Театральный маньяк - Бабицкий Стасс. Страница 12

Стажер шумно вздохнул.

– Все-таки улика…

– Улик нам хватит, – кивнул Кольцов на винтовку в углу. – Но, поверь, так лучше. Если письмо напечатают в газете, кто-то может посочувствовать этой сволочи. Или, что еще страшнее – попытаться понять его, начать оправдывать. У нас ведь много таких, сердобольных. Получится, что Минздрав затеял убийства не зря. Что имел право… А меня тошнит от подобной мысли, выворачивает наизнанку.

Следователь направился к двери. Обернулся на пороге.

– Ты давай тут, опись улик по всем правилам, понятых – вон, соседи уже на лестничной клетке шушукаются. Я пришлю перевозку, чтоб тело забрали.

– А вы куда, Кирилл Аркадьевич? К генералу?

– Еще не хватало, – ухмыльнулся майор. – Этот пусть меня завтра перед строем поцелует… В обе щеки.

Похлопал он себя отнюдь не по щекам. Но потом снова стал серьезным.

– Заеду к Руслану, он вроде нормальный парень. Расскажу про снайпера. Не для печати, конечно. Но, ты понимаешь…

– Конечно, понимаю, – Славка подошел к старшему товарищу, посмотрел прямо в глаза. – Читал протоколы. Страшная картина, спать ночью не мог. Хотя я, чужой человек. А он ведь и вправду любил эту девушку, Людмилу… Кстати, пока вас ждал, видел на углу ларек. Они точно продают водку, даже после 22 часов. Хотя и запрещено…

Кольцов молча пожал ему руку.

Повод для драки

Москва видела всякое. Соляные бунты. Военные парады. Купеческие свадьбы. В стены домов и камни мостовых, под кожу большого города, давным-давно впрыснули прививку – подумаешь, эка невидаль! Настоящий москвич если и удивляется, так разве что в раннем детстве. Когда узнает, чем мальчики от девочек отличаются. У коренных врожденный иммунитет к чудесам белокаменной. Понаехавшие покорители столицы – да, эти поначалу головой вертят, ресницами хлопают: гляди-ка! Примерно полгода. А потом переболеют и перестанут обращать внимание. Вольются в скучную толпу горожан, бредущих к метро. Туристы – те, конечно, пусть охают, пусть глаза пучат и лопочут смешно, не по-нашенски. Но и эти ахи-вздохи не способны поколебать стойкий московский снобизм…

Но в данном случае иммунитет подвел и коренных: на Константина прохожие все же оглядывались. Поправка: на отца Константина. Не каждый день увидишь, как по Страстному бульвару священник рассекает на серебристом самокате. С серебряным же крестом на груди. Клочковатая черная борода скорее подошла бы пирату, настолько недружелюбно она смотрелась. Но румяные щеки и добродушный взгляд все компенсировали. Именно таких, чуть наивных, но искренних, народ называет ласково и старорежимно – «батюшка». Не нужны им золотые часы, лимузины служебные. Зато они точно знают: Бог не строгий, он всех нас любит. И за все простит…

Батюшка рванул на мигающий желтый, пересек оживленную трассу под гудки и матерок водителей. Он явно спешил. Туда, где ненадолго перестанет быть и Константином, и – тем более, – отцом. А станет просто Костиком. В компанию друзей детства, которых много лет не видел.

Вот и один из них. Генка ждал у фонтана. Пижонский клетчатый пиджак и очки в золотой оправе выдавали в нем рекламщика. Причем из той породы, что стараются вклеить полуголую красотку в любой плакат или видеоролик. Даже в рекламу школьных глобусов.

– Привет, продавец воздуха! – заорал Костик.

– Сам такой, – улыбнулся Генка, обнимая приятеля. – Мы первые?

– Да, остальные подтянутся.

– Где приземлимся? «Елки-палки» на Тверской? Мы встречались с тобой года три назад…

– Опоздал. Там теперь салон парфюмерии.

– Типа, нам одеколон пить придется?

– Нет. Я тут рядышком одно местечко нашел – закачаешься. Волшебная свинина!

– А сан позволяет?

– Конечно. Это у иудеев и мусульман к свиньям претензии. А мы толерантные к любому мясу. Если не в пост.

Неспешно подкрались к зеленовато-медному Пушкину со спины. Но сукин сын не обернулся, не вздрогнул плечами. Проигнорировал. Памятник – он и в Африке памятник.

– Я же удачную мысль подкинул своему человеку из МИДа, – Генка округлил глаза для пущей важности, он всегда так делал, хвастаясь идеями, контактами или девчонками. – Пусть во всех наших посольствах от Алжира до ЮАР поставят такого же Александра Сергеевича. У него же корни…

– И крона кучерявая, – вставил Костик.

Генка не заметил реплики: токующий глухарь продолжал заливаться.

– Представляешь, мою идею одобрили в Кремле! Выделили миллионы денег на 50 бронзовых памятников. А также на курсы русского языка для местной детворы. Потом подумали… Блин, куча денег. Отпилили часть и решили ставить памятники из гипса – они дешевле. Потом еще отпилили, и еще. В итоге повесили большие плакаты с Пушкиным. А мне дали толстенький конверт, с премией. Ее, родимую, и пропьем…

– В моем случае, скорее, прожуем, – ухмыльнулся Костик.

Яркая вывеска обещала ностальгическое путешествие «Назад в СССР» сразу на нескольких языках. Логично. Они же все перезнакомились при советской власти, когда вода была мокрее, трава зеленее, а квартира в Москве могла достаться бесплатно, по очереди. Их семьи получили стандартные клетушки в новостройке на юге столицы. Мальчишки в первый же вечер подрались с ватагой хулиганов из соседнего двора. После чего, прикладывая подорожник к ссадинам, поклялись: отныне один за всех и все за одного…

В полушаге от двери Генка замер, как вкопанный:

– Слушай, зря мы затеяли эту встречу. Не к добру. Подерутся…

– Да брось, мы же верные друзья, мушкетеры.

– А сложилось не как у Дюма. Священником стал Портос, – приятель ткнул Костика в круглое брюшко, – Атос подался в полицию.

– Значит, Эдик у нас Атос?

– Конечно, он же выпить любит. А под мухой проповедей нам задвигал побольше тебя.

– Да-да. Про торжество закона. Вор должен сидеть в тюрьме.

– Так и я про это. Он же Жорку посадил. А мы их сейчас за один стол!

– Кто старое помянет… Жорка год на свободе, с чистой совестью. Хотел бы счеты свести, уже давно бы, – Костик толкнул дверь ресторана, обернулся на пороге. – Постой-ка, Генка, а ты, получается, д'Артаньян?! Кстати, ты никогда не задумывался, в «Звездных войнах» его записали бы в злые персонажи – Дарт Аньян…

– Не, я вообще не задумываюсь. И тебе не советую. Вредно. А я, безусловно, Арамис. Потому что бабник. Пусть Жорка д'артаньянствует. Хотя он, получается, граф Монте-Кристо.

По залу бегал поросенок. Живой. Обнюхал блестящие туфли Генки, оставив влажный след от пятачка. Рекламщик нагнулся и почесал кабанчика за ухом. Тот довольно захрюкал.

– Столик у нас заказан. Святой отец плюс три, – подмигнул Костя официанту. Рыжий-рыжий-конопатый, он носил пионерский галстук и красную пилотку с эмблемой «Артека». И идеально вписывался в антураж заведения, половина которого была оформлена под столовую в летнем лагере. Друзья, однако же, выбрали противоположную часть зала – здесь все напоминало парк культуры и отдыха: отдельные кабинки, увитые плющом, автоматы с газировкой и скамейки вокруг столиков. Классические такие скамейки, с табличками «Осторожно, окрашено!»

Поросенок вился у ног, как собачонка, в надежде на щедрые подачки со стола.

– У вас раньше другая свинка бегала. Пожирнее, – уточнил Костик. – Куда делась?

– Убежала, – юноша отогнал животное изящным пинком. – Ребрышки будете заказывать?

– Буду. А к ним разных соусов. Побольше!

Генка даже меню открывать не стал. Смысл? Во всех ресторанах еда одинаковая. Кроме фирменного блюда.

– Вот его давай и салат «Цезарь».

– У нас он называется «ЦК», – гордость за родной общепит горела на конопатых щеках. – Мы придумали привычным блюдам названия с советским уклоном.

– ЦК – не ЧК, – хмыкнул рекламщик. – Неси, пионер!

– Надо же, ты перестал считать калории? – изумился Костик. – Раньше от этого салата уклонялся. Называл абсолютным злом.

– Просто не знал, насколько это вкусно, – Генка вздохнул, но было заметно, что притворяется. – Теперь Цезаря ем по три раза в неделю. Посчитать в килограммах, так я за два года, пожалуй, целиком римского императора сожрал!