Сломанная кукла (СИ) - Рам Янка "Янка-Ra". Страница 24

- Спокойно, - мои губы самовольно прижимаются к ее ушку. - Он любит пошугать, но без повода не кусает.

Покачнувшись, Божена хватается ладонью за косяк.

И мне ощущается на мгновение невыносимый магнетизм между нашими телами.

Замерев, она не дышит.

- Все нормально. Не пугайся его.

Кивает.

- Придёшь, верну, - сжимаю серьги в кулак.

Пока она в бане, делаю чай, накладываю в тарелку мед с кедровыми орехами и брусникой. Расстилаю на вторую скамью тонкую пенку и наши куртки, сверху - одеяло.

Разглядываю сережки. В таких серьгах - это на сцене надо блистать, не меньше. Массивные камни на мочке, а вниз уходят тончайшие цепочки белого золота.

В доме жарко...

Прямо в простыне выхожу на улицу с сигаретой. Варг тоже выходит подышать.

Оперевшись плечом на косяк, смотрю на приоткрытую дверь бани. Раскаляется она моментально. И нужно проветривать.

Докурив, стреляю сигаретой подальше в снег.

Поднимаю взгляд на скрип двери.

Застыв босиком на пороге бани, растерянно заносит ногу над снежной тропинкой. Вытянутая стопа касается снега.

Эта картина неожиданно срывает меня с места.

- Погоди!

Иду к ней, подхватываю на руки.

Зачем ты ее лапаешь, Псих? Сама бы добежала, тут три метра.

Нет. Не лапаю... Это другое.

Заношу в дом. Возле печки отпускаю.

- Где Варг? - шепчет она.

- Ушел...

- Совсем?

- Да нет, вернётся.

Прохожу к столу.

Греет руки над печью, нерешительно поглядывая на меня.

- Садись, давай. Чай остывает.

Пытаюсь абстрагироваться от мысли, что мы в очень маленьком пространстве вдвоем, голые под этими простынями.

Мое голодное тело хочет пировать. И оно привыкло пировать, когда женщина вот так - в прямом доступе.

Стараюсь не пялиться на ее глубокие ключицы и тонкую шею. И без этого, бляха, в "приподнятом" настроении.

Надевает обратно серьги.

Облизываю пересохшие губы, наблюдая за этим.

Хватит, короче. Это не тёлка тебе какая-то! Это просто девочка, которой нужна помощь. И ты вписался совсем не потому что... - мысли путаются. - И помощь - не повод для...

Жмурясь от наслаждения, Женя облизывает мед с ложки. И я опять ловлю себя на том, что мои губы тянутся в улыбке. От неловкости дёргаю уголком губ, трансформируя это в ухмылку.

Чо блять за херня...

- Вкусно?

- Я не ем сладкое обычно. Мне очень вкусно, - неуверенная короткая улыбка трогает трепетные губы.

- Почему не ешь?

- Я... балерина. Нельзя.

- Балерина?! Да ладно?

Балерины для меня - это что-то из альтернативной реальности. Не встречал никогда.

Поднимает вверх руку изгибая изящно пальцы и пускает волны от плеча до кисти. Словно... двигается крыло лебедя!

Точеный рельеф рук создаёт плавные порхания крыла.

Открыв рот, подаюсь вперёд, вглядываюсь в эту нереальную пластику.

Прижимает к себе руку, настороженно следя за моей реакцией.

Очухавшись, делаю глоток чая.

- Балерина. Ладно.

Дёргаю обескураженно бровями, принимая эту новую реальность.

- Что-нибудь ещё мне расскажешь?

Кусает губу, поднимая взгляд наверх.

Огонь трещит в печи и мне приходится прислушиваться к ее шепоту.

- Отвези меня, пожалуйста, к отцу.

- Как его найти, кто он?

- Четыре года назад мы жили в Питере... - сглатывает, глядя в сторону. - Сейчас я не знаю.

Мед капает с ложки.

Подставляю блюдце.

- Папа... он подполковник. Тогда был. Сейчас - я не знаю. Его зовут Лазарев Георгий Алексеевич, - внятно артикулирует она.

- А Мансуров?

- Мансуров... - дрожат ее губы. - Он очень опасный человек. У него очень много власти. Он меня ищет... Если найдёт, я никогда не попаду домой.

- То есть, свободно мы до твоего отца не доедем, правильно?

Качает отрицательно головой.

- Не доедем.

- Сообщить отцу я как-то могу про тебя?

- Я помню только наш домашний номер.

Двигаю ей своей телефон, который забрал на базе. Связи здесь, жаль, нет.

- Вбей. А ещё адрес. И всю информацию, что может понадобиться.

Она зависает пальцами над экраном.

- Ну...

Иду за чайником, чтобы долить нам в кружки кипятка.

Везти ее самому риск. Отберут на первом же посту.

- Я знаю кому тебя отдать, чтобы тебе помогли.

- Гордей... - подходит ко мне со спины.

Ручка приподнятого чайника выскальзывает из руки. Он грохается обратно.

Разворачиваюсь.

Наши тела соприкасаются в узком пространстве.

Теряя тормоза, голодно смотрю ей в глаза.

Поднимает лицо.

- Не отдавай меня никому, пожалуйста.

И я как Варг, которому наступили на хвост. Только, мля, не на хвост! И не совсем наступили...

- Иди... Сядь... Там, - хриплю я ей в губы.

Дурёха! Сожру ведь.

Испуганно дёргается назад, слишком уж послушно и поспешно садясь на место. Взгляд опускает вниз. Не шевелится.

Разливаю кипяток по чашкам.

- Ешь своё сладкое... - хмурюсь я.

- Благодарю.

Ковыряет ложкой в меду, не поднимая глаз.

"Благодарю", - передразниваю про себя. Принцесса, ё-моё.

- Не хочешь больше?

Отрицательно качает головой.

- Ложись, отдыхай, тогда.

Иди отдышись, капитан! Подрочи накрайняк, но не вот это всё...

Тяну к себе пачку.

- Покурю пойду.

Спи давай уже! Принцесса... Хоть рассмотрю тебя нормально.

Глава 32 - Одной породы

Чувствую сквозь сон, как меня омывает морозным воздухом. Глухо хлопает дверь.

Меня окрывают чем-то. Укрытой становится уютнее и спокойнее.

Слышу тихие голоса. Женский, мужской...

Мне снится сон, что я маленькая. И говорят - родители. А я сплю и упираюсь кому-то из них ступней в бедро. Потому что она замёрзла.

Ощущаю, как ее сжимает горячая ладонь.

Переворачиваюсь удобнее, складывая ноги на бедра хозяину этих рук.

И сон становится глубже.

Через некоторое время снова поднимаюсь из глубин своего сна на поверхность. По деревянной доске стучат кости. Отец любитель нард. Я узнаю этот ритм и звуки.

Пахнет чаем с листом смородины и медом.

- Всё спросить хотела, - женский голос. - Откуда у тебя шрам такой?

- Отчим был мудаком. Пиздил меня мелкого всем, что под руку попадалось.

- М. А мать чего?

- А мать его выгораживала. Вот один раз мне чем-то спящему всёк. Так я лет десять потом во сне подпрыгивал. Испугался. Заикался долго.

- Не посадили?

- Ментом он был. Измывался безнаказанно.

- Надеюсь, он сдох.

- Неа... Но он в процессе.

- Ты единственный ребенок?

- Был старший брат, умер до того как я родился. Мать недоглядела.

- А мать-то живая?

- Живая...

- Жаль.

- Ну... Если я всех начну утилизировать, кто не должен жить, Москва сильно поредеет. Хотя соблазн бывает сильный. Потому я туда особо и не люблю возвращаться. Вот... тайга - моё. Здесь всё просто и честно.

- Ну ты приезжай, я хорошим людям всегда рада. В нарды поиграем...

Хозяйка гремит посудой.

Варг недовольно ворчит.

- Вот тоже характер у соба твоего, - вздыхает хозяйка. - Не погладить.

- А его тоже всё детство пиздили - и током и ремнем. Он ласку не понимает. Руки для него - угроза.

- Где ты его взял?

- Кент у меня в Альфе служит. И как-то был у них рейд на цыганского барона, по наркоте. А там стая волкособов на людей надроченных. Они всех постреляли. А этот - не кидался. Уже не маленький щенок, но ещё не взрослая собака. Подросток. Иван пожалел его, втихаря увел с территории.

Слышу, как чокаются кружками. И дальше кидают кости. Чувствую, как он сжимает мою ступню, скользя пальцем от пятки к пальцам и обратно.

- Ну и пошел соб этот по рукам. Один за другим все отказывались - не дрессируемый, самовольный, альфач, доминант. Характер сильно испорчен жестокостью хозяев, но сломать не смогли. Сам не нападает, но принуждения не терпит. В общем, очередной кинолог сказал - только усыплять. Непредсказуем, внезапно агрессивен. А я забрал, мне компаньон нужен был в тайгу гонять. Подумал, не справлюсь, хоть к своим выпущу. Он же не виноват, что они хищника пытаются на цепь посадить.