Америка против всех. Геополитика, государственность и глобальная роль США: история и современность - Яковенко А. В.. Страница 9

Значение классических геополитических теорий для формирования концептуальных основ современной американской стратегии подчеркивается как теоретиками, так и практиками, имеющими отношение к ее разработке. Разумеется, эти доктрины дополняются и переосмысливаются, однако их содержание остается неизменным. В этом нет ничего удивительного, если учесть, что идеологическая направленность глобальной стратегии США, вопреки громким заявлениям официального Вашингтона, мало изменилась со времен холодной войны. В 1990-е годы стратеги в Белом доме радикально изменили геополитический лексикон. Между тем суть геополитической линии США не только осталась прежней, более того, в последние годы наблюдается возвращение к «испытанным» практикам времен противостояния сверхдержав. Все чаще высказывания представителей американского истеблишмента почти дословно повторяют штампы 1945–1990 гг. Такие понятия, как «сфера влияния», «сдерживание», «реалистическое устрашение», «гибкое реагирование», удивительно точно отражают линию, проводимую Вашингтоном в наши дни. Из забвения извлекаются и такие грозные доктрины, как «массированное возмездие» или даже «взаимное гарантированное уничтожение».

Николас Спайкмен утверждал, что «география есть наиболее фундаментальный фактор внешней политики, поскольку это наиболее постоянный фактор» [47]. Ему вторит современный автор, журналист, исследователь и в недавнем прошлом один из глашатаев американских неоконсерваторов Роберт Каплан. Утверждая, что «география не есть синоним фатализма», он тем не менее делает многозначительную оговорку: «Она является основным ограничителем и подстрекателем действий государства». В этом можно усмотреть одно из объяснений того, почему геополитические концепции, многим из которых уже более ста лет, до сих пор оказывают серьезное, а порой и решающее влияние на принятие решений американским руководством. В самом деле, фундаментальные факторы географии остаются неизменными. Например, тот факт, что США по сути являются островом, омываемым двумя океанами, а Европа представляет собой ни что иное, как большой мыс, выступающий из евразийского континента.

После окончания холодной войны возникло мнение о том, что геополитика исчерпала себя и к началу XXI века прекратит свое существование в эпоху стремительного распространения либеральных демократий по всему миру. Однако наряду с этой быстро дискредитировавшей себя идеей развивалась и другая точка зрения, согласно которой геополитика исчерпает себя в силу бурного технологического развития человечества. Речь шла, например, о распространении информационных технологий, транспорта и, конечно, революционных изменениях в области способов и методов ведения войны. Действительно, может показаться, что география уходит на второй план в нашу эпоху, когда авиация может подняться с баз на своей территории или в крайнем случае с палубы авианосца и, преодолев моря и горные хребты, нанести удар по противнику. Еще меньшее значение должен иметь географический фактор для таких активно разрабатываемых в наши дни технологий, как глобальный молниеносный неядерный удар, в рамках которого вооруженные силы США надеются получить возможность поразить высокоточными гиперзвуковыми ракетами любую цель в любой точке земного шара в течение часа после получения приказа об атаке.

В результате многих политиков и экспертов охватила эйфория от осознания того, что большинство проблем можно решить «нажатием кнопки». Эта точка зрения восходит еще ко временам Второй мировой войны, когда такие теоретики, как Александр де Северский и Джордж Реннер, а еще ранее итальянский генерал Джулио Дуэ, писали о том, что применение военно-воздушных сил не только в корне изменит характер ведения войны, но и поставит крест на прежнем геополитическом видении мира, которое основывалось на соотношении суши и моря. Сама концепция «кнопочной войны» зародилась в 1960-е — 1970-е гг. среди натовских военных теоретиков, которые развивали идею о том, что можно вести войну без реальных боестолкновений из защищенных командных центров (разумеется, речь шла о войне с применением ядерного оружия).

Череда неудач, постигшая Белый дом в Афганистане, Ираке, Ливии и теперь в Сирии, быстро развеяла заблуждения сторонников «воздушной теории» и прочих технократов. Уже упомянутый Р. Каплан назвал это «местью географии» [48]. Вступив в Афганистан, коалиционные силы во главе с США обнаружили, что, несмотря на господство в воздухе и техническое превосходство, они столкнулись с точно такими же проблемами, которые обусловили поражение британцев в англо-афганской войне 1838–1842 гг. Американцы в Афганистане столкнулись с де-факто феодальными племенами, в течение столетий существующими в условиях жесткого климата, отсутствия природных ресурсов и в то же время в опасной близости от богатых торговых путей. Оказалось, что в XXI веке с присущими ему безграничными технологическими возможностями построить государство западного образца в азиатской стране, населенной воинственными горцами, просто невозможно. То же самое случилось в Ираке. Воздушная мощь Соединенных Штатов позволила в считанные дни разгромить армию Саддама Хусейна, однако геополитические особенности региона поставили крест на послевоенных планах Вашингтона по созданию «оазиса демократии» в Междуречье.

Превосходный пример «мести географии» представляет собой деятельность США на Украине. Приветствуя антиконституционный переворот в этой стране и обеспечивая ему мощную идеологическую и информационно-пропагандистскую поддержку Запада, Белый дом делал ставку на противопоставление Европы и России. При этом геополитическая судьба Украины, по мысли вашингтонских пропагандистов, состоит якобы в том, чтобы стать частью европейского сообщества. Глубокая ошибочность этой стратегии, которая в конечном итоге спровоцировала настоящую гражданскую войну на востоке страны, заключается в нежелании понимать тот факт, что государственная граница между Россией и Украиной не обозначает границы между обществами, культурами или цивилизациями. Граница между двумя государствами проходит по равнинному пространству, которое в течение столетий свободно пересекалось представителями различных народов, конфессий, языковых групп, в ходе чего происходил интенсивный экономический, духовный и культурный обмен. Иными словами, никакой границы в геополитическом (а не в административном) смысле этого слова между Россией и Украиной не существовало. Факт географической близости территории Украины и к Европе не означает ее безусловной принадлежности к европейской цивилизации. Именно поэтому планы Вашингтона по одномоментному созданию границы на пространстве, которое исторически отрицает создание какой-либо четкой границы, были обречены на неудачу. Упорство Запада в этом заведомо провальном проекте было оплачено кровью тысяч людей, погибших при проведении Киевом так называемой антитеррористической операции на востоке Украины.

Следует отметить, что у деструктивной американской стратегии создания искусственных границ имеются удивительно точные параллели и идейные предшественники в прошлом. В 1907 г. известный английский государственный деятель лорд Джордж Керзон прочел публичную лекцию, посвященную проблеме границ. Его выступление повествовало преимущественно о том, каким образом можно стереть естественные границы между народами и государствами и вместо них создать новые, искусственные границы для реализации собственных геополитических целей. По сути, этот подход повторяет известный императив «Разделяй и властвуй!» [49]. Интересно, что Керзон, с которым Х. Макиндер тесно общался и обменивался мнениями, после Первой мировой войны был одним из создателей новой карты Европы, которая произвольно делила единые народы, культурные и конфессиональные группы в целях создания «санитарного кордона» по границам России. Стратегию, которая удивительно точно повторяет план Керзона, сегодня реализует в Восточной Европе американское правительство.