то; в науке все время что-нибудь иллюстрируют с помощью анимации — из-за ее точности: все думают, что первый полнометражный мультфильм — это «Белоснежка», но в 1923 году Флейшеры уже выпустили мультфильм о теории относительности, и с тех пор выходила еще куча всего;

— Сильвестр как кот Шредингера;

— Именно, говорит Ник;

— Так над чем конкретно ты сейчас работаешь? спрашиваю я;

— Фриланс для небольшой студии в Талсе, говорит он: фазую хороший трехминутный мультфильм о делении клетки;

— Отлично;

— Ага; студии достался большой контракт с Южным образовательным фондом, так что ставки немаленькие — образовательные мультики будут крутиться в детских умах следующие двадцать лет; но пока что все выглядит неплохо: жду не дождусь, когда мы отошлем это в Оксберри;

— Звучит классно;

— М-м, говорит Ник: и должен сказать, все идет хорошо: как бы, сейчас мы делаем часть про митоз, а это одна из наших связей с амебами, так что это обязательно надо сделать как следует;

— Обязательно;

— Вообще-то это даже красиво, говорит Ник: как бы, рассказывать историю одной маленькой клетки — как в экстазе жизнетворной силы и развития она стремится вперед и чудесным образом делит свое ядерное вещество, чтобы образовать свою точную копию, и в дрожи становится двумя одинаковыми дочерними ядрами — это великолепно; это фантастика…

— М-м, говорю я;

— Как бы, я получаю от аниматоров наброски кругов, червячков и пятнышек, и это все клеточная мембрана, хромосомы и веретена — абстрактные фигуры, символизирующие настоящие частицы живой материи — жизненности…

— М-м…

— А потом я могу подстегнуть процесс!; графитом, техникой и технологией я оживляю жизнь!; как бы, я тебе отвечаю, для меня, фазового художника, это восторг и маленькая тележка: совершить переход от сущности к сущности;