Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб. Страница 78

— Иншалла, господин мой скоро навестит Аишу, так что мы удостоверимся, что у неё всё хорошо..?

Ахмад понял, какое желание скрывается за её вопросом, и разозлился на неё, так как решил не разрешать ей посещать Аишу. Однако поскольку в подобных случаях он любил давать своё соизволение вне всякой связи с её просьбами, чтобы у неё самой не закралось подозрение, что её просьба могла хоть как-то повлиять на его разрешение, и ненавидел, когда она старалась напомнить ему об этом своими наводящими вопросами, он с досадой подумал над этим и разгневался, ибо понял, что эта потребность неизбежно возникнет у Амины, и закричал на неё:

— Аиша живёт в доме у своего мужа и ей не нужен никто из нас. Я уже сам навещал её, как и её братья. Так что ты за неё переживаешь?!

Сердце сжалось в её груди, и горло пересохло от отчаяния и негодования. Муж же её намеренно хранил теперь молчание, словно теперь разговор на эту тему прекращён ей в наказание за такое непростительную, по его мнению, хитрость, что она придумала. Затем надолго он и вовсе перестал обращать на неё внимание, хотя украдкой следил за её печальным лицом, пока наконец однажды, собираясь идти по своим делам, у него вдруг не вырвалось сухая и лаконичная фраза:

— Иди завтра навестить её..!

От радости кровь прилила к её лицу, которое больше не держало ликование в секрете: Амина радовалась как ребёнок, и потому он тут же в гневе выпалил:

— После этого ты её больше не увидишь, разве что её муж позволит тебе навещать её…!

Он не прибавил больше не слова к тому, что сказал, однако Амина не забыла данное ей обещание и решила посоветоваться с Хадиджей о своём разговоре с ним. После некоторого колебания и опасений она спросила его:

— Господин мой позволит мне взять с собой Хадиджу?

Он кивнул головой, словно говоря: «Машалла…», затем сердито произнёс:

— Ну да…, конечно! Раз уж я согласился выдать замуж свою дочь, то моя семья должна показывать себя всякому уличному сброду!.. Бери её… Да заберёт вас всех Господь наш…

Радость её была беспредельной, так что она даже не обратила внимание на последние его слова, к которым уже привыкла… Более того, когда он действительно был в гневе или только делал вид, что сердится, не важно, — ей было хорошо известно, что всё это только слова, весьма далёкие от того, что на самом деле у него на душе, — её супруг напоминал кошку, которая носит во чреве котят и потом сама же пожирает их. Её мечта сбывалась, и вот они вместе ехали в коляске на улицу Суккарийя.

Камаль, выходя из дома в сопровождении матери и сестры и садясь в экипаж, выглядел самым счастливым из всех — он не мог сдержать своей радости и хотел заявить о ней всему миру, а может, ему хотелось привлечь к собственной персоне взгляды окружающих, чтобы все видели, как он садится в коляску между матерью и сестрой.

Едва коляска проехала мимо лавки дядюшки Хусейна-парикмахера, как вдруг Камаль встал и закричал:

— Эй, дядюшка Хусейн!.. Гляди!

Мужчина уставился на него, но обнаружив, что мальчик не один, быстро опустил глаза и улыбнулся, а Амина покрылась краской стыда и смущения. Она схватила Камаля за край его пиджака, чтобы он больше не высовывался наружу перед каждой лавкой, и сделала ему выговор за подобную «безумную» выходку.

Дом на улице Суккарийя, в котором жила Аиша, выглядел — в отличие от той праздничной ночи — древним и дряхлым, но эта древность, не говоря уже об огромных размерах здания и ценной мебели, указывала на богатство его обитателей — «благородное» семейство Шаукат, у которого не осталось ничего от былого величия и славы. Невестка поселилась на втором этаже, когда вдова покойного Шауката переехала этажом ниже вместе со старшим сыном Ибрахимом, поскольку не могла больше подниматься по высоким ступеням. Третий же этаж оставался незанятым. Его так никто и не занял, и никто не захотел там селиться.

Когда они вошли в апартаменты Аиши, Камалю по обычаю захотелось побегать там, словно он был у себя дома, где рыскал повсюду, чтобы лишний раз натолкнуться на сестру и получить удовольствие от такого «внезапного» столкновения, смущавшего его. Здесь же, пока он поднимался по лестнице, мать не выпускала его руки из своей, как бы он ни сопротивлялся. Служанка провела их в гостиную, а затем оставила там одних.

Камаль чувствовал, что их принимают здесь как чужих, или как обычных гостей. Сердце в груди его сжалось, и что-то в душе надломилось. Он в испуге повторял:

— А где же Аиша?… Почему её нет здесь?

Но единственное, что он слышал в ответ от матери, было «Тшш», а также предупреждение, что в следующий раз они больше не возьмут его с собой в гости к Аише, если он будет так громко разговаривать… Но вскоре страданиям его пришёл конец, когда к ним прибежала Аиша, вся взмыленная и с сияющей улыбкой на губах, в яркой яркой одежде и в блестящих украшениях. Камаль побежал к ней и повис у неё на шее. Она обменялись приветствиями с матерью и сестрой.

Аиша выглядела очень счастливой и довольной как своей новой жизнью, так и визитом матери и сестры, и рассказала о том, как её навещали отец и Ясин с Фахми, о том, как она соскучилась по ним и боялась отца, а затем осмелилась попросить его позволить им навестить её!.. Она сказала:

— Уж и не знаю, как у меня только язык повернулся заговорить с ним!.. Может, его новый образ, который я раньше не видела, приободрил меня. Он показался мне мягким и добрым, а ещё, клянусь Аллахом, он улыбался! И хотя, несмотря на это, я долго колебалась и боялась, что он может внезапно перемениться и обругать меня, положилась на Аллаха и заговорила!

Мать спросила её, что ответил отец, и Аиша сказала:

— Он лаконично ответил мне: «Иншалла», а затем серьёзным тоном предостерёг. — Но не считай, что это игра, всё имеет свой счёт. — У меня затрепетало сердце, и я долго ещё молилась за него!

Затем она немного отошла от этой темы и рассказала о том, что почувствовала, когда ей сказали, что «господин находится в гостиной»:

— Я бросилась в ванную и умылась, чтобы стереть все следы пудры, так что господин Халиль даже спросил, для чего я всё это делаю, но я ответила ему:

— Ну пойми же, я не могу появиться перед ним накрашенной и в летнем платье, открывающем руки!.. В общем, я укуталась в кашемировую шаль.

Затем она продолжила:

— А когда об этом узнала мама, — тут она засмеялась…, - ну, я имею в виду моя новая мама…, когда господин Халиль рассказал ей, что произошло, она засмеялась и сказала мне:

— Я хорошо знаю господина Ахмада…, какой он на самом деле, и даже больше того…, - затем она повернулась ко мне… — А ты, Шушу, должна знать, что ты не вернёшься к своим Абд Аль-Джавадам, ты теперь член семьи Шаукат, и не обращай внимание на других.

Её ликующий вид и рассказ о себе заставил их всех вытаращить глаза, точь-в-точь как и в день свадьбы. Камаль в оправдание спросил:

— А почему ты не была такой, когда жила с нами?!

Аиша немедленно ответила, смеясь:

— Я тогда не была одной из Шаукат.

Даже Хадиджа, и та смотрела на неё с любовью. С замужеством Аиши исчез повод к пререкательствам, что разгорались между ними дома из-за беспорядка. А с другой стороны, Хадиджа больше не испытывала гнева, охватившего её, когда отец дал её сестре разрешение выйти замуж раньше неё. От того гнева остался лишь бледный след, зато в сердце её таилась любовь и нежность к сестре. Как же ей не доставало Аиши всякий раз, когда некому было составить ей компанию, которая ей так нужна была! Затем Аиша начала рассказывать им о своём новом доме, о машрабийе, которая выходила на ворота Аль-Мутавалли и минареты, что были совсем близко, о непрекращающихся потоках прохожих. Всё вокруг напоминало ей об отчем доме, дорогах на подступах к нему, окружающих зданиях. Никаких отличий, разве что некоторые названия и второстепенные моменты.

— Кстати, о величественных воротах: хотя подобных им и не было в нашем квартале, — она произнесла это как-то вяло, — паланкин под ними никогда не проносили, как мне сообщил господин Халиль!