Наш человек в горячей точке - Перишич Роберт. Страница 11

Подождал, чтобы мы осознали.

— Мы не можем следить за тем, что можно увидеть, понимаете? Этим занимается телевидение, а потом остатки обгладывают ежедневные газеты, это всё не для нас!

Действительно подготовился, подумал я. А когда-то он молол глупости в пивных. Вот что может сделать из человека положение! Чувствовалось, что тот, старый Перо, наконец-то полностью испарился. А новый, как говорят артисты, вошел в образ и получил роль, причем главную.

— И значит, за чем же мы можем следить?

Мы все смотрели на Перо Главного.

— Мы можем следить за невидимым! Невидимым! — прогремел он.

Я остался, что называется, без текста. И меня заинтересовало, где он откопал эту теорию.

— От вас я хочу получить расследование, продукт мысли, открытие! Выдумайте, высосите из пальца, придите ко мне с чем-то новым! Турбулентной политики больше нет. Нет резни. Туджман умер, Милошевичу конец! Настоящей драмы нет. Вам сейчас нужно переориентировать сюжет. Поискать новую почву для истерии. Поискать, куда переселилась истерия. Должна же она была куда-то деться. Нужно искать — и искать там, где до сих пор вы не искали.

Ага, особенно в Горски-Котаре и Лике, подумал я (это были названия, которые я сегодня утром слышал в прогнозе погоды).

Главный продолжал: — В девяностые было легко… Хорошо, на нас напали и легко нам не было. Но война обеспечивала нас информацией. Это был наш вклад в информационную картину мира, наша топ-позиция. Мир нас, как говорится, перципировал. Сегодня всё не так. Сегодня мы такие же, как все.

Он прав — всё, что было дальше, это обычное журналистское прозябание.

— Сейчас вы должны делать историю из заурядного. Мы должны придать форму новой реальности. Вы всё еще выискиваете старые истории, но то, что происходит сейчас, вообще не имеет формы! Потому что вы её не создали! Естественно, что наш тираж падает! Следовательно… Я хочу от вас креативности!

Хм, звучит совсем неплохо…

— Вот чего я хочу, иначе начнутся увольнения, — были его финальные слова. Плюс полный сочувствия вздох.

Хм, всё-таки звучит плохо, подумал я.

Перо Главный умолк. Казалось, поэтическая часть программы закончена.

Тут до меня доперло. Хозяин велел ему растормошить людей: запахло увольнениями, начались поиски ягненка для жертвоприношения, страх, мотивация… Да хрен с ним, при каждом новом начальнике говорили о кризисе, зачем тогда нужен новый редактор. Он приходил как спаситель. Ради спасителя поблизости всегда должен быть крах, на этом базируются все религии.

Крах нам абсолютно необходим.

И в стране говорили о крахе, звонили во все колокола, постоянно. Мы сами придумывали впечатляющие заголовки к целой куче всяких крахов, чтобы люди хоть чуть-чуть шевельнулись.

Ага, значит, сейчас и я должен шевельнуться.

Ладно, я шевельнулся.

Посмотрел на остальных. Другие тоже шевельнулись.

Самый молодой из нас, Дарио, шевельнулся больше всех. Он стал самым расшевелившимся. Глаза его светились, как у гепарда, хотя он, довольно долговязый, больше походил на антилопу.

После паузы Перо сказал: — А тут к тому же ещё и ГЕП, как вам известно.

По какой-то причине, при словах «…как вам известно» он обвел взглядом всех нас, словно ища незваного гостя.

Задержал взгляд на Секретаре, старом авантюристе, который на заседаниях редколлегии изображал из себя сфинкса.

Он не обычный секретарь. Однажды он вместе со мной летал в Москву, где я интервьюировал олигарха Теофилаковского, который у нас покупал отели и спонсировал оперы. Я представился ему как «Тин, журналист», и русские восприняли меня как типа, повсюду сующего свой нос, а Секретарь представился как «секретарь», и они обращались с ним с глубоким почтением. Раньше его функция была мне неясна, но русские его раскусили сразу — он был жизнестойким остатком старой системы и в переходный период просто утратил всякую идеологию.

Там, в Москве, разомлев от водки, он рассказал мне, что в свое время был коммунистом, а потом перепробовал все парламентские партии… Сейчас он наконец пришвартовался к Хорватской крестьянской партии. Он обнаружил, что она лучше всех остальных, когда первый раз попал «в глубинку», потому что, знаешь, сказал он мне, только там, на селе, осталось настоящее гостеприимство… После поездки туда нужно хотя бы на один день брать больничный, потому что, по его словам, такое гостеприимство это обоюдоострый меч крестьянской партии, ведь у него с тех пор, когда он в неё вступил, вырос холестерин и снова дала знать о себе подагра, как в добрые старые времена.

— Секретарь сейчас пробрифует кого-нибудь по теме о ГЕПе, — пояснил Перо Главный.

Мы постоянно разоблачали геповские подземные каналы монополизации рынка. У проклятого ГЕПа имелись свои тайные фирмы. Они подкапывались со всех сторон, воровали у нас темы и публиковали их первыми. Имелись подозрения, что кто-то из нашей редакции работает на них и сообщает о наших сенсациях. Для того чтобы нас деморализовать, они покупали наших журналистов, предлагая им невероятные суммы. То и дело кто-то исчезал, и мы о нем больше не упоминали. Руководство ПЕГа отвечало на эти подлые атаки тактикой сжигания мостов: каждый журналист из тех, с кем мы сотрудничали, должен был написать несколько текстов против геповцев, в которых следовало остро полемизировать с ними, называть их бандитами и иностранными шпионами для того, чтобы в будущем закрыть им дорогу к тем, кого они с жаром оплевывали. Нам не нужны были rafting и paint-ball… Журналистская война была наш team building.

Мне удалось отличиться в журналистской войне еще до того, как я понял тактику сожженных мостов. Теперь я был прочно привязан к ПЕГу, как оно и бывает в маленьких странах, где пространство для манёвра слишком узкое.

Секретарь держал в руке какой-то документ и оглядывал нас через очки.

Главный немного удивленно спросил: — Есть добровольцы?

Я посмотрел на Дарио, тот заерзал на стуле, похоже, готовился вызваться, но не был уверен, нет ли у кого-нибудь каких-то преимуществ перед ним. Он знал, что выступить на антигеповскую тему это большая честь. В конце концов он поднял два пальца и преуспел.

Должно быть, и я когда-то был таким, подумал я. Пока не понял… По правде сказать, пока нас не купил хозяин. Этот теннисист-неудачник… Который в военное время для отдыха и сохранения формы играл с бывшим президентом, подыгрывая ему, за что тот наградил его дешевыми акциями нескольких государственных фирм.

Эх, в те времена президент лично редактировал программу новостей на телевидении, заставив нас стать борцами за правду, а тиражи свободных СМИ постоянно росли. Но когда мы добились демократии, правда стала доступнее… Тираж рухнул, и недавно ставший привилегированным теннисист нас докапитализировал. Я, наивный, был этим изумлен, это показалось мне нелогичным, видимо в соответствии с какой-то эмоциональной логикой, потому что я думал, что мы боремся против… Против чего… Но с точки зрения экономики дело было ясным: у нас денег не было, а у него они были.

Теперь я наконец работаю здесь, став просто борцом за свою зарплату.

Беру тот самый кредит.

Демократические процессы способствовали снижению процентной ставки.