Потерянный альбом (СИ) - Дара Эван. Страница 41
— Ну и что — что?.. какого хрена тебе надо?..
Другими словами, все те же страсти по говну — пока, как гром среди ясного неба, вместо того чтобы сунуть свой шедевр в топку, он медленно поднимает взгляд и смотрит на меня:
— Ой, говорю я мужику: не, слышь, я не…
— Ты что, не знаешь, что вмешиваться в процесс опасно, выпаливает тут он: это сакральный процесс…
— Ну, прости; я…
— Потому что это месть, вот что это такое; искусство — это месть…
Ну, а я что раньше говорил: шизоид, правильно? натуральный юродивый…
— Ну, прости, что побеспоко…
— Ох, да идет оно все в жопу, говорит он, потом бросает на осыпающуюся гору футляр от объектива и обходит верстак, направляясь ко мне: ну что, Марута: в чем дело?..
— Э-э, да так-то ни в чем, говорю: типа, я так-то думал, ты уже закончил…
— Знаешь, я все отдаю, отдаю, отдаю, отдаю…; а что слышу в ответ?.. ничего, нуль-множество, вакуумство, niente [18]…
— Жаль это слы…
— Всем плевать: никто не видит, никто не знает, никто не чувствует…; позыв предполагает наличие контрпозыва, но, когда позыв блокируют, он превращается в коготь, и прорастает внутрь, и окунается в яд…
Ну как?.. Ну как?.. мужик вообще уехал, правильно?..
— Слушай, я весь день доставляю продукты, чтобы всю ночь проводить здесь за этим…; и думаешь, мне сюда очень хочется?.. думаешь, я это люблю?..
— Я, э-э…
— Потому что нет; и вот почему я на своем маршруте собираю это говно, просто забрасываю в кузов грузовика: бум, лязг — рекламация…; и вот я получаю свою выставку, свою минуту славы, охренительную сделку, но только к чему все приходит — перекрытый поток, моя бесплодная огромность, совершенно заброшенная…
— М-м…
— На премьере знатоки искусства больше заинтересовались твоими маффинами, чем моей работой — вот ради чего они пришли; ты бы видел, как они хихикают и шушукаются за столом — сплошь болтовня и шампанский смех…; а я столько в это вложил… столько…
— Я, э-э, знаю…
— Ну еще бы, ты-то знаешь…; а вот они видят ли, чувствуют, воспринимают?.. не то чтобы им не нравится — они даже не видят… не хотят видеть… они отказываются делать первый шаг; и можешь закатать губу: если ты не в Нью-Йорке или ЛА, тебя не существует… вшух — фантом!; ты просто попробуй заставить «Новости, сука, Искусства» — сколько бы они ни вставили больших букв себе в название — написать хоть что-нибудь о выставке в Атланте — просто попробуй; их никакой лавиной разукрашенных пресс-релизов не заманишь…; и я тебе серьезно говорю, это больше чем ранит, больше чем мешает: это автообесславливает…
— Хм…
— Типа, даже обезьяны умирают, детеныши обезьян, если их мало трогать — это доказывают эксперименты; в лаборатории, где такое испытывают, если не трогать детеныша обезьяны достаточно, он буквально испускает дух… они туманятся и усыхают и просто угасают в бесчувствие…
— Вау…
— Ну, что, обратно к доставкам, обратно к голи, обратно в мой двухкомнатный хлев…
— Хм…
— Ага…; после первой смерти [19], знаешь…
Другими словами, тип пребывал в еще большей шизе, чем я даже воображал, — потому что сразу после этого, немедленно, мигом вернулся в свою наркоманскую кулинарию — перебирать, распределять, таращиться, — будто меня там вообще не было; и я просто решил До свидания, как бы, хватит уже с меня: оставь типа в его юродивом краю и забей; и это несмотря на то, что, сказать по правде, отчасти я был не прочь чуток помочь мужику, если это вообще возможно, может, малость избавить от мучений, возможно, даже расщедриться и купить один из его пьедесталов, где корочка похрустящей, если добазаримся за цену…; но тут я себя одернул, просто приструнил и подумал Что — это-то говно?; окстись — лучше ему не потворствовать, и это самое лучшее, чем я могу помочь бешеному; типа, кому это говно сдалось-то — особенно раз оно не так уж отличается от того, что и так уже валяется у меня по всей квартире без всякой помощи старого друга Фаренгейта; ну тогда я и решил Ладно, хватит, просто делай то, что и сказал себе делать: просто оставь юродушку в прошлом, выкинь раз и навсегда из головы и держись от него к хренам подальше…; потому что внезапно, должен сказать, интерес к мужику вдруг прекратился, вся интрига ушла, и он просто показался жалким…; по поводу этого мужика лучше прислушайся к миру, поймал я себя на мысли; в этом случае мир прав, мир мудр…; неспроста все остальные на фабрике класть на него хотели, как и народ из галереи: они знали то, чего не знал я…; просто забей… оставь его в прошлом…
…Если бы я только мог, если бы только все было так просто…; потому что после того, как я где-то с неделю счастливо игнорировал говноповара, даже не глядя на свечение от его рабочей станции в заднем углу второго этажа, на следующий четверг я завалился к Карлу — и, чтоб я сдох, здрасьте…; тот же щуплый черный пиджак, что и всегда, та же щуплая поза, стоит один за стойкой и запрокидывает стакан к вытянутым кверху губам; и выглядит он там, по крайней мере для меня, совершенно неуместным, черным пятном посреди накуренной дружелюбности, и:
— Мсье… Мсье!..
Твою мать; палево;
— Добро пожаловать, мой дорогой мсье — бьенвеню; но теперь вы обязаны — просто обязаны — присоединиться к нам на… La Fete de la Reclamation!.. [20]
Ох ты черт…
— Так что прошу сюда, усладите нёбо официальным бальзамом La Grande Fete… [21]
И просит у Руди еще стаканчик, потом наливает мне из графина, который все это время стережет:
— Спасибо, сказал я: но что…
— Местный напиток, друг мой; запоминающаяся смесь, которую я зову — та-да — «ранней могилой извозчиков»: часть «Перно», часть «Робитуссина»…
Сейчас с ума сойду на хрен…; впрочем, пойло было очень даже ничего:
— Спасибо, сказал я: но мне надо… я жду…
— Но, мой дорогой мсье, не говорите, что не поздравите меня…
— Прошу прощения?..
— Да: поздравьте же меня — с моей рекламацией…
— Ну, конечно, я…
— Потому что это правда, мой дорогой цадик, это достоверно, это подтверждено — я оправдан!..; я вознесен над метаниями и блужданиями безбожной орды;
— Прекрасно, это…
— Я обрел богатства — десять тысяч долларов конвертируемой валюты Соединенных Штатов; я обрел награду — фотокамеру, спортивный костюм, товары для дома, наплечную сумку; я обрел — признание…
А если этот мужик сейчас от меня не отцепится, то еще он обретет…
— И все потому, что я — не вы, а я, — все потому, что я сделал фотографию, ту самую фотографию, какой суждено было стать — та-да! — стомиллионной фотографией, проявленной корпорацией «У. У. Беркли» за ее выдающуюся двадцатидевятилетнюю историю…
После чего он закинул в себя то, что оставалось в стакане; потом прохохотал с демонической радостью и снова наполнил стакан; рядом с ним на стуле сидел бородатый парень, которого я не узнал, и он, очевидно, старался изо всех сил не обращать внимания на спектакль:
— Ну, вроде хорошие новости, сказал я: конкурс, да?..
— Лучшие новости, мой адъютант, лучшие…; потому что, даже не делая попытки, ни разу не капитулируя пред конвенциональными уловками, я осуществил, держитесь покрепче, свою первую продажу!; невероятной карьерологической важности…
— Но я не…
— Что там, мой собеседник, это лучше продажи, поскольку процесс отбора многоуважаемой корпорации «У. У. Беркли» оценивает именно мои методы; подтверждает мои техники поиска и случайного отбора: они покупают то, что я еще даже не выставил на продажу!.. идеально, как раз в нужный тон: они делают то же, что делаю я!..