Сердце на двоих. Теория поцелуя - Сокол Лена. Страница 14

– Так высоко и мыши?

– Всякое бывает. – Светлые глаза оттенили добрую улыбку.

– Покажете мне там все? – Спросила его испуганно.

– Н… нет. – Иван вручил мне чистое постельное белье и теплое одеяло, которые добыл где-то, пока я была у начальницы. – Не могу.

Прочистив горло, он странно запрокинул голову назад. И еще раз, и еще.

– Хорошо, хорошо. – Поспешила согласиться я.

Перестал.

– Хорошо. – Повторил мужчина за мной. Замкнул руки в замок, словно усмиряя себя. – Но я постою, подожду здесь. Замок иногда заедает. Надави на дверь.

– Угу. – Я ступила на первую металлическую ступеньку. – Спасибо вам огромное…

– Огромное. Угу. – Иван спрятал взгляд, стыдясь, кажется, одного из самых упрямых своих тиков, заставлявшего его бессмысленно повторять за мной последние слова.

Чтобы не доставлять еще больше неудобств мужчине, я пошла вверх по лестнице. Торопливо, но достаточно осторожно, чтобы не сорваться вниз. Для верности не отпускала тонкого железного поручня, идущего параллельно лестничным маршам.

Семь. Нужно поставить седьмую зарубку. Нарисовать мысленно еще одну палочку. Не знаю, для чего, но я считала количество дней с того момента, как убежала из дома. Семь дней, как закончился ад. Больше недели с тех пор, как началась свобода.

Последний пролет закончился на удивление неожиданно. Замерев у заветной двери, я нащупала ключ в кармане и вставила в скважину. Но он не поворачивался. Крутанула еще раз. Никак. Поддаваться дверь не желала. Попробовала в последний раз. Ноль эмоций. Развернулась, подошла к краю узкой площадки и посмотрела вниз. Виновато пожала плечами.

Иван взъерошил волосы и двинулся к лестнице. Ничего не поделаешь, но нужно было меня выручать. Не прошло и пяти секунд, как я вдруг поняла, почему он не пожелал сразу сопроводить меня.

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть. – Раздался его шепот снизу. – Раз. Два. – Раз, два, три, четыре, пять, шесть. – И снова. – Раз. Два.

От растерянности я даже охнула. Хорошо хоть беззвучно. Медленно опустилась и села на последнюю ступеньку. Обхватила постельное белье руками и уставилась вниз. На Ивана.

В глазах застыли слезы. Кто ж знал? Я же не нарочно. Да лучше бы у меня глаза вылезли из орбит от усердия в попытке открыть дверь, чем видеть это. Бездушная болезнь заставляла мужчину подниматься на шесть ступеней вверх, а затем спускаться на две вниз. Еще шесть вверх, еще две вниз. И так далее. Снова и снова.

Пока он добрался до верхней площадки, прошло не меньше двух минут.

– Простите. – Покачала я головой. – Пожалуйста, простите.

Он попробовал рассмеяться. Больше походило на оскал раненого зверя:

– Все нормально.

Мне страшно было вручать ему ключ. Боялась, что уронит. Протянула, он осторожно взял. На удивление, без труда попал в замочную скважину.

– Вот так. – Навалился плечом на железное полотно. – Всем телом.

Точно. Он же предупреждал, что нужно надавить. Вот я балда…

– Спасибо. – Произнесла я, когда дверца передо мной распахнулась.

– Добро пожаловать! – Иван пропустил меня вперед.

От меня не укрылся печальный взгляд, которым он обвел помещение прежде, чем отойти. Заметила также, с какой осторожностью мужчина подобрал сухой кленовый лист, лежавший на полу у самого порога, и с какой нежностью посмотрел на него, поворачивая на свету, зажав между указательным и средним пальцами.

Я отвернулась и сделала шаг внутрь.

Большое помещение. Светлое. Нежилое. Стены обшарпанные, без отделки. Массивные балки выходили из пола и упирались прямо в крышу, устроенную покато.

Я огляделась.

Мелкий песок под ногами, сухая пыль, стоящая в воздухе. Куча хлама, наваленного в углу. Швабра, рядом железный совок. Поодаль тяжелый бежевый матрас, наваленный на стену.

Запах?

Камень, дерево, некоторая затхлость с привкусом необжитости и пустоты. Еще, кажется, ржавчина. Но это скорее от кучи старых вещей в углу. Коробки, ящички, емкости. Даже несколько секций камеры хранения с позабытыми в них ключами.

Выдохнула.

И чердак вдруг отозвался протяжным вздохом. Я улыбнулась.

Живой.

Хотя это было просто эхом. Но, услышав, как он вторит, твердо ощутила, что нашла свое. Очень важно найти в этом мире что-то свое. Пропитаться им, буквально срастись и не отпускать. Именно в таком союзе и рождается настоящая гармония.

Я окинула взглядом просторную комнату, насквозь пропитанную солнечным светом. И вдруг захотелось сделать мягкий аккуратный шаг, встать на носочек, согнуть другую ногу в колене и отвести назад, плавно поднять на нужную высоту. А руки уже сами, словно крылом пронзая воздух, замрут в «округленном» положении – «arrondie». Поэзия движения, танец души, искусство, в котором материалом служит тело.

Балет…

Мечта, которой не суждено было сбыться. Любимое дело, которого меня несправедливо лишили, заперев в отчем доме, ставшем клеткой для птицы, рожденной летать. Все это было сейчас так далеко от меня. Как и сам танец. Точно острое, но почти забытое воспоминание, задвинутое на самую дальнюю полочку сознания.

Признаюсь.

Я за эти полтора года ни разу не танцевала. Даже тайком. И впервые мои ноги ощущали былую силу только сейчас. Впервые они захотели вспомнить то, что было записано в их мышечной памяти.

Проснулись…

Я улыбнулась и торопливо подошла к большому прямоугольнику, через который сочился – нет, буквально врывался свет на чердак, и задержала дыхание от открывшейся красоты.

Небо.

И без того безбрежное, здесь оно казалось воистину безграничным. Плыло, светлое и теплое, и своим дыханием просачивалось даже сквозь стекло широкого окна.

Это окно… Я с первой секунды восприняла его как отверстие в жизнь размером с бездну. Прижимаешься к нему, заглядываешь, а там… целая вселенная. Ты любопытная, шустрая, а перед тобой целая замочная скважина в Мир.

Там снаружи пыль, мерное рычание и звонкий гул больших железных машин, десятки крыш и трубы заводов, величественные высотки и прячущиеся между ними неказистые советские пятиэтажки. Роскошь и нищета, безупречность и грязь, яркие огни и тусклые отсветы. А мне тепло. Просто тепло. Уютно внутри. Можно подтащить матрас ближе к окну, сесть, прикоснуться пальцами к стеклу и ощутить себя в безопасности. Почувствовать в этой пустоте себя человеком.

Свободным, сильным, живым.

Я больше не сухой лист на асфальте, который таскает по дороге ветер, куда ему вздумается. Не мелкая серая пыль, ложащаяся на плечи хмурых прохожих осенью, которую никто не видит, потому что и без этого на улице мерзко и промозгло. Не бездомная собачонка, что скулит и подволакивает лапы от летящего вслед камня.

Я – это Я.

И Я есть. Существую. Живу.

И ничего больше не боюсь. Ведь все теперь будет по-новому.

Да. Боль все еще напоминала о себе. Но теперь она была другой. Она давала мне ощущение того, что я жива. И больше не позволю себя сломить. Какая бы беда не обрушилась на голову. Как бы сильно не давила ночь темным холодным одеялом одиночества. Как бы не закладывала уши давящая безжалостная тишина.

Буду сильной. Буду новой. Счастливой.

Буду.

10

569 дней до прибытия на Старый вокзал

Горстка земли упала на крышку гроба, в котором лежала моя мертвая мама. Еще горстка. Еще. Никто не плакал. Все молчали и ждали, когда это закончится. Чтобы позже сказать несколько добрых слов за столом и свалить подальше по своим делам.

Родных у нее не было. Детдомовская. Круглая сирота. Никого. Из близких – я, отчим, несколько подруг, коллеги с работы, соседка – тетя Рузана. Вздыхать по маме, кроме нас, особо было некому. Из нажитого у нее имелся лишь наш старый домик.

А еще прободная язва желудка. Потому что мама много нервничала и никогда никому не жаловалась. Любые неприятности она терпела стойко и всегда молча. Молчала она даже тогда, когда ее резко согнуло от боли. Не пикнула ни разу, пока везли в больницу. Не произнесла она ни звука и когда скончалась через сутки от перитонита – гнойного воспаления брюшной полости.