Америка против всех. Геополитика, государственность и глобальная роль США: история и современность - Яковенко А. В.. Страница 8

Чтобы предотвратить сближение Москвы и Берлина, США выступили в качестве поборника идеи евроинтеграции, «локомотивом» которой должна была стать Германия. Казалось бы, подобная политика противоречит рекомендациям классиков. Достаточно вспомнить, что еще в разгар Второй мировой войны Н. Спайкмен предостерегал американское руководство от создания «Федеративных Штатов Европы», которые стали бы противовесом американскому влиянию в Старом Свете. Однако анализ того, каким образом создавался Европейский союз, а также единая валютная система, показывает, что результат оказался прямо противоположным. В рамках нового объединения Германия стала значительно более ослабленной и, что самое важное, лишилась своего основного конкурентного преимущества — немецкой марки, которая являлась самой стабильной и эффективно управляемой валютой в Европе. Неслучайно в канун создания еврозоны заголовки немецких газет пестрели фразами о «третьей за последние сто лет капитуляции Германии» и «предательстве национальных интересов».

После распада Советского Союза устремления США направлены уже на обеспечение своего влияния в новых независимых государствах. Акцент при этом делается на формировании вокруг России своего рода «санитарного кордона», состоящего из республик Балтии, Украины, Молдавии и государств Закавказья, а также на проникновении в Центральную Азию. Эта идея тоже была четко выражена в трудах Макиндера, особенно в его книге «Демократические идеалы и реальность», где он осмыслял итоги Первой мировой войны и революции в России. Один из идеологов неоконсерваторов 1990-х годов Пол Волфовиц писал: «Наша стратегия после распада СССР должна состоять в том, чтобы сосредоточиться на том, чтобы не допустить появления в будущем потенциальной глобальной силы или глобального конкурента. В первую очередь на территории Евразии» [42].

Именно необходимостью решения этих задач, а также контроля над Западной Европой («периферией Евразии») объясняется упорное стремление американцев к сохранению и расширению блока НАТО, а также стойкое неприятие предложений России по разработке Договора европейской безопасности, интеграционных инициатив на постсоветском пространстве, особенно в рамках Организации Договора о коллективной безопасности. Что касается продвигаемой в настоящее время Россией стратегии создания Большого евразийского партнерства, то она, согласно классической англосаксонской геополитике, вовсе является прямым вызовом господству США над «мировым островом» и, следовательно, всем миром.

Мэхэновская доктрина морской силы тоже никуда не исчезла из арсенала американских геополитиков. Другое дело, что она приобретает сегодня в большей степени антикитайский оттенок, по мере того как Пекин все более активно включается в международную экономику, по-прежнему опирающуюся на морскую торговлю, а также наращивает свое военно-морское могущество. Сочетание геополитических идей Мэхэна (контроль морских пространств и закрытие доступа враждебных США военно-морских сил в нужные районы Азиатско-Тихоокеанского региона) и Спайкмена (контроль «окраинных» государств Южной и Юго-Восточной Азии) нацелено в первую очередь на «опоясывание» Китая и сдерживание его растущего влияния в регионе.

Как отмечает известный британский специалист в области морской стратегии Дж. Тилль, глобализация в своей основе имеет морскую торговлю. Гигантским шагом в развитии международной торговли в современном мире стало изобретение контейнера, что позволило вывести морские перевозки на качественно новый уровень. В настоящий момент не менее 90 % товаров в мире так или иначе перевозится по водным артериям [43].

Таким образом, нет ничего удивительного в том, что контроль над морскими торговыми путями служит одним из столпов американской геополитической стратегии. Именно учения по осуществлению контроля над основными районами движения торговых судов являются истинной целью многочисленных «антипиратских» операций военно-морского флота США. Те же самые мотивы лежат в постоянно наращиваемой активности американского флота у спорных островов в Южно-Китайском море. Не меньший интерес для Пентагона представляют и другие ключевые транспортные артерии — Малаккский, Зондский, Баб-эль-Мандебский проливы, Персидский залив. Сегодня этот список пополняется также Северным морским путем.

Интересно отметить, что после распада СССР и окончания холодной войны на Западе активно высказывалось мнение о том, что эпоха геополитики безвозвратно ушла в прошлое. Наиболее радикальные теоретики, среди которых широко известен американский ученый японского происхождения Ф. Фукуяма (р. 1952), выдвинули идею о «конце истории», согласно которой после крушения СССР во всем мире естественным порядком, чуть ли не автоматически, установятся прозападные либеральные режимы, между которыми в принципе невозможно политическое соперничество [44]. Таким обществам геополитические доктрины будут просто не нужны. Всеобщая конвергенция моделей политического и экономического развития уничтожит любые противоречия между государствами, которые всегда составляли суть мировой истории. На смену конфликтам, порожденным глобальными и локальными проблемами, придет мирное сотрудничество. История «закончится», поскольку лишится самого своего содержания, а вместе с ней «закончится» и геополитика, которая новому миру будет просто не нужна. Ее место займет стратегия внешней политики, которая предполагает решение проблем дипломатическими методами, гибкий подход к межгосударственному взаимодействию, а также апеллирование к многосторонним диалоговым форматам и нормам международного права.

Эти и подобные идеи вызвали настоящую интеллектуальную эйфорию в западном мире. Многие ведущие университеты начали значительно сокращать или вовсе ликвидировать кафедры, занимавшиеся проблемами геополитики, международной безопасности, стратегии. Однако наряду с концепцией «конца истории» внимание общественности захватила разработанная С. Хантингтоном (1927–2008) теория «столкновения цивилизаций» [45]. В рамках этой концепции утверждалось, что основным фактором развития человечества становится не противостояние политических идеологий, а конфликты цивилизаций, имеющие в своей основе глубинные культурные, психологические, религиозные и этнические различия.

«В этом новом мире, — заявлял американский теоретик, — наиболее масштабные, важные и опасные конфликты произойдут не между социальными классами, бедными и богатыми, а между народами различной культурной идентификации <. > Наиболее опасные культурные конфликты — те, которые имеют место вдоль линий разлома между цивилизациями» [46]. Теория С. Хантингтона предполагала, что противоречия, которые вышли на первый план по окончании холодной войны, оказались значительно сильнее тех, что составляли ее сущность. Если политические и экономические системы можно с большим или меньшим успехом подвергать конвергенции и трансформации, то глубинные историко-культурные различия стереть практически невозможно. Следует добавить, что в эпоху холодной войны обе противоборствующие стороны использовали продукты европейской политической мысли, хотя и кардинально различные, а именно либерально-демократические и марксистские учения. Не будет преувеличением сказать, что это был конфликт в рамках одной европейской цивилизации и что прежняя биполярность была способом ее глобального доминирования.

Теория «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона, несомненно, находится ближе к реальному положению дел в геополитической картине современного мира. Она была с пониманием воспринята стратегами в Белом доме, несмотря на то, что в академических кругах эта концепция подверглась яростной критике. Впрочем, знакомство с книгами американского исследователя не мешает творцам современной американской геополитики по желанию игнорировать (или же, напротив, намеренно углублять) цивилизационные различия при выработке стратегии укрепления гегемонии США.